Лин Гамильтон - Мальтийская богиня Страница 6

Я не видела, как Великий Белый Охотник и священник покидали авиалайнер, но вскоре они примкнули к остальным пассажирам у багажной карусели. Святой отец не обременял себя крупной кладью — у него была лишь спортивная сумка. Зато ВБО увешался тремя объемистыми чемоданами, в довесок его поклажа утяжелялась сумкой для гольфа, набитой клюшками. Порядок выхода из аэропорта один для всех: либо по красному коридору, либо по зеленому в зависимости от необходимости декларировать деньги и ценности. Я двинулась по зеленому коридору на приличной дистанции от ВБО и священника.

Под безбожным гнетом груза ВБО выглядел неважнецки, его брюки съехали с пуза, и он путался в них при ходьбе, наступая на штанины. Парня слегка заносило, и он раза два споткнулся. Священник, который к этому времени заслужил многочисленные симпатии пассажиров, пришел ему на помощь. Их обоих остановили в таможенном пункте зеленого коридора, но, обменявшись шутками со священником, видимо, по поводу ВБО, таможенники пропустили его. ВБО тоже проскочил, не заплатив ни гроша. Выйдя из аэропорта, я задалась вопросом, засек ли металлоискатель таможенников его клюшки. В раздумье я потеряла обоих из вида.

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, что «миссас Маклинтак» — это я, хотя меньше всего ожидала, что меня встретят в аэропорту. Я приблизилась к молодому человеку и представилась:

— Я — Лара Макклинток, — сказала я. — Вы меня ищете?

— Да, мэм, — радушно отозвался приятный парень. — Меня зовут Энтони Фарруджиа. Мои родители присматривают за домом мистера Галеа. Мама подумала, что было бы неплохо встретить вас.

— Очень мило с вашей стороны. — Я приняла его слова как должное. — Куда?

Он подхватил багаж и провел на парковочную зону к очень старой машине. Кислотно-желтый автомобиль, британский «форд» какой-то разновидности, подумала я, которому было лет двадцать, а может быть и все тридцать. Однако смотрелся он как новенький, и гордость Энтони за свое авто была очевидной.

— Красивая машина, — сказала я, и он засиял от радости.

Энтони погрузил вещи в багажник, и мы сели в машину. Алекс предупредил меня, что на Мальте левостороннее движение, так что я была готова к этому, но не ожидала того, что случилось в следующий момент. Энтони включил зажигание и дождался, пока нутро «старушки» не заныло. Как только в салон проник запах паленой резины и машинного масла, мой водитель нажал на сцепление, отпустил, снова нажал и вдруг включил третью скорость.

— Нет второй скорости, — виновато усмехнулся он. — Приходится бомбой взрываться на первой, а затем переходить сразу на третью.

— Понимаю. — Что еще я могла ответить?

Мы с ревом обогнули здание аэропорта, и я услышала, как мой чемодан бьется о стенки багажника.

— Снижать скорость нельзя, — объяснил Энтони, — машина встанет.

— Понимаю, — снова вошла я в его положение. Затем мы на головокружительной скорости завернули за угол, и оконное стекло с глухим уханьем провалилось внутрь дверной рамы. Я попыталась выкрутить стекло, но дверная ручка беспомощно проворачивалась.

— Я сделаю это вручную, — успокоил меня Энтони. — Только подъеду к обочине.

— Все нормально, — торопилась я. — Я люблю свежий воздух.

— Я тоже. — Парнишка улыбнулся. — Мистер Галеа дал мне денег на новую машину, но я на эту угрохал столько… — нашел он подходящую тему для беседы.

— И правильно сделал, — из вежливости похвалила я его выбор.

— Пока вы здесь, можете ездить на ней, — предложил Энтони.

— Вряд ли я с ней справлюсь, — сразу отмела я подобную перспективу: скорее сяду на осла, чем поеду на этой развалине.

Мы неслись по шоссе, а влажный воздух обдувал наши лица.

— Если не секрет, сколько тебе лет, Энтони?

— Почти семнадцать, — ответил он и после небольшой паузы добавил: — Но я вожу машину с двенадцати лет. — Он искоса посмотрел на меня, желая узнать по выражению лица, почему я это спросила.

— Ты помогаешь матери с отцом присматривать за домом Галеа?

— Конечно. Но только после школы. Я стараюсь учиться хорошо, чтобы поступить в университет. Я хочу стать архитектором, как мистер Галеа. Кассары — прирожденные архитекторы.

— Я думала, твоя фамилия Фарруджиа. Кто такие Кассары?

