Реджи Нейделсон - Красная петля Страница 6

– А ты знаешь?

– Что?

– Знаешь слишком много?

Он чуть улыбнулся:

– Зависит от точки зрения.

– Может, это был всего лишь несчастный случай, Сид. – Я махнул в сторону протоки, где недавно орудовали копы.

– Считаешь, кто-то потрудился бы случайно убить старого пьянчужку?

– Тогда скажи, что ты сам считаешь. Если хочешь, конечно. Потому что мне пора ехать.

Он размышлял. Я понимал, что он пытается все обдумать. Сид подошел к раковине, вымыл кружку и поставил ее на сушилку. Повернулся ко мне и спросил:

– У тебя еще сигаретки не найдется?

Я бросил ему пачку.

Мне нравится Сид, но я не люблю, когда меня дурачат. Я вышел за дверь и уже спустился на полпролета, когда Сид, прихрамывая, устремился вдогонку.

– Не подбросишь? – Сид шел за мной. Когда я сел за руль, он, любуясь машиной, взялся за ручку пассажирской дверцы. Я не ответил. Мой старенький красный «кадиллак» дышал на ладан. Пора купить новую машину, но я не мог позволить себе ничего в моем вкусе, потому довольствовался этой. Я по-прежнему любил ее, хотя там уже и смотреть было не на что. Игры Сида утомили меня.

– Пожалуйста, – попросил он. – Ни минуты не потеряешь. Просто высади меня на Ван-Брант-стрит, ладно?

Мы поехали.

– Думаешь, мне лучше затаиться в своей норе, Арти? Думаешь, теперь там безопасно? Сразу ведь не разберешь, кому можно довериться, правда?

Я вел себя по-дурацки. Извини. Меня порядком тряхнуло.

Он сидел, ждал моего ответа, поглядывал то в окно, то на меня. Он размышлял.

– Знаешь, когда новости перестали меня интересовать, я бросил работу, – сказал Сид. – Там только рады были избавиться от меня. По правде говоря, они хотели, чтоб я убрался, а я был счастлив, что рано вышел на пенсию. Никому не нужен старый ворчун-редактор, которого заботит, как ты подделываешь снимки и из какого пальца высасываешь сюжеты. Я понял, что устал делать вид, будто не замечаю, а потом мне стало все равно. Перестали волновать манипуляции с новостями. Прости, наверное, ты понятия не имеешь, о чем я тебе толкую, черт побери.

Но я прекрасно понимал: я вырос в стране, где царили манипуляции, а новости были сплошной пропагандой.

– Что значит «теперь безопасно»? – спросил я. – На тебя-то никто не нападал.

– Да, понимаю, к чему ты. Понимаю. Спасибо за утешение. Спасибо. Знаешь, иногда просто нужно, чтобы тебе кто-то поверил. Высади меня вон там, ладно? Славный маленький паб. Недурная кухня. Приятный бар.

Я остановил машину, он открыл дверь, по-прежнему сомневаясь.

– Мне надо ехать.

– Понимаю. – Он пожал мне руку. – Позвони на днях, хорошо? Позволь угостить тебя выпивкой или обедом. Тебя с женой, ладно?

Сид вылез из машины, наклонился и заглянул в окно.

– Так что значит «безопасно», черт возьми? – спросил я.

– Он сказал, что вернется, сказал, что придет за мной, или еще кто-нибудь придет за мной, – пробормотал Сид и снова выпрямился.

Тут что-то нашло на меня, и я. высунув голову, окликнул Сида, когда он уже двинулся по тротуару:

– Откуда ты узнал, что того бродягу стукнули по голове дубиной?

– Наверное, кто-то из детективов сказал, – ответил он. и я знал, что он лжет.

– Странно, какой-то мертвый бомж привлек к себе столько внимания. Именно сейчас, когда все копы вкалывают вдвойне из-за этого съезда. Слушай, Сид…

– Да?

– Это ты вызвал копов? Ты позвонил в Службу спасения? Ты кому-нибудь сообщал о мертвеце под причалом?

Низко, прямо над нашими головами пролетел самолет, и шум, казалось, отвлек Сида. Или он не слышал меня.

– Поздравляю с грядущей свадьбой, Арти. Передавай привет Толе Свердлову. Извинись перед ним за меня, что не смог приехать на сегодняшнее торжество. Мне просто нужно выбраться отсюда.

– Выбраться отсюда?

– Из Ред-Хука, – сказал он. – Немедленно.

4

– Арти! Поздравляю, дружище! Воскресный вечер – и я женился. Ребята, с которыми я работаю или работал прежде, лет двадцать назад, тискали мою руку, хлопали по плечам, дамы целовали меня, и все мы широко улыбались друг другу. В апартаментах Толика Свердлова толпился народ, играл оркестр, хорошо играл, и официанты сновали с подносами. заставленными выпивкой. Огромные букеты роз и лилий наполняли воздух ароматом. Я женился.

Днем, после визита в Бруклин к Сиду, я надел новый костюм, и судья с актерским голосом, приглашенный специально для нас, сочетал браком Максин Крэбб и меня в своем кабинете в центре города, а две ее дочери были свидетельницами. Теперь, спустя четыре часа, мы праздновали это событие.

