Фридрих Незнанский - Формула смерти Страница 6

Когда он говорил ей об этом, она, смеясь, отвечала: «Да, я женщина-подарок! Береги, сокол мой!» Ей нравилось называть его так — очень по-бабьи, по-русски, даже по-деревенски. Она легко, мимоходом заставила его рассказать все о его жизни, ни словом не обмолвившись о своей. Она всегда звонила ему сама, не давая возможности связаться с ней по его собственному желанию. Когда они приходили в дом, где состоялось их первое свидание, квартира сияла безукоризненной, стерильной чистотой. Никогда он не видел случайно оставленной на спинке стула вещицы, чашки, забытой возле раковины, сброшенных в прихожей тапочек. Словно никто и не жил здесь. Да, видимо, так оно и было. Он, разумеется, пробил через справочное телефон по адресу, но ни разу никто не снял трубку. На его вопрос она, как обычно смеясь, отвечала: «Что тебе за дело, чья квартира? Тебе хорошо со мной? Вот и ладно».

Хорошо — не то слово! С ней было безумно хорошо и интересно. Она любила заниматься любовью везде — в машине, припаркованной в тихом переулке (благо стекла его «пассата» были тонированы и проходящие мимо бабушки с кошелками не падали в глубокий обморок), или в густых придорожных кустах, подле сомнительной пивнушки, куда в любую секунду мог нагрянуть по нужде какой-нибудь алкаш, или в полупустом зале кинотеатра… А потом они залетали в какой-нибудь неведомый Егору ресторанчик. И она сидела там — холеная, неприступная, роскошная жар-птица. И он видел, какими взглядами пожирают ее мужчины. И со сладким упоением вспоминал, что они вытворяли каких-нибудь полчаса назад в кустах, на заднем сиденье «пассата», да мало ли еще где…

Они виделись часто, и, хотя встречи эти были непродолжительны — два-три часа, не более, — их насыщенность была такова, что Егору казалось, будто они и не расставались.

Каким-то образом он параллельно изучал французский с молодым человеком, приставленным Соболевским. И даже делал успехи. Впрочем, успехами в языке он был обязан и Олесе: она говорила по-французски свободно и заставляла Егора общаться с ней именно на языке «русских дворян».

— Даты-то откуда его знаешь? — удивлялся он. — Сама, что ли, из дворян?

— Какая тебе разница? Тебе хорошо со мной? Вот и славно.

Но со временем все происходящее перестало казаться Егору славным. Что это за игра в одни ворота? Она вела себя с ним так, словно приобрела на него неограниченные и незыблемые права. Это-то ладно, он и не возражал. Но получалось, что он-то на нее никаких прав не имеет. Не имеет права знать ее телефон, свободна она или замужем, чем занимается, где живет. В общем, полный мрак, абсолютное неведение. Может, он спит с Мата Хари, с тайной разведчицей трех держав? И потом, во всей своей неумолимости приближался день отъезда. И Егор, еще два месяца тому назад ослепленный умопомрачительным предложением Соболевского, теперь был растерян и удручен. Он не хотел расставаться с Олесей. Да и кто бы захотел?

Был момент, когда он всерьез предложил ей ехать вместе с ним. Она лишь расхохоталась:

— Ты с ума сошел, сокол мой! В каком качестве я туда поеду?

— Ну… Давай поженимся, — храбро заявил Егор.

— Брось! Это ты так, не подумав, — неожиданно помрачнела Олеся. — Что ты знаешь обо мне? Ничего. А замуж зовешь…

— Так ты расскажи, я и узнаю.

— Узнаешь, куда денешься, — все так же мрачно ответила она и вдруг обвила его шею руками и жарко прошептала в ухо: — Обещай, что, когда узнаешь, не осудишь, не рассердишься, не бросишь. Ладно? Обещаешь?

— Уж не преступница ли ты? Не беглая ли каторжанка? — пошутил Егор, заглядывая в зеленые глаза.

— Все узнаешь, всему свое время, — отводя глаза, ответила она.

И он узнал. За несколько дней до отъезда «марципановый» секретарь Соболевского уведомил его телефонным звонком, что шеф устраивает фуршет по случаю отбытия Калашникова на стажировку во Францию. Будут официальные лица.

— Мероприятие будет проходить в нашем офисе с восемнадцати до двадцати ноль-ноль, — сообщил секретарь. — Вы можете прийти с дамой…

Егор тут же подумал об Олесе и неожиданно услышал ее имя на другом конце провода.

— …Олеся Викторовна, как хозяйка, интересуется, не нужен ли вам костюм. Если да, вам сегодня же доставят каталог, чтобы вы могли сделать выбор…

— Что? Кто интересуется? — опешил Калашников.

