Оксана Аболина - Убийство в Рабеншлюхт Страница 6

3

Проскочить вслед за дядей Иоганну не удалось. Господин Вальтер посмотрел так, что юноша, не споря, отступил назад. Жандарм умел так смотреть. Не смотрел, а опускал взгляд, словно тяжелый кузнечный молот. Говорили, что на войне он был ранен, отчего на плече остался длинный прямой рубец. Рубец действительно был. Иоганн видел его однажды, когда купался в реке с мальчишками, а мимо, загребая длинными сильными руками, проплыл против течения господин Вальтер. Багровая полоса, взбухшая, словно узкий клин перекопанной земли. Неприятное зрелище.

Жандарма в деревне побаивались. Пожалуй, только это и останавливало сейчас разъяренную толпу от самосуда. Оказавшись в ее гуще, Иоганн неожиданно для себя испугался. Толпа не видела его, не чувствовала, не узнавала. Отдельные люди потерялись в ней, размазанные кистью по полотну площади. Даже голоса слились в неразличимый грозный гул, на поверхность которого выбрасывало то один, то другой крик. Мальчишка рванулся в сторону, продираясь сквозь стоящих — туда, на берег этого бушующего моря — его пихали руками, как неожиданную помеху, мешающую толпе быть единым целым. Наконец он выбрался, вылетел, потеряв по дороге картуз и получив локтем в бок — несильно, но болезненно. Отдышался, успокоился, обернулся к кутузке…. Со стороны все выглядело не так страшно. Иоганн вскарабкался на толстую нижнюю ветку тисового дерева и уселся на нее, свесив ноги.

— С чужаками Феликс водился! — донесся до него незнакомый голос. — Они ублюдка и натравили!

Чужаки… Да избегал их Себастьян, сторонился. И сами они в деревне бывали редко. Как поселились с полгода назад у лесничихи Анны за болотом, так и жили. Говорят, ищут что-то. Что именно разыскивают странные люди, Иоганн не знал. Дядя ворчал, что так ни разу и не появились в церкви. Ему только дай повод поворчать… Вчера вот за что Иоганна обругал? Тот ему книжку пересказывать стал. Страшную. Об убийстве и как в конце один француз выяснил, что это убийство совершила обезьяна. А дядя давай бубнить: и книжка неправильная, и читать такие не нужно, и следует про хорошее писать, а не про убийства. Как бы сейчас тот француз пригодился! Он бы точно выяснил, кто Феликса убил. Может, и не Себастьян вовсе? Может, те самые чужаки?

Волнение в толпе нарастало, кто-то стал стучать в закрытые двери, требуя вывести убийцу на правый суд, дверь резко распахнулась, и в проеме показался хмурый Вальтер Бауэр. Пугнул особенно настырных и застыл на широких ступенях у входа, возвышаясь над галдящей толпой. Руки жандарма были скрещены на груди, ноги в шнурованных ботинках широко расставлены. Высокий и крепкий, в просторной рубахе, подпоясанной кожаным ремнем, на котором висели наручники — всем своим видом он показывал, что не допустит беззакония. А ведь Себастьяна он вел без наручников, не захотел унижать. Под взглядом Бауэра люди слегка притихли, и жандарм вернулся в помещение.

На мгновение Иоганну самому захотелось стать таким же — властным и мужественным. Он уже стыдился недавнего своего испуга. Толпа теперь распалась на отдельных людей — он ясно видел Йоахима, мужа молочницы Нины, невысокого лысоватого мужичка, значительно старше своей жены. Йоахим что-то кричал, кажется, громче всех, но слова по-прежнему тонули в общем шуме. Сама Нина стояла в стороне, там, где обычно ставили шатер торговцы сладостями во время сентябрьской ярмарки, и что-то оживленно говорила окружившим ее женщинам. Те всплескивали руками и оборачивались к кутузке. Рассказывает об убийстве, догадался Иоганн. Спрыгнул на землю и поспешил к женщинам. Заметил свой картуз у кого-то под ногами, нырнул в толпу, подхватил его и выскочил обратно. Постучал по картузу ладошкой, отряхивая пыль и след от ботинка, нахлобучил на кудрявый затылок и неожиданно услышал странный и совершенно неуместный в этой ситуации звук: кто-то громко смеялся… Из-за окруживших Нину женщин ничего не было видно, и Иоганн торопливо обошел их, заходя с другой стороны. Смеялась дочка доктора Лаура. Молодое красивое лицо девушки раз за разом искажалось гримасой, волосы растрепались, а смех был странным, пугающим, неестественным. Возле Лауры, пытаясь ее успокоить, суетилась незнакомая Иоганну женщина.

— Что случилось? — спросил он стоявшую рядом сестру мельника Марту, дородную незлобивую тетку лет пятидесяти.