— Вы ничего не слышали о Джероламо Кассаре? — недоверчиво спросил юноша. — Он был величайшим мальтийским зодчим, проектировал Валлетту и самые прекрасные здания на Мальте. Моя мать ведет свою родословную от этой фамилии.

— Видишь ли, Энтони, это мой первый приезд на Мальту, но я пробуду здесь неделю и постараюсь многое узнать, — пообещала я.

Какое-то время он взвешивал мои слова.

— Я думаю, стоит показать вам все окрестности, — предложил он себя в качестве гида, — только после школы. Идет?

— Твоя затея мне по душе, — одобрила я парнишку. — Но сейчас не лучшее время для экскурсий, верно?

— Да, туман ложится, — посетовал мой кормчий.

Как только мы выехали из аэропорта, туман сгустился до такой степени, что ничего нельзя было разглядеть в нескольких шагах от машины. Из-за этой пелены я не имела ни малейшего понятия, куда мы едем и как я смогу запомнить маршрут. У меня складывалось впечатление, что земля в здешних краях скалистая, бесплодная, со скудной растительностью. Не знаю, к лучшему или к худшему, но все мне казалось серым и каким-то жухло-желтым.

Спустя минут двадцать или около этого мы резко свернули с шоссе на подъездную дорожку, усаженную кустарником, за которым низкой каменной кладкой ползла стена, имевшая при ближайшем рассмотрении приятный сливочно-желтый оттенок. Преодолев полпути, мы перешли на первый скоростной режим, близкий к торможению, и подкатили к гаражу.

Там была припаркована еще более древняя машина.

Звук шуршащих шин выманил нам навстречу крошечную женщину с небесными чертами лица и красивой улыбкой.

— Моя мама, — представил Энтони, хотя она в этом не нуждалась. Их улыбки, способные освещать целые залы, были похожи.

— Я — Марисса, миссас, — сказала она с акцентом и распорядилась: — Отнеси чемодан миссас наверх, Энтони. Да не забудь отдать миссас ключи от машины.

Я хотела было оставить машину на попечении Энтони, но по выражению глаз его матери поняла, насколько неодобрительно она к этому отнесется, и промолчала.

Мы вошли в дом. У меня появился шанс взглянуть на работу Галеа, и я совершенно не удивилась, когда довольно невзрачный фасад органично перешел в фантастическое лоно дома. Во многих деталях узнавалась рука мастера. Полы были выложены терракотовой плиткой, а стены — бледно-желтым камнем, тем, который я увидела при въезде во владение Галеа.

Едва я вошла в помещение, шестое чувство подсказало мне, что мебель, купленная в моем магазине, подойдет как нельзя лучше. Это было доброе предзнаменование.

Все в этом доме, за исключением лестницы на второй этаж, отделявшей кухню от остального пространства, говорило о грандиозности дизайнерского замысла. Исполинский камин в центре зала не мог не привлечь моего внимания. У очага возились трое: один руководил, а двое рабочих, нанеся последние мазки штукатурки, выкрикивали что-то одобрительное на непонятном языке. Из краткого курса географии, преподнесенного мне Алексом, я усвоила, что все мальтийцы, и стар и млад, свободно говорят по-английски — это результат почти двухвекового британского правления и влияния, закончившегося в 1964 году. Английский язык является одним из двух официально признанных языков на Мальте, тем не менее, родной язык островитян — мальтийский — выжил, несмотря на активные попытки его выхолащивания. Именно на нем и разговаривали мужчины.

Я приблизилась к человеку, который был чуть постарше остальных. Он снял кепку:

— Здравствуйте, миссас. — Это был Иосиф, отец Энтони и заодно сторож дома. Он имел приятное открытое лицо, крупные руки рабочего человека и выглядел намного старше своей жены, хотя, возможно, годы изнурительного труда сделали свое дело.

В дальнем углу просторной комнаты стояла упакованная мебель. Рядом лежали завернутые в полиэтиленовую пленку ковры. Галеа предупредил меня, что хочет ради пущей живописности застелить коврами некоторые жилые помещения, поэтому передал мне тщательно составленный список всех ковров и план их размещения. Я искренне надеялась, что память не подведет меня при распознавании отличительных особенностей табризских и бахтиарских ковров.

Вся тыльная часть дома блистала стеклом. Отсутствие штор меня не смутило. И поскольку из-за тумана я ничего не могла разглядеть на расстоянии более чем двадцать-тридцать футов, то предположила, что подобная обнаженность пространства означает отсутствие посторонних глаз. От средиземноморского пекла окна защищала терраса с греческими колоннами и кирпичным полом со стоком для дождевой воды. Здесь же стояли необъятные терракотовые амфоры с цветами.