— Олеся Викторовна, — повторил секретарь, — близкий друг Аркадия Яковлевича. Собственно, это ее инициатива — устроить вам накануне отъезда прощальный вечер. Так, в восемнадцать ноль-ноль, просьба не опаздывать.

«Это совпадение, бывает же, что имена совпадают. Не может быть, чтобы она спала и с ним тоже». Егор лихорадочно набрал номер ее квартиры и, как всегда, долго слушал длинные гудки.

В назначенное время, поднимаясь по ступеням, ведущим в фуршет-холл офиса «Югры», он думал о том, как себя вести, если неведомая Олеся Викторовна окажется ею, его безудержной любовницей, и все не верил в такую возможность — до последней секунды, до того момента; пока не увидел ее рядом с олигархом, как всегда ослепительно красивую, в струящемся вечернем платье, в драгоценностях.

Заморская птица, случайно севшая на его плечо.

Если бы не множество людей, которые тут же обступили его, засыпали вопросами, если бы не щелканье фотоаппаратов, не доброжелательная, приветливая улыбка спешащего навстречу, ничего, видимо, не ведающего Соболевского, — если бы не все это, он удрал бы немедленно.

— Ну-с, рад видеть вас, Егор Андреевич. Как боевая готовность?

Калашников выдавил из себя неопределенный звук, не сводя глаз со стоявшей рядом с олигархом Олеси.

— Вы, я вижу, ослеплены! — перехватив его взгляд, рассмеялся Соболевский. — Впрочем, понимаю и не осуждаю. Я и сам уже несколько лет ослеплен. Знакомьтесь: Олеся Викторовна Сомборская, мой самый близкий, интимный, так сказать, друг.

— Калашников. — Егор смотрел на нее отчаянно, ничего не понимая.

— Рада познакомиться лично. — Она не отвела зеленых глаз, смотревших спокойно и открыто.

— Кстати, Олеся прекрасно знает французский. Вот и устроим сейчас легкий экзамен по предмету, а? Вы не против?

Не ответив патрону, не сводя глаз с женщины, Егор спросил по-французски:

— Как ты могла? Зачем ты так со мной?

— Я все тебе объясню. Ты обещал не бросать меня, — со светской улыбкой на устах ответила она и обернулась к Соболевскому: — Произношение прекрасное. По-моему, с языком проблем не будет. На бытовом уровне, разумеется.

— Вот и замечательно, — усмехнулся тот, смерив Егора быстрым, острым взглядом из-под китайских век.

«Неужели знает? Византия какая-то. Уйти отсюда немедленно!»). Егор обернулся, ища глазами выход.

Но Соболевский постоянно находился рядом, не отпуская от себя Калашникова ни на шаг. Он шутил, балагурил, отвечал на вопросы журналистов.

— Господин Соболевский, вы уверены в целесообразности стажировки господина Калашникова в «конюшне» «Маньярди», учитывая отсутствие отечественного автодрома, соответствующего требованиям Международной федерации?

— Разумеется, уверен. Иначе не заключал бы весьма дорогостоящий контракт. Я, знаете ли, умею считать деньги. Автодром будет построен, уверяю вас! У меня для этого достаточно средств и желания. В сущности, все ведь упирается в цену вопроса, не правдали?

— Довольно откровенное заявление! — произнес кто-то из присутствующих.

— А чего ж мы все должны по-провинциальному стесняться? У нас уже давно есть право вслух называть все своими именами. Знаете, была у меня в прежние времена экономка, домоправительница — толковая деревенская тетка. Хваткая, сметливая, всем хороша, если б не чудовищные представления о приличиях. Ну, например, умрет от разрыва мочевого пузыря, а при мне в туалет не пойдет — у них в деревне это считалось неприличным. Или, например, стеснялась произносить слово «яйца», говорила эвфемически: «эти», вернее, «энти». «Энти-то брать, Яклич?» Вот так и мы с вами относимся к слову «деньги». А что в них, собственно, такого уж неприличного, что мы стесняемся говорить про них вслух? Не вижу в этом предмете ничего зазорного. Больше скажу: пора бы нам уже привыкать, что живем мы в свободной стране и каждый волен тратить свои деньги на что ему хочется.

Публика, посмеиваясь, слушала, переглядывалась.

— Это все замечательно, — полетел следующий вопрос, — но что вы будете делать, если Берцуллони откажется включить Калашникова в команду? А он ведь имеет на это полное право.

— Никакого права он не имеет! Поверьте, мне не хотелось бы делать каких-то жестких заявлений, но если он откажется, придется мне отказаться от его услуг.

— Но Берцуллони…

— А что — Берцуллони? Берцуллони теперь всего-навсего мой приказчик, и все! Еще вопросы есть? Девушка, да-да, вы, из «Молодежки». Прошу.

— Господин Соболевский, каким образом вы, далекий от спорта человек, сделали стол ь блестящий выбор? Я имею в виду Егора Калашникова.