Чарлз Тодд - Доказательство виновности Страница 6

Ратлидж заметил:

— Пропавший муж работал мясником. Если он не сменил род занятий, то вряд ли это наш мертвец. Руки и особенно ногти у мясников совсем не такие, как у джентльменов. И все же не будем сбрасывать его со счетов.

Перейдя ко второму ответу, он сдвинул брови:

— Учитель из Кента? Возможно.

Здесь никаких комментариев не было, но, когда Ратлидж дочитал ответ, Гибсон заметил:

— Я взял на себя смелость и позвонил в Кент. Дело в том, что у меня там знакомый констебль Парри, он и прислал ответ. Во время войны мы с ним вместе искали шпиона на чатемской верфи. Конечно, все оказалось ложной тревогой — тогда нас часто дергали не по делу. Так вот, Парри говорит, что учитель недавно потерял ребенка и с тех пор не просыхал.

— По словам доктора, наш покойник вообще не пил.

— Вот именно, сэр. И все же… не будем и его сбрасывать со счетов. Третий ответ также дарил туманную надежду. Инспектор из Норфолка сообщал: «У меня нет оснований полагать, что ваш труп принадлежит Джералду Стандишу, так как он пропал совсем недавно. С другой стороны, после возвращения с войны Стандиш довольно часто уходит без предупреждения на несколько дней. Вечером уборщица встретила его на улице; он направлялся к лесной опушке. Судя по всему, шел на прогулку; он выглядел вполне нормально и поздоровался с ней. На следующее утро уборщица заметила, что его постель осталась неразобранной, но не стала сообщать в полицию, поскольку обычно он объявляется через день-другой. Последний раз стал исключением. С тех пор констебль в Морсли не видел Стандиша и не слышал о нем».

— Вы поговорили с инспектором? — спросил Ратлидж у Гибсона.

— Сэр, там нет телефона, по которому я мог бы связаться с ним.

— Тогда подождем еще несколько дней и посмотрим, не удастся ли нам что-нибудь выяснить с помощью часов. И вот еще что. Вы навели справки о мистере Белфорде из дома номер двадцать по Хантингдон-стрит?

— Жду ответа из военного министерства. Ни в службе столичной полиции, ни у нас на него ничего нет… — Гибсон откашлялся. — Прочитав рапорт констебля Медоуза, я решил, что вы ни в чем не подозреваете мистера Белфорда.

— Пока нет. Но он на удивление много знает — или догадывается о большем, чем ему следует, — его пока рано вычеркивать из списка подозреваемых. — Поведение Белфорда не раздосадовало Ратлиджа; он всегда был благодарен свидетелям за любые полезные сведения, потому что невозможно знать и видеть все, особенно там, где не живешь. И все же Белфорд на удивление умело реконструировал возможные события. И к мертвецу, обнаруженному напротив его дома, он отнесся совсем не так, как обычный свидетель. В его реакции не было ни изумления, ни ужаса, что вполне характерно для человека, неожиданно столкнувшегося со смертью.

На следующий день сержант Гибсон вошел к Ратлиджу в кабинет с выражением озадаченности на лице и, ничего не говоря, протянул ему лист бумаги.

Ратлидж просмотрел его, а затем внимательнее перечитал все, что там было написано.

Насколько можно было судить, мистер Белфорд вполне соответствовал его первому впечатлению. Он и в самом деле оказался очень полезным свидетелем. Ратлидж еще кое-что узнал о нем. Все слуги работали у Белфорда не менее десяти лет, а двое прослужили целых пятнадцать. У Белфорда никогда не было неприятностей с законом. Послужной список безупречен; он дослужился до капитана. Участвовал в битве при Монсе, в третьей битве на Ипре, известной как битва за Пашендаль, в битве на Сомме и в Амьенской операции; трижды был ранен и каждый раз, выписавшись из госпиталя, возвращался в строй.

Ратлидж ни разу не встречал Белфорда во Франции, но не очень удивился. Удивился он другому: он ни разу не слышал фамилию этого человека. Когда в бой бросали новые подразделения, обычно сообщали, откуда они прибыли, называли фамилии старших офицеров и говорили, где они служили раньше.

— Вот и все, что удалось узнать, — сказал Гибсон. — Ответ из военного министерства пришел так быстро, что даже я удивился.

Обычно для того, чтобы что-то выяснить в военном министерстве, требовалось запастись терпением, так как все записи там делались от руки, а архивы велись по старинке. Иногда ответы военного министерства откровенно ставили в тупик. Если Ратлиджу требовалось что-то узнать быстро, он вынужден был просить знакомых об одолжении, чтобы ускорить процесс.

