Эля Хакимова - Пепел Снежной Королевы Страница 6

Что делает из людей такое? Какая сила отменяет их прошлое, жизнь, их самих? Для начала прояснению этого главного вопроса поможет документирование, пошаговое доказательство существования этого самого прошлого. Необходимо выяснить, что за человек эта миссис. Каким ребенком, девушкой, матерью, подданной, сестрой, подругой, главой церковного комитета она была.

Вся жизнь миссис Фэйрфакс теперь содержалась в пухлой папке, спрятанной в комнате Куки. Это была самая первая папка. Нисколько не приблизившись тогда к разрешению главной загадки смерти, Куки, тем не менее, уже не могла прекратить никому не нужную реабилитацию клиентов бюро.

Не всех и не всегда, разумеется, ей было любопытно изучать. Были удивительно неинтересные или просто отталкивающие мертвые. Мертвые, вполне законно лишившиеся жизни. Их Куки оставляла без надежды на разгадку.

Кто бы мог заподозрить в Куки изобретательность, хитроумие и нередко отчаянную смелость, которую ей приходилось проявлять в процессе восстановления общей картины, наиболее полно и точно отражающей жизнь ее очередного подопечного.

Фотографии, письма, личные вещи, газетные вырезки постепенно заполняли следующую папку и с точностью, ясностью и однозначностью хирургического скальпеля высекали из глыбы небытия всего человека. Все, чем он был до того, как оказаться на холодном металлическом столе, отдавшись в большие мягкие руки Питера.

Неудивительно, что в его руках не росли цветы – эти руки идеально подходили для мертвых, а не для живых. Именно поэтому ему как никому другому удавались композиции из срезанных цветов.

А в руках Куки цвели самые капризные луковицы, прорастали самые хилые семена, оживали самые привередливые растения. Питер единственный, кто оценил ее по достоинству, но и он не верит в ее способности и не знает о ее талантах. Обо всех ее талантах.

Принимая на работу нескладную, странноватую особу неопределенного возраста (Куки вполне можно было дать как меньше двадцати, так и больше сорока), он сомневался, насколько она будет пригодна в его заведении.

Но рук не хватало, особенно ввиду того, что единственная дочь Мишель в семейном деле оказалась бесполезна. Несчастная девочка предпочла бессовестно сойти с ума.

Миша не была буйной… Но откровенные странности и периодические курсы лечения в Инсайд-Хилл делали ее непригодной к серьезной работе. Разве что подпилить ногти покойникам и редким живым клиенткам, которые из сочувствия к жене Питера Труди, передвигавшейся на инвалидном кресле главе всевозможных женских комитетов их небольшого прибрежного городка, позволяли прикасаться к себе тонким, нервным рукам Миши в латексных (слава богу!) перчатках.

Нанимать помощника в бизнес было против правил корпоративной этики. А вот нанять работницу в цветочную лавку при бюро… Скажем, девушку для украшения залов, составления рядовых букетов и венков, закупки растений на цветочных фермах очень даже позволялось. И более того – было просто необходимо, по словам жены, которая вела всю бухгалтерию в их небольшой фирме.

Но справится ли эта создающая впечатление недотепы черно-белая, как немое кино, и неуклюжая девица? Однако со временем, как-то незаметно, но почти полностью переложив на ее плечи все заботы о зелени и сосредоточившись исключительно на бальзамировании и организации похорон, Питер успокоился.

Иногда украдкой поглядывая на сотрудницу, вечно склоненную над грядками или над корзинами с цветами, он, покачивая головой, убеждался, что ничуть не изменившаяся с первого их собеседования Куки все же почти справляется вопреки всем ожиданиям.

Почти– потому что ей никак не удавалось обрести «полет» и составить мало-мальски приличный букет. Нет, не было в ее голове с вечно зализанными волосами, которые обычно забирались в невыразительные кички или скручивались в настороженно притаившиеся на затылке бублики, ни единой капли фантазии.

«Н-да, полное отсутствие вкуса и утонченности. А для создания приличной композиции из цветов надо иметь полет!»

Зато Куки никогда не опаздывала. До сегодняшнего дня. Еще раз в нетерпении посмотрев на часы, Питер наконец услышал колокол, подвешенный над входной дверью.

Укоризненно посмотрев на запыхавшуюся Куки и еще раз демонстративно взглянув на часы, хозяин спустился в морг, оставив сотрудницу в прохладном зале с несколькими выставленными на обозрение клиентов гробами.