Трио – бас, клавиши и ударные – играло «Манхэттен».

«И Бронкс, и Стейтен-Айленд!» Я вдруг поймал себя на том, что подпеваю вполголоса, захваченный всеобщим весельем.

Максин в новом шелковом платье сверкала на всю огромную залу, и я устремился на этот свет, когда появились Дэн ни Гайлфойл, мой первый босс, и его жена Дина. Я поцеловал Дину, а Дэнни заключил меня в столь мощные объятия, что чуть не оторвал от пола: хотя ему уже стукнуло семьдесят пять, силен он был по-прежнему. Дина, немногим моложе его, тоже почти не постарела, и я попросил ее спеть что-нибудь. В свое время она была весьма знаменита, пела в джаз-банде, а сейчас усмехнулась и сказала: «Может, и спою для тебя, дорогуша». Я взял очередной бокал шампанского.

На другом конце залы я заметил Майка Рицци. владельца кафе напротив моего дома, Сонни Липперта, на которого я немало потрудился по особым делам, и мою сводную сестру Гению с мужем, Джонни Фароне. Были там и Лу с Луизой, мои бывшие соседи, перебравшиеся во Флориду. Все пришли.

Народ обсуждал республиканцев и их съезд. Кто-то жаловался, что угодил в пробку: город наводнили делегаты и демонстранты. Большинство же пили и смеялись.

– Потанцуй со мной, Арти! Ну, давай!

Это была Мария, одна из девочек Максин. Надела платье. Только для тебя, Арти, сказала она. Кроме ненавистной школьной формы, Мария носила лишь джинсы, до того рваные, что они смахивали на рубище паломника. Но сейчас она облачилась в красное летнее платье с цветочками и лямками и в красные босоножки. Я распределил букеты между девочками. Близняшкам Максин было по двенадцать. Милли была настоящей нимфеткой, очаровашкой с платиновыми волосами, хитрой и тщеславной. Я видел, как она заигрывает с Толиком в другом конце залы.

Максин знала, что мне больше нравится Мария, и говорила, что детей надо любить одинаково, но я считал, что ничего страшного в этом нет: Милли и так без внимания не останется. Мария была застенчивой, умной и чрезвычайно смелой. Мы вместе слушали музыку, за городом я давал ей порулить машиной, и она уговорила меня научить ее кое-каким русским словечкам.

Потом, сказал я. Потом потанцуем.

– Обещаешь?

– Обещаю, – заверил я, и на меня навалилось еще больше народу, а потом мне захотелось курить.

Мария последовала за мной, когда я вышел на балкон, опоясывающий хоромы Толи в районе скотобоен, и закурил.

– Арти…

– Что, солнышко?

– Ничего, – сказала Мария. – Просто радуюсь за вас с мамой.

– Я тоже.

Она молча стояла рядом. Я ощутил некую связь с нею. Я любил детей. Жалел, что нет своих. Я знаю людей, которые считают, будто от детей сплошные неприятности. После того случая с Билли Фароне, моим племянником, я и сам начал избегать подростков: был в ужасе от того, на что они способны и как это больно бьет по тебе. Билли убил человека. Парень, который работал со мной, произнес тогда с горечью: «От этих деток сплошное дерьмо».

Я тронул Марию за руку – теплую, влажную, живую. Она крепко стиснула мою ладонь, и мы принялись вместе смотреть на Гудзон.

Дома озарены угасающим солнцем, небо серебрит прощальный свет. Нью-Йорк – город на воде. Островной город. Сорок процентов – вода. Плавучая планета. Архипелаг из островов, проток, болот и озер. Восемь миллионов жителей, и туристы, и прочие приезжие – все снуют по мостам, тоннелям, плавают на катерах. Немалая часть города покоится на бывшей свалке, отобравшей клочок у моря. Дамбы под небоскребами пока что удерживают воду. Но когда-нибудь этот город затопит.

Я любил его, любил за мудрую племенную политику, за то, как он управлялся со всеми своими разномастными табу и обрядами, достойными Антильских островов. Можно жить на Стейтен-Айленде и представления не иметь о происходящем в Ист-Виллидж. А люди, обитающие близ моста Уайтстоун, у водных просторов, едва ли были в курсе дел китайских иммигрантов из Сансет-парк в Бруклине, что в десяти милях. А жители Сити-Айленда в Бронксе лакомятся дарами моря, созерцая остров Харта, где на поле Поттера за счет города хоронят бедняков и где наверняка найдет покой тот мертвец из Ред-Хука Я как-то был там на похоронах человека, за которого отвечал. Унылое местечко: похоронами занимаются арестанты из городских тюрем, над рекой завывает ветер. Картина в духе Достоевского.

А в предместьях люди живут точь-в-точь как ньюйоркцы, потому что сам Нью-Йорк слеплен из пяти городков; они обитают в тени Манхэттена, куда ни разу не ступала их нога. И все величают его «Городом», будто некое обособленное место.