— Ну, поскольку его не расстреляли на рассвете, вряд ли он — окопавшийся среди нас немецкий шпион, — сухо заметил Ратлидж.

— В самом деле, сэр, — ответил Гибсон. — Констебль Медоуз побеседовал со всеми его слугами. Они назвали мистера Белфорда украшением квартала.

— Боже правый, — вздохнул Ратлидж. — Как он добился такого признания?

— Констеблю сообщили, что он щедро жертвует деньги во все благотворительные общества.

— Ага!

— Причем всегда анонимно.

— Интересно. Значит, будем держать мистера Белфорда в подсознании до тех пор, пока не выясним больше о покойнике.

В ответ на их запросы пришло еще два сообщения: одно из Корнуолла, второе из Честера. Гибсон добросовестно пересказал все Ратлиджу.

Житель Корнуолла ушел на прогулку в Эксмур; с тех пор его не видели. На войне его контузило, и, по словам констебля Тилли, его поступки часто отличались непредсказуемостью. Его объявили в розыск уже три недели назад. За такой долгий срок он вполне мог добраться до Лондона, например поездом. А мог сесть в попутную машину и уехать куда глаза глядят.

Поморщившись при упоминании контузии, Ратлидж заметил:

— Нам и его придется держать в голове. Как его фамилия?

— Фултон, сэр. Он из Ноттингема. До войны женился на уроженке Корнуолла; молодые поселились на ферме ее отца.

— Он вполне мог добраться до Ноттингема, — заметил Ратлидж. — Если был настроен достаточно решительно.

На пропавшего из Честера возлагать надежд не приходилось. Его ранило на войне; у него была изуродована рука. По словам тамошних полицейских, рука так и не восстановилась полностью.

— А в отчете о вскрытии ни о какой искалеченной руке не говорится, — напомнил Гибсон. — Только о ранах, которые стали причиной смерти.

— Вы передали в Честер, что их пропавший — скорее всего, не наш покойник?

— Да. Остается еще пропавший без вести из Норфолка.

— Возвращаемся к часам, — вздохнул Ратлидж. — Пора бы уже и услышать о них что-нибудь.

— А если они краденые? — предположил предусмотрительный Гибсон.

— А вы вспомните, как был одет покойник. Нет, по-моему, часы принадлежали ему.

Но Гибсона его замечание не убедило.

— Почти все карманные воры одеваются как джентльмены. Так на тебя скорее не обратят внимания в таких местах, где есть смысл шарить по карманам.

Прошла почти неделя после того, как в Челси нашли труп, когда в Скотленд-Ярд пришел ювелир Галлоуэй и попросил провести его в инспектору Ратлиджу.

Ювелира привел констебль Томас; едва войдя, Галлоуэй сообщил:

— Терпение — само по себе награда. Мне кажется, вам интересно будет кое-что узнать.

— Надеюсь, новость у вас хорошая, — ответил Ратлидж, вставая навстречу Галлоуэю. — Что написал ваш знакомый?

— Часы, которые вы мне показывали, — одни из пары. В тысяча восемьсот девяносто первом году эти часы заказали лиссабонскому ювелиру. Некий мистер Хауард Френч подарил одни сыну, другие зятю по случаю их женитьбы; через положенное время владельцы прислали часы в Лиссабон для чистки и полировки. Затем часы перешли во владение внуков мистера Хауарда Френча, которые к тому времени достигли совершеннолетия.

— Почему часы заказали в Лиссабоне, а не в Лондоне или в Париже?

— Кажется, Френч был совладельцем виноторговой фирмы на Мадейре; в Лиссабон он часто приезжал по делам. Ему было около сорока лет, когда он стал единственным владельцем фирмы и купил на Мадейре участок, где заложил собственный виноградник. Опыт превзошел самые смелые его ожидания — во всяком случае, так мне говорили.

— У его фирмы имеется лондонский филиал?

— Да, есть, но здешнее отделение занимается только импортом и торговлей. Мой лиссабонский коллега сообщает, что семья Френч владела виноградниками в Португалии, но именно виноград с Мадейры придал их винам такое отменное качество. Должен сказать, их вина — нечто исключительное! Я сам люблю выпить бокал мадеры после хорошего обеда. И обычно предпочитаю вино из погребов фирмы «Френч, Френч и Трейнор». — Галлоуэй покачал головой. — Ну кто бы мог подумать!

Крепость мадеры повышают добавлением к вину спирта, а затем вино выдерживают при довольно высокой температуре. Отец Ратлиджа любил пятилетнюю мадеру, хотя в его погребе имелись бутылки и постарше — одна даже сорокалетняя, которую заложил на хранение еще его отец.

— Значит, начать придется с Лондона. Вряд ли Скотленд-Ярд оплатит увеселительную поездку на Мадейру.