А Куки, отдышавшись, занялась поливкой пальм и кипарисов в кадках, раздумывая, зачем отцу понадобилось пытаться склеить старую кружку, разбитую ею во время недавнего срыва.

Даже если бы он просто собрал осколки и выбросил их в контейнер для мусора, она была бы по-настоящему удивлена. Сейчас же – пребывала в полном недоумении. И только время от времени, забывшись, проводила рукой по скуле, нащупывая тонкую царапину.

Глава 6

– Но разве мы уже не получили то, зачем сюда приехали, – недовольно спросил камердинер, с тоской обозревая бескрайние холмы, зелеными волнами накатывающие на карету, одиноко гремевшую по желтому тракту.

Не удостоив слугу ответом, Корки все так же сосредоточенно смотрел на точку в пространстве за спиной попутчика.

«Старая развалина, несомненно, знает больше, чем хотел показать. Есть маленькая, потому и не принятая в учет, но все же вероятность, что я поставил не на ту лошадку». Возможно, у графа есть свои источники при дворе и, возможно, более верные, чем у него, Корки.

Надо предпринять упредительные шаги, которые обеспечат ему отходные пути в случае неудачи заговорщиков. А так близка была к осуществлению дерзкая мечта занять по праву причитающееся ему место среди избранной аристократии.

Золота действительно меньше, чем он рассчитывал. С такой скудной суммой ему нечего и мечтать о возвращении в столицу. При существующем положении он угодит непосредственно в долговую тюрьму. И матушка вряд ли его оттуда выкупит.

Хотя, конечно, эта книга… Ради нее она, пожалуй, потрудится вытащить из долговой ямы своего отпрыска. Сколько он ее помнил, она всегда увлекалась заплесневелыми легендами и оккультными ритуалами.

Какой скучной и однообразной должна казаться жизнь для неописуемо богатой леди, каковой являлась его матушка, чтобы с такой страстью увлекаться никому не нужными, вот уже многими веками позабытыми культурами и религиями…

По крайней мере хоть в ее родстве сомневаться не приходится. Не взяла бы Фрэнсис по доброй воле на себя заботы о воспитании Корки, не имей она к нему отношения. Ветреная и беззаботная Фрэнсис, красавица и умница, одинаково увлеченная балами, придворными интригами и книгами по алхимии.

Блестящая аристократка, не озаботившаяся запоминанием имени очередного любовника, от которого родила своего единственного сына.

В списке возможных кандидатур, со смехом предоставленном ею как-то Корки, были титулы громче владельца полуразрушенного замка, из которого он сейчас уезжал, но никто, кроме него, не признал и не признает незаконнорожденного.

Видимо, сентиментальный старикан Энгус Монтроуз и впрямь испытывал к блистательной Фрэнсис нечто похожее на любовь.

К ней единственной Корки питал какое-то подобие человеческих чувств, сам порой удивляясь этой способности своего организма, во всех остальных случаях в первую и единственную очередь принимавшего во внимание исключительно личную выгоду и животный инстинкт самосохранения.

Задумчиво перебирая пальцами, унизанными перстнями, Корки обманчиво безмятежно ласкал эфес своей шпаги. С детства надеясь только на свои силы, он в отличие от других многочисленных бастардов, довольствовавшихся ролью подъедал при своих покровителях, не стал учиться тому, что могло бы пригодиться секретарю или низшему военному чину.

Нет, его целью стали совсем другие горизонты. Виртуозное владение шпагой, необходимое разве что аристократам, прожигавшим жизнь на пирах, дуэльных поединках и охотах, стало первой ступенью в достижении главного.

С каким наслаждением он протыкал этой шпагой сиятельные шкуры тех, кто неосторожно задевал тонкого и гибкого, на первый взгляд всего лишь холеного и беспомощного обитателя великосветских салонов.

Под маской томного, пресыщенного праздной жизнью юнца прятался настоящий артист, профессиональный убийца с железной кистью не знающей усталости левой руки (он с легкостью фехтовал и правой, но, будучи левшой, чаще пользовался этим естественным преимуществом перед своими соперниками) и жесткостью, позволявшей не прощать своим жертвам ни единой оплошности или промаха.

Сам он отличался при этом меткостью и точностью, невиданными среди избалованных дворян голубой и самой чистейшей крови.

Слухи о его способностях быстро разнеслись при обоих дворах, английском и французском, и теперь уже редко кто осмеливался подшучивать или открыто презирать щуплого и невысокого Корки.