Сергей Валяев - Чертово колесо Страница 6

— Нет, — твердо ответила Маша. — Родная школа прежде всего!

— А родной муж?

— А родной муж объелся сушеных груш, — развела руками Маша. — Быть ответственным за школьный Новый год — это честь! И мы ее оправдаем. — Рылась в бельевом шкафу. — Слава, костюмчик матроса? — Встряхнула костюм, проговорила как бы про себя: — Палубного…

— Ну, хорошо, — равнодушно отвечал сын из детской. — Па? А когда мы на лыжах?…

— На водных, что ли?

Маша пришла на кухню, вытащила гладильную доску, включила утюг, разложила на доске детский костюмчик, усмехнулась своим мыслям…

Телефонный звонок. Маша напряженно прислушалась к голосу мужа.

— Да, Петр Петрович! Да-да, будем, только, так сказать, у нас потери… У жены Новый год в школе… Да-да, наши жены… Да? Куплю, конечно… До встречи… Передам… Спасибо…

Маша гладила матросский костюмчик. Появился муж, по-доброму улыбался.

— Глубочайшие тебе поздравления…

— От кого?

— От Петра Петровича… Необыкновенной души человек…

— Да? — Покосилась на мужа. — Он у нас — вдовец?

— Почему это? — удивился. — У него прекрасная половина… Что это у тебя, Машенька, за фантазии? — Взял ее за плечи. — Ты у меня фантазерка.

— У тебя? — пожала плечами, сбросив его руки. — Надеюсь, вы с Петровичем не надеретесь, как сапожники? — Понесла в детскую костюмчик.

— А зачем? — глупо ухмыльнулся муж.

Маша ушла. Муж, взяв со стола грубо-хрустальную пепельницу, наполненную окурками, открыл дверцу посудомойки, привычно сбросил содержимое пепельницы в помойное ведро.

В своем домашнем кабинете, полулежа в кресле, курил Павел; листал медицинский журнал. В гостиной бормотал телевизор. Передвигались стулья, Павел вдавил окурок в пепельницу — входила жена.

— Сколько можно чадить?… Ты когда на дежурство?

— К восьми, — спокойно ответил. — А что?

— Тогда я наш девичник тоже к восьми…

— Помочь?

— Ведро вынеси.

— Есть ведро, — поднялся, пошел за располневшей женой.

В гостиной Ася наряжала приземистую елочку. Павел миролюбиво пошутил:

— Как дела, заяц? Волк не пробегал?

Дочь стойко не отвечала. Впрочем, Павел и не ждал ответа. Вытащил помойное ведро, переполненное мусором и отходами пищи. Чертыхнулся — на пол упали скользкие картофельные очистки. Поднял их руками, вдавил в ведро.

Вышел из квартиры, спустился по лестнице к мусоропроводу. Принялся вываливать туда мусор. Скользкие картофельные очистки снова выпали. Руками собрал их, бросил в забрало мусоропровода и, лягнув его ногой, захлопнул. В ответ аккордный гул трубы. Брезгливо морщась, поднимался по ступенькам. Открылись двери лифта, оттуда шагнула малорослая знакомая дочери. По-прежнему жевала жвачку.

После секундного замешательства Павел, быть может, неожиданно и для себя самого аккуратно перехватил девичье запястье… грязной рукой… Небольшим усилием вернул девушку в кабину лифта, проговорил мстительно:

— Поезжайте!

Девушка презрительно-пустыми глазами смотрела на него, жевала жевательную резинку. Павел утопил кнопку первого этажа, дверь лифта закрылась, и кабина поплыла вниз.

Павел послушал трудолюбивый шум лифта, потом вернулся в квартиру. В ванной комнате тщательно мыл руки, глядя на себя в зеркало.

В прихожей забомбонил звонок.

Зло прикусив губу, устремился к двери. Замок плохо слушался мокрых, мыльных рук. Наконец открыл дверь. На пороге стояла девушка, жевала жевательную резинку; была невозмутима эта девушка.

— Мне Асю.

Появилась Ася.

Павел отступил к стене и вдруг засмеялся. Смеясь, вернулся в ванную комнату. Мыл руки и смеялся. Смотрел на себя в зеркало и смеялся.

— Что такое, Павел? — заглядывала жена в ванную комнату.

— Нет, ничего, ничего, — продолжал смеяться. — Смешно жить на свете…

— Я тебя не понимаю.

— От судьбы не уйдешь, и это очень смешно, господа, — смеялся, качая головой.

— Ты ведро вынес?

— Как? — Новый приступ смеха. — Вынес-вынес и даже внес!

— Ааа, — сердито отмахнулась жена; ушла.

Павел же продолжал смеяться, глядя на себя в зеркало.

— С Новым годом, товарищи! С новым счастьем!.. Новое поколение выбирает… Да, что оно выбирает?… А?… Никто не знает… А что выбирает старое поколение?… А старое поколение выбирает помойное ведро! О! О! Оооо! — Смеялся, хохотал, умирал от смеха. И от смеха у него были на глазах слезы.

