Роман Канушкин - Ночь Стилета - 2 Страница 60

Вика не знала ничего о том, что выпал последний снег. В маленьком аду свои радости, в нем живет своя настоящая мечта.

* * *

Она кричала ночью. Кричала и плакала. Кричала истерично, грубо, некрасиво. И молила о нарозине. Хотя бы об одной таблеточке. Несколько раз ей казалось, что она сейчас умрет.

- Пожалуйста, хоть одну таблеточку, - унизительно взывала она.

Алла появилась только утром.

- Сейчас ты получишь свое лекарство, - произнесла медсестра Алла будничным тоном.

- Пожалуйста, - прошептала Вика. Она была опустошена, раздавлена. Вся ее постель насквозь пропиталась липким потом.

- Надеюсь, тебе все понятно, ты сделала необходимые выводы?

- Да.

- И мы впредь избежим подобных недоразумений?

- Избежим наверняка. Мне бы таблеточку...

- Ты знаешь, что от тебя требуется? Тебе здесь не курорт.

- Боже мой, конечно...

- И ты понимаешь, что тебе нужно по-настоящему? Насколько ты зависишь от собственного благоразумия?

- Я завишу... пожалуйста.

Алла извлекла упаковку нарозина, выложила на блюдечко две продолговатые капсулы, потом, подумав, добавила еще одну. Вика жадно следила за ее руками. Алла помедлила, затем не спеша налила в стакан воды.

- У меня были неприятности по твоей вине. - В широко расставленных глазах Аллы снова появилось выражение капризности. - Я больше не хочу никаких неприятностей.

- Не будет, не будет неприятностей. - Вика попыталась заискивающе улыбнуться.

- Конечно, не будет, - произнесла Алла.

Три таблетки нарозина, удивительно яркие, с шероховатой поверхностью, лежали сейчас на блюдце. Вика быстро протянула руку, что немедленно отозвалось импульсом боли, но Алла ловко отступила на шаг, блюдце накренилось, таблетки перекатились к грани.

- Пожалуйста, - прошептала Вика.

- Я ведь могу сейчас просто уйти, - сообщила Алла, - ты этого хочешь?

- Нет, я умоляю вас, простите.

Алла поиграла блюдцем, таблетки перекатывались по нему.

- Ты будешь послушной?

- Конечно. Умоляю.

- Ты сделаешь все, что требуется?

О Господи, конечно! Она сделает все, что от нее требуют, кто может сомневаться... Разве можно перечить этому звуку, который издают таблетки, перекатывающиеся по блюдцу? Разве можно перечить маске из белых трепещущих простыней, туману, спасительному, милосердному туману? Разве можно перечить божеству из темной расщелины?

- Я... сделаю... Мне бы...

- Ты имеешь в виду, что нам стоит забыть о недоразумении?

- Я все поняла. Все сделаю. Буду благоразум... Пожалуйста.

- Не знаю, верю ли я тебе, - задумчиво произнесла Алла.

- Пожалуйста... больно!

- Ты, наверное, хочешь, чтобы я тебе поверила?

- Очень хочу, - произнесла она и вдруг заплакала, - умоляю, очень хочу... Пожалуйста. Дайте мне...

Таблетки нарозина снова перекатились по блюдцу.

- Пожалуй, я верю тебе, - сказала Алла, - теперь - да. Верю! Ну-ну-ну, ты ведь сама виновата, - добавила она смягчаясь.

- Сама, - рыдая в голос, послушно согласилась Вика.

- Хорошо. - И Алла улыбнулась ей... ласково. Быстро протянула блюдце, Вика ухватила сразу три таблетки, ее пальцы тряслись, она затолкала таблетки в рот. Алла поднесла ей стакан, наполненный до краев, Вика расплескала воду, стакан несколько раз ударился о зубы. Но горький вкус уже умиротворением растекался по организму. Еще совсем слабым, таблетки еще не начали действовать. Но они были внутри.

Вика откинулась к спинке кровати.

- Видишь, мы ведь можем ладить, - сказала Алла.

- Спасибо вам, - произнесла Вика. Она смотрела на Аллу с благодарностью. Самой настоящей благодарностью. И видимо, выражение ее глаз не переменилось, когда она вдруг подумала: "А ведь я убью тебя. Понимаешь убью. Если выберусь отсюда".

* * *

Ровно через неделю, когда она уже окрепла настолько, что могла самостоятельно себя обслуживать, Вика совершила, наверное, самый важный и самый страшный поступок за все время, что находилась здесь, в охотничьем домике. Она добровольно вернулась в свой маленький ад. Она вернулась в ад наркотической ломки.