— Ничего, — цыкнула на него мельничиха, но тут же пояснила. — Истерика у нее. Об убийстве услыхала и тепереча это… не в себе. Ты вот что… Сбегай-ка за доктором, он вроде тута околачивался.

Но никуда Иоганну бежать не пришлось. Только обернулся, как подкатил жених Лауры Франц. Не подошел, не прискакал, не приехал, а именно подкатил. На новеньком велосипеде.

— Подержи, — Франц сунул велосипед Иоганну и поспешил к невесте.

А Иоганн не мог оторвать взгляд от того, что находилось у него в руках. Никогда еще он не видел такого чуда! Все велосипеды, которые он знал раньше — «пауки», как их обзывали мальчишки — имели огромное переднее колесо с педалями. Как объяснил ему один знакомый, чем больше переднее колесо, тем значительнее расстояние, пройденное велосипедом за один его оборот. А тут… рама почти горизонтальная, оба колеса одинаковые, а педали посередке между ними. Не нужно вытягивать ноги, не нужно залезать на высокую сидушку… Да на таком ветер можно обогнать! Иоганн еще долго мог любоваться на это чудо современной техники, но Франц уже уводил Лауру под сочувственные вздохи женщин. Девушка больше не смеялась. Она шла как кукла с застывшим взглядом и что-то беззвучно шептала сама себе. Иоганн вернул велосипед и невольно зашагал следом, рассматривая машину в движении.

— Феликса убили, — голос Лауры был тихим, но Иоганн его услышал.

— Успокойся, милая, — также тихо прошептал Франц. — Всё будет хорошо, всё хорошо…

Полиция разберется. Тебе нужно успокоиться.

— Полиция разберется… — эхом ответила ему Лаура.

— Всё будет хорошо, — повторил Франц. — У нас всё будет хорошо.

— Послушай, — девушка внезапно ожила и вывернулась из-под руки Франца.

Но он не дал ей договорить. Прикрыл рот ладошкой, усадил впереди себя на раму и повез, что-то ласково шепнув в ухо.

— Еще незамужняя, а в обнимку с парнем разъезжает! — громкий осуждающий голос окончательно оторвал Иоганна от созерцания велосипеда, и, проводив взглядом Франца с Лаурой, он оглянулся на толпу. То ли ему показалось, то ли действительно страсти улеглись, но гул, стоявший над площадью слегка поутих. Доктор Филипп, отец Лауры, оторвался от толпы, но, увидев, как его дочь уводит жених, свернул и направился в сторону кузницы. Так, по крайней мере, решил Иоганн. Ведь труп обязательно должен осмотреть врач. Несколько секунд юноша думал, не двинуться ли вслед за ним, но не пошел. Самое интересное происходило здесь, на площади. Да и смотреть на труп… наверное, это неприятно.

— Сами оторвем ублюдку голову! — визгливый крик Йоахима донесся до Иоганна, и толпа качнулась в сторону дверей. Кого-то уронили на землю, кажется, однорукого бродягу, что уже несколько лет обитал на окраине деревни. Замешательство, вызванное падением человека, несколько успокоило толпу. Крики ненадолго смолкли, беднягу подняли с земли, а подбежавший Иоганн взял его под руку и помог добраться до деревянной скамьи на углу у забора, окружавшего дом жандарма. Бродяга уже усаживался, когда над примолкшей толпой вновь послышался визгливый голос Йоахима.

— А кузнец-то где? Где Генрих?! — заорал он. — Ублюдок кузнеца убил!

— Генриха уби-и-и-и-л…. — прошелестело над площадью, и она потонула в яростном гуле.

Над головами просвистел камень, послышался звон разбитого стекла, и толпа ринулась на штурм кутузки.

4

Отец Иеремия повернулся к двери каморки, он только-только собирался постучать в нее, как Себастьян вдруг поднял голову и очень быстро, словно боясь, что не успеет, спросил:

— Так кто мой отец — Генрих?

Священник замер. Что тут ответишь? Бедный мальчик! Даже в такую минуту он помнит о горьком своем сиротстве. Над ним нависла угроза расправы, а мальчишка хочет услышать то, что никто никогда ему не расскажет. Может, Генрих и его отец… Знать бы священнику самому — давно бы наложил на кузнеца епитимию. Но, похоже, кузнец и сам ни в чем не уверен. Не признался ни разу на исповеди, что Себастьян сын ему, хотя Иеремия неоднократно склонял его к мысли признать отцовство.

— Не знаю, кто твой отец, Себастьян, уверяю тебя. Но даже если бы кто рассказал мне, как мог бы я нарушить тайну исповеди? — мягко произнес он.

— А зачем вы мне это тогда написали?

— Что написал? — обеспокоился священник. Вопрос прозвучал странно. Что-то было не так. Что-то он упустил из виду. Не лишился ли мальчик от острых переживаний рассудка?

— Вы написали, что скажете, кто мой отец…