Новый год шагал к городу. Город готовился к долгожданной встрече. Под ногами торопливых прохожих хрустели вечерние лужи и снег. Пылали витрины магазинов. Гирлянды елочного базара прыгали на ветру. Кружили быстрые редкие снежинки. У базарчика ежился и нервничал мужчина. Это был Павел. Уличные луковицы часов доказывали, что до Нового года осталось меньше четырех часов.

— Здравствуй, милый.

— Маша? Ой! — Обнял женщину. — Новый год на носу. — Поцеловал ее в нос. — А тебя нет и нет…

— Я есть, я всегда есть. Пошли?

— Куда? Надеюсь, не в лес, под елочку?

— Мы идем к нам, — уверенно сказала Маша.

— К нам?

— Именно к нам, — поднесла к глазам Павла ключи. Потрясла ими — ключи, как новогодние бубенчики, зазвенели.

— А елочка там есть? Может?… — кивнул на базарчик.

— У нас все, родной, есть. — Ласково взяла его под руку, и они пошли в новогоднюю ночь.

А снег усиливался, покрывая светлой надеждой и ночь, и улицы, и город, и судьбы…

Квартира была стандартно однокомнатная, теплая и уютная — торшеры, коврики, на стенах фотографии классов-выпускников, цветы. Цветы жили в горшках-горшочках. В большом ведре росло странное вечнозеленое деревце. Павел ходил с чайником и поливал растения. Крикнул весело:

— Подводная лодка с дендрарием.

— Что? — Маша хозяйничала на кухне.

— А это перископ, — хмыкнул Павел и включил телевизор. На экране замелькали кадры современной войны, потом знакомые лики политических деятелей. — Б-р-р-р, какая гадость! — Выключил телевизор.

— С кем ты там?… — улыбалась Маша. — Полил сад?

Павел появился на кухне. Маша готовила салат, резала овощи. На столе — праздничная снедь. Павел восхитился:

— Ух ты, Снегурочка! Откуда все это?

— Все оттуда, Дед-Мороз. Из холодильника.

— А елочки у нас нет, Снегурочка?

— Как это нет? — устремилась в комнату. Ткнула ножом в деревце. — А это что, Дед-Мороз?

— Не знаю.

— Это наша елочка, дедушка. Ты понял, старый черт! — щедро заулыбалась.

— Да? — не поверил. — Где-то я их видел… такие елочки…

— Они растут на необитаемых островах и называются туей, — чмокнула в щеку. — Вынеси ее из угла… будут танцы…

— Танцы?

— Хоровод: «В лесу родилась елочка». Ой, у меня там… — Но Павел обнял ее, приподнял, закружил по комнате. — Осторожнее, у меня нож! — завизжала Маша. — Зарэ-э-эжу!

— Ой-ой, умираю от любви. — Дурачился.

— Паша, у меня там все синим пламенем… — вырвалась, погрозила ножом, исчезла.

Павел, пыхтя, вытащил ведро с туей на середину комнаты, походил вокруг «елочки», как бы ею любуясь, потом азартно хлопнул себя по груди, по коленям, заголосил:

— Ах, черемуха белая, сколько бед ты наделала? Как любовь твоя спелая! Сумасшедшей была!

Они садились за праздничный стол. Они были одни в этом огромном полночном мире и были этим счастливы. Они смотрели друг на друга, мужчина и женщина, и им никто не мог помешать. Они сели друг напротив друга — чинно и благопристойно. Смотрели.

— Ну? — спросила Маша.

— Ну? — спросил Павел.

— А кто будет провожать старый год? — и показала глазами на бутылку шампанского.

— Верно. Попрошу ваш бокал, — энергично открывал бутылку. — Огонь из всех орудий! — Хлопнула пробка. Шампанское хлынуло из горлышка. Маша смеялась. — Ну-с, дамы и господа? Какой желаете тост: оптимистический или пессимистический?

— Жизнеутверждающий!

— Хорошо. — Павел поднялся из-за стола. — Соотечественники! Перед вами две невинные души… Паши и Маши… Судьбе было угодно столкнуть эти две души в огромном океане мироздания… Они встретились, эти два утлых суденышка… эти две частички…

— Две пылинки, — шумно вздохнула Маша, дурашливо закатывая глаза.

— …в мировом космическом пространстве… И… О чем это я? — рассмеялся Павел.

— Паша любит Машу, Маша любит Пашу, за их любовь и за уходящий год! — Тянула бокал с шампанским.

— Да, дорогие соотечественники! Поймите их, берегите их… В их лице вы будете беречь себя!..

— О Боже! Маша лишает слова Пашу! За любовь!

Ударились бокалы, зазвенели. Новый год был где-то рядом, тихо сыпал из мешка снегом.

— Уф! — выпила Мария. — Есть предложение!

— Какое?

— Надраться как сапожникам.

— Предложение принимается с глубоким удовлетворением. — Разливал шампанское по бокалам.