Артур Омре - Риф Скорпион (Сборник) Страница 60

Незаметно для полицейского я потихоньку отстегнул привязной ремень. Так же незаметно взялся за ручку дверцы. Лишь после того как она захлопнулась за мной, до него дошло, что случилось.

Выйти налево он не мог из-за «рено». Направо тоже сразу не выбраться. К тому же пришлось бы бросить машину в гуще других автомобилей.

Его колебания, а не моя тренированность помогли мне улизнуть. Ноги словно налились свинцом. На одиннадцатом шагу икры прихватила судорога. Мышцы бедер пронизала боль. Постепенно она распространилась по всему телу и, дойдя до раненого плеча, дала понять, что действие обезболивающего средства подходит к концу.

Я свернул в переулок Даниеля за гостиницей «Трондхейм». Дальше толпы людей между двумя универсамами не позволяли бежать. Чему мое тело было только радо.

На Главной площади я медленно протиснулся сквозь скопление празднично одетых горожан с флажками и красно-бело-синими бантиками. Моего стража не было видно. То ли он потерял след, то ли предпочел не бросать машину. Он мог по радио предупредить своих коллег на Главной площади, чтобы высматривали темнокожего мужчину с рукой на перевязи. На всякий случай я делал петлю при виде форменной одежды.

Очутившись перед телефоном-автоматом за газетным киоском на Северной улице, я вдруг сообразил, что в карманах костюма, которым меня снабдил полицейский, нет ни гроша.

Мне удалось отыскать в толпе знакомого и взять у него в долг шесть однокроновых монет и сотенную бумажку. Возвратясь к телефону-автомату, я набрал 93 65 00. Автоответчик сообщил, что сегодня коммутатор Студенческого городка не работает. Набрав другой номер, я услышал живой человеческий голос.

Я одолел пешком три-четыре километра до Студенческого городка. Подумывал о том, чтобы взять такси, но вспомнил, что в городской диспетчерской установлены новые компьютеры, которые в несколько секунд могут передать на экраны дежурных машин приметы разыскиваемых лиц.

То, что теперь было мной задумано, я предпочитал осуществить без вмешательства Морюда.

Дверь отворил Турвалд Брюн. У него был усталый вид. Далеко не редкость для студентов утром 17 мая, но что-то сказало мне, что темные круги под глазами — не след ночной гулянки. Одно время мы с ним часто общались, и тогда Турвалд был убежденным трезвенником.

Наверно, я выглядел еще хуже него, в полном соответствии с моим самочувствием, потому что он взял меня под здоровую руку и помог дойти до квадратного стола на кухне.

Турвалд Брюн тотчас понял, зачем я пришел.

Кристина Дюэ жила на втором этаже четырехквартирного дома недалеко от училища Стринда. Фаянсовую плитку около звонка украшали изящные буквы.

Она ждала меня, должно быть, сидела наготове все три часа после моего телефонного звонка. Одета во все то же сочетание черного и розового, в каком я видел ее в кафе Эриксена много лет назад, после страшного взрыва на прошлой неделе, стоившего жизни троим. Прошло всего девять дней, но девяти дней более чем достаточно, чтобы переменить все ваше бытие. По одной легенде, мир был сотворен за семь дней.

Я сразу понял, что дружба с двадцатилетним Ульфом Халлдалом была краеугольным камнем в жизни Кристины Дюэ. Теперь этот камень исчез.

Она расправила пальцами волосы всех оттенков, от желтого до багрового.

— Пошли? — сказала Кристина.

Я кивнул. Она захлопнула за собой дверь, и вместе мы спустились по лестнице навстречу прекрасному майскому дню. Шагая вниз по пологим склонам, не произнесли ни слова.

Перед красным двухквартирным домом на улице Юнсванн остановились. Кристина достала из кармана черной кожаной куртки связку ключей. Три ключа на кольце с рекламой торгового центра.

— Это он мне дал, — тихо сказала она. — Своего рода гарантия. Он верил, что все будет в порядке, пока я в любое время могу прийти и убедиться, что он не переходит границ дозволенного.

Кристина отперла дверь. На лестнице царила полутьма. По пути на второй этаж нам никто не встретился. На случай нечаянных встреч мы условились, что Кристина якобы идет за книгой, которую у нее брал Ульф Халлдал. Но дом словно вымер. Все ушли на праздник.

На втором этаже было четыре дверных звонка; рядом с каждым — клочок картона с фамилией квартиранта. На одном из них значилось: «Ульф Халлдал». Кристина отперла, не нажимая на звонок.

Мы вошли в длинный коридор. Справа — гардероб. В прихожую выходило шесть дверей, одну из них украшала пластмассовая фигурка мальчика, писающего в горшок.