Все оказалось намного проще, чем она предполагала. Она проявила благоразумие, и в режиме "кнут и пряник" нажали на кнопку "пряник". Она составила длинный список того, что ей надо: вещи, которыми она привыкла пользоваться, продукты, к которым она также привыкла, даже виски "Jameson" и много-много банок кока-колы. Именно банок. Список был немедленно исполнен. Видимо, создание иллюзии комфортной клетки также входило компонентой в режим "кнут и пряник". Но главное - ей привезли ее вещи, вещи, пахнущие домом. Ее одежду и тапочки, она не забыла свою любимую кружку и фотографии, ее полотенца и косметичку. Странно, но ей показалось, что привычные вещи обладают свойством отвоевывать часть чужого пространства, хотя некоторые из них именно для этого и предназначались.

Передавая ей большую косметичку Gucci, Гринев выкладывал на стол ее содержимое. Тени для глаз, Margaret Astor, косметика Givenchy, помады, пудры, тональные кремы, маленькие часики "Радо" и небольшой замшевый чехольчик красивой выделки и с ручным рисунком, возможно, старинной работы, хотя сейчас тоже такое делают, не отличишь. Гринев бросил чехольчик на стол. Вика не обратила на него никакого внимания, переключившись на лак для ногтей Arancil. Гринев вскрыл чехольчик, в нем оказалась склянка с мутноватой жидкостью. Вика вся внутренне напряглась.

- А это что? А? - произнес Гринев.

Вика бросила на него равнодушный взгляд.

- Кайф, что ли, какой-то? - Гринев вернул склянку в чехольчик. Ф-ф-ф, - он поморщился.

Вика вздохнула с легкой укоризной:

- Вот вам это надо? Это - женское. Хотите - понюхайте.

И она отвернулась и принялась надевать на руку часики на кожаном ремешке. Подняла руку и изящно выгнула ее. Осталась довольна.

Гринев положил замшевый чехольчик к остальному содержимому косметички, и тема оказалась исчерпанной.

Гринев вышел, оставив Вику одну.

Только что таможенный терминал режима "кнут и пряник" пропустил главный контрабандный груз.

* * *

Все, что началось дальше, Вика делала совершенно непрофессионально и, честно говоря, не особо рассчитывая на успех. Приближались майские праздники, о ней почти забыли. Она восприняла это как маленькое чудо. Но ведь в мире много разных чудес.

Она не была профессиональной наркушей, соскакивающей с кайфа.

Она не была врачом-наркологом.

Она не зарабатывала деньги как профессиональный гример, скрывающий под слоем косметики землистую бледность и синяки под глазами.

Она не умела прежде особо ловчить и являлась актрисой не в большей мере, чем любая другая женщина.

Вика не знала, с каким набором качеств можно отправляться в столь опасное путешествие, в маленький личный ад наркотической ломки, не располагая ни одним союзником, более того, скрывая от всех, что находится в аду.

Она только имела одну-единственную психологическую доминанту, заставляющую ее улыбаться, когда внутри ее горел адский огонь нарозинового голода; в ее реальности остался лишь один вектор, все остальное перестало существовать. Я вырву у них своих детей.

Когда-то она читала, что наркотическую ломку может смягчить ежедневное сокращение принимаемой дозы в два раза. Это была одна из форм выхода из наркотической зависимости. Правда, требовались ежедневные промывания, очистка крови, печени, витамины и минералы. Витамины и минералы ей давали, насчет остального - увы.

Подлинным чудом было то, что у нее получилось.

Вика никогда прежде не жаловала напитки в банках. А кока-коле предпочитала пиво или минеральную воду. Вика была уверена, что пиво полнит вовсе не больше, чем сладкие водички, и как-то Леха научил ее пить пиво пополам с фруктовыми соками.

В то утро, когда Вика повторно отправилась в свой маленький ад, Алла слегла с приступом гипертонии и таблетки нарозина Вике принес Гринев. Блюдечко и две продолговатые капсулы. Гринев ждал.

- Что, так и будете смотреть? - спросила Вика.

Он улыбнулся и развел руками.

Вика отправила обе таблетки в рот и отвернулась. Вскрыла банку кока-колы, придержала одну капсулу языком. Гринев вышел, затворив за собой дверь. Вика сплюнула одну из таблеток в банку, вторую проглотила. Нарозин растворялся довольно быстро, а потом Вика выливала остатки, сославшись на то, что напиток выдохся.

Ее пятидневный кошмар начался.

* * *

Каждое утро она протирала лицо солью, потом накладывала тональные кремы, потом... "потом" для нее не существовало. Нарозин разговаривал с ней, нарозин плясал в ее крови, высушивал ее внутренности, и они осыпались, как песчаные замки; он жрал ее мозг и выплевывал его, но она думала о детях. Она слышала их голоса, и их чудесный смех не мог заглушить дьявольский хохот нарозина.

Подлинное чудо... В мире много чудес.

Вика сама вошла в маленький ад. По своей воле она вошла в эти земли, по своей воле вошла в кошмар, во владения божества из темной расщелины, и у нее оставалось лишь два выхода - либо справиться, либо позволить божеству убить себя.