Леонид Словин - Жалость унижает ментов и бандитов Страница 60

— Вон он!

Эксперт прохаживался вдоль табло — длиннющий, странноватый, целиком занятый своими высокими мыслями.

Баллист — единственный из находившихся в этот момент вблизи депутатской комнаты, в самом эпицентре событий, был абсолютно безмятежен. Происходящее вокруг, приближающиеся проводы делегатов, «Икарусы», правительственные «чайки» и «волги» были ему абсолютно безинтересны.

Он жил в мире собственных исследований, экспертиз.

Увидев Игумнова, баллист еще издали громко, словно они были только вдвоем на перроне, вопросил:

— Известно тебе, что за удивительную пулю ты прислал, Игумнов?

Было заметно, что специалист пребывает в состоянии жесточайшего отходняка. Его знобило, бледное лицо отдавало в прозрачную голубизну. На секунду, правда, он осознал реальность, поинтересовался:

— Ничего, что я не пошел в дежурку?

— Что за дела?!

— Мне противопоказаны замкнутые пространства…

Он был занят своим и даже не узнал Надю — в форме, в погонах. Скорее даже не заметил.

— Я сейчас такое скажу — вы все тут просто охереете… Где Картузов? — Он оглянулся и только тут неожиданно для себя обнаружил обилие легковых машин, окружающую необычную торжественность. — Что у вас?

— Про Съезд слышал?

— Не понял!

— Съезд КПСС. Замечаешь?! Машины, начальство.

— Я — беспартийный… — баллист отказался в этом всем разбираться, махнул рукой на сторону. — Кстати! У тебя ничего не найдется? Головку поправить…

Он изъяснялся достаточно громко. На него уже начали оборачиваться.

— Господи! Надя! — Эксперт вдруг заметил Надежду. — Товарищ майор! Извини, не узнал! Как ты?.. — Он вернулся к разговору так же неожиданно, как и отвлекся. — Тут такое дело, Игумнов! Есть шанс раскрыть убийство…

— О чем ты?

— Помнишь, милиционера застрелили по Белорусскому ходу?..

— Дело Сизова. Оно раскрыто!

— Но как?! Там все на признании обвиняемых. Пистолет-то не найден!

Так и было. Оружие преступников все еще находилось в розыске. Игумнов вспомнил:

— Они были вооружены «вальтером».

— Ерунда! — Баллист так и взвился.

Квалификация стряляного оружия была связана с его профессиональной репутацией.

— Не «вальтером»! «Ческой збройовкой». Модели 1927 или 1924 года. Их выпускали еще в довоенной Чехословакии, а потом и во время оккупации…

Игумнов не дал продолжить:

— А как же «вальтер»? Я точно помню.

— Следователь со мной не согласился, кого-то нашел… Тот за бутылку дал ему заключение — «вальтер». Следователь и вписал в обвинительное заключение…

— А ты?

— А чего я?! Послал его… Но это деталь.

Подпивший баллист явно не вписывался в окружающую официальную обстановку. Кто-то из комитетских показал на него менту-постовому, но тот увидел стоявшего рядом с экспертом начальника розыска, успокоительно кивнул: «свои!»

— А что не деталь? — Игумнов не дал баллисту отклониться от темы.

— Обе пули. Та, которую извлекли из тела мертвого Сизова и эта — с перрона… Они выпущены из одного пистолета!

Баллист явно что-то путал.

Игумнов постарался объяснить:

— Убийцы Сизова осуждены областным судом! Один к высшей мере! Другие к большим срокам. Дело вел отдел уголовного розыска Управления!

— Это уже не по моей части. Верно, Игумнов?

— Вобщем, да.

Было над чем задуматься. История с пулей на перроне могла иметь не только продолжение, но и предысторию…

Милиционер погиб морозной ночью во время патрулирования в электричке.

Он сопровождал ночные сцепы.

В ту ночь Сизов — один из лучших милиционеров на Белорусском молодой, исполнительный, скромный — должен был работать в спарке. Вдвоем. Однако помощник дежурного перед самым отправлением электрички нашел напарнику поручение — послал на вокзал за понятым.

Он сделал это, когда дежурная часть была полна свободными от службы сотрудниками. В результате напарник опаздал к поезду.

Сизов уехал один.

Последнюю электричку он принял после полуночи на полпути к Москве пустую, морозную, дребезжащую.

Электричка считалась одной из наиболее неблагополучных.