Кристина остановилась перед второй дверью слева. Отперла третьим ключом.

Во второй раз за эти сутки я стоял в комнате умершего человека. Но только это объединяло жилища двух убитых молодых людей. Накануне меня окружали голые стены, пахло мылом, комната была хорошо проветрена, и за большими окнами светило солнце. Здесь же было темно и глухо; постельное белье, шторы, мебель и стены пропитаны запахом сотен выкуренных пачек дешевых сигарет. И если квартира Бенте была очищена от всех следов ее проживания, то эта комната выглядела в точности такой, какой ее оставил Ульф Халлдал в день своей смерти.

Кристина села на неубранный диван. Она побледнела. С потухшими глазами провела рукой по смятой подушке.

Я медленно повернулся на триста шестьдесят градусов. Когда-то и я снимал такую каморку. Девять квадратных метров. На такой площади взрослому человеку надлежит разместить все, чем он пожелает украсить свое существование. Развивать свои интересы. Предаваться любви. Одним словом — жить.

У Ульфа Халлдала было два главных увлечения. Автомобили и музыка. О первом говорили подробная схема конструкции «мерседеса» и плакат с рекламой «Формулы 1». Стереосистема, набор пластинок, красочные плакаты и гитара в углу свидетельствовали, что живший тут некогда человек немалую часть своих доходов тратил на музыку.

Я сел за маленький письменный стол. На нем царил удививший меня порядок. Зато в верхнем из двух ящиков — полный хаос. Сквозь груду письменных принадлежностей, квитанций, щеток для чистки пластинок и проводов я докопался до самого дна. Наиболее интересной из моих находок оказалась памятная книжка за прошлый год. Я полистал ее. В этой книжке Ульф Халлдал записывал свои задания. Писал по-детски большими буквами:

22.30 — ЗАБРАТЬ М. М. В ВЯРНЕСЕ.

13.20 — ОТВЕЗТИ М. М. НА ВЕРХНЮЮ АЛЛЕЮ.

02.00 — ЗАБРАТЬ М, М. НА УЛИЦЕ СВЕРРЕ, 1.

Я открыл листок за 15 июля, пятница.

Большие буквы сообщали, что всю эту неделю Ульф Халлдал был в отпуске. В воскресенье он записал:

18.00 — ЗАБРАТЬ М. М. В ОФЬОРДЕ. ЧЕРТ!

Я вернул книжку на место и выдвинул второй ящик. Сверху лежал деловой конверт стандартного формата, какие продаются тысячами. На машинке написано: «УЛЬФ ХАЛЛДАЛ». Конверт был небрежно вскрыт нетерпеливыми руками. Осторожно пощупав его, я обнаружил, что внутри лежит пачка каких-то бумаг.

Я передал конверт Кристине. Она сунула пальцы внутрь и извлекла тысячные ассигнации. Пересчитала их. Ровно десять. Вопросительно посмотрела на меня.

Я объяснил ей, почему рассчитывал найти нечто в этом роде.

У меня заведено никогда не посещать два раза подряд одно и то же кафе или тот же ресторан. Обычно я чередую их так, что между визитами проходит не меньше четырех-пяти недель. Поэтому второе за шесть дней посещение «Трубадура» было серьезным нарушением распорядка.

У этого ресторана своя особая атмосфера. В том смысле, что, даже когда он только что открылся и все помещения провентилированы, ты единственный посетитель и сидишь за столиком ровно столько, сколько требуется, чтобы выпить чашечку кофе, все равно, придя домой, необходимо раздеться и развесить одежду для выветривания.

Среди постоянных клиентов выделяются две группы. Первую составляет авангард культурного общества: студенты Академии художеств и профессиональные художники, музыканты и полупрофессиональные исполнители во всех жанрах, от симфонической музыки до рока, писатели и журналисты, наконец, артисты Тренделагского театра. Вторую группу объединяет интерес к не столь изысканной норвежской форме культуры — потребления спиртного. Общее для обеих групп то, что «Трубадур» привлекает их довольно редкой особенностью: здесь можно занимать место за столиком, ограничиваясь потреблением жидких калорий.

Семнадцатого мая, после официальных мероприятий, характер ресторанной жизни изменяется. На несколько часов все предприятия общественного питания занимают родители в сопровождении своих отпрысков. Это относится и к «Трубе». Когда я вошел в ресторан, эта волна уже шла на убыль, и мне удалось захватить отдельный столик.

Не одна чашка теплого кофе была мной опустошена, когда наконец появился Аксель Брехейм. Не будь я в курсе дела, мог бы принять его за одного из тех постоянных посетителей, которые предпочитают комбинацию портвейна с пивом.