В тамбурах правили закон компании возвращавшихся с вечерних смен подвыпивших таксистов, а еще дерзкие группы охотников на пьяных. На каждой переходной площадке между вагонами скрывалась угроза…

Никто не видел, как все произошло.

Труп милиционера лежал в проходе. Его обнаружили пассажиры, садившиеся в Одинцове.

Один из них сразу сообщил машинисту. Тот дал знать в милицию.

В Москве на Белоруссском вокзале состав уже встречали. К приходу электропоезда сюда стянули мощные силы. Ориентировали линейные органы. Чуть позже появился вызванный из дома генерал Скубилин. Первоначальные следственные действия проводились при его участии. Он же лично связался с заместителем министра.

В течение часа об убийстве милиционера уже знали в МВД СССР. Подняли с постели начальника Транспортного Главка, лучших розыскников…

Труп убитого мента на заплеванном полу электрички беззвучно взывал к отомщению.

Сизов был обнаружен без табельного оружия со сквозной колото-резаной раной сзади, в спине, и входным пулевым отверстием в виске. Единственную пулю, поразившую его в голову, впоследствии извлекли из мозговых тканей…

Утром о чрезвычайном происшествии было доложено министру.

С самого верху поступила команда:

— Раскрыть чего бы ни стоило! И, главное, быстро!

Столичная транспортная милиция и без команды готова была рыть землю носом. Убийство своего сотрудника полиция ни в одной стране мира никогда не прощала.

В оперативную группу по раскрытию убийства вместе с вокзальными операми вошли наиболее опытные сотрудники уголовного розыска Управления, эксперт-баллист, следователи.

Их направлял начальник розыска Управления, работавший непосредственно под началом генерала Скубилина.

В Министерстве внутренних дел СССР работу по раскрытию убийства милиционера взял под личный контроль заместитель министра Жернаков.

На каждом вокзале был заведен дубликат оперативно-розыскного дела. Результаты работы по поиску убийцы каждый отдел ежесуточно докладывал Наверх.

О раскрытии убийства против обычного объявили по-тихому. Без помпы. Результаты работы оперативной группы до последнего момента держали в секрете.

Было арестовано трое, все приезжие. В том числе один — особо-опасный рецидивист.

На следствии они во всем признались и взяли на себя еще несколько краж в своих областях — по месту прежнего проживания.

Суд состоялся скоро. Трижды судимый рецидивист — организатор убийства — был приговорен к высшей мере наказания. Теперь считал дни до приведения проговора в исполнение…

— Как вы тут?

— Ничего. Что у тебя?

В милиции на Белорусском Игумнова встретили как своего и все же настороженно.

Знакомиться с чужим уголовно-розыскным делом, тем более законченным, считалось среди ментов неэтичным.

Одно дело — расспросить, задать конкретный вопрос. Обсудить меж собой за бутылкой или в бане. Другое — лезть на чужую кухню, совать нос в хозяйские кастрюли…

Уголовно-розыскные тома такого рода набивали обычно кучей не относящихся к делу бумаг — специалист мог в этом мгновенно разобраться рапортами, откровенной липой. Лишь бы увеличить объем. Три-четыре тома по 300 страниц макулатуры в каждом гарантировали снисходительность любого самого строгого проверяющего.

Теперь вот свой же розыскник-коллега с другого вокзала просил раскрыть карты…

Начальник розыска на Белорусском — с землистым лицом, в несвежем свитере под горло, мятом пиджаке — открыто не выказал недовольства.

Для начала обменялись новостями.

«Белорусс» озадачил:

— Слышал? На авгуровского адьютаната дело завели…

— На Саида?!

— Ну! Он как раз приехал к нам. Отсюда и дернули в прокуратуру. «Вымогательство взятки у торгаша…»

— А что его шеф?

— Авгуров? Он и не знал.

Побазарили.

За окном — в аппендиксе площади против отдела милиции непрерывным потоком двигались пассажиры, маневрировали десятки машин…

— Тебе надолго это дело? — Пухлый том уже лежал на столе.

— Я только взгляну.

— Да нет проблем. Смотри. Просто мне уезжать…

Игумнов знал, что ему не позволят загоститься и времени на ознакомление с делом у него окажется немного.

— Читай. Я сейчас, — «Белорусс» пошел к двери.

— Ты далеко?

— Рядом в кабинете.

Ему надо было дать знак своему руководству.

Игумнов не стал терять времени.

Дело раскрылось на фотографиях с места происшествия — черно-белых, подрезанных рамкой. Фотографировал кто-то из оперативной группы. Непрофессионал.