Гелий Рябов - Мертвые мухи зла Страница 61

И вот он у цели: улица Пушечная, дом два, квартира семнадцать. Здесь должен проживать агент РОВсоюза Климов. По справке, полученной Званцевым в разведотделе, Евгений Юрьевич, в прошлом актер провинциального драматического театра, участвовал в Белом движении, воевал и задолго до окончания белой трагедии был направлен в Москву с подлинными документами убитого красноармейца, выходца из Саратовской губернии. "Климову" удалось пристроиться, осесть, получить работу. Он уже оказывал услуги, мелкие, правда, и теперь нужен был только для одного: предоставить господину эмиссару новые надежные документы. Дело в том, что работал агент в отделении милиции, в паспортном столе. Перед отъездом генерал Миллер долго объяснял Званцеву разницу между бывшей полицией и новой рабоче-крестьянской милицией - Званцев понял только одно: документы будут.

Климов был дома; когда открыл дверь - взору гостя предстал невзрачный мужичонка лет сорока на вид, с всклокоченной шевелюрой, грязных штанах, заправленных в шерстяные носки, и тапочках без задников. Но зато был тщательно выбрит и припахивал одеколоном.

- Чего? - спросил недоброжелательно, вглядываясь исподлобья зрачками-точечками. - Вы, это, не ошиблись?

- Мне нужен Елпидифор Григорьевич, - произнес Званцев условленную фразу. - Я из Мелитополя, проездом.

- Ну, - неопределенно бросил Климов, пропуская гостя. - Какая надобность привела?

- Вы один?

- А кому ж еще здесь быть? Я, чай, милиция, а об милиции забота идет в самый раз. Вы садитесь, сейчас я спроворю чайку.

- Хорошо бы... - устало произнес Званцев. - Переночевать можно?

- Можно, но не нужно, - отозвался Климов знаменитым чеховским афоризмом. - Получите что надо и - адье!

- Ладно... А вы, я вижу, с классиком знакомы?

- В классы ходили... Значит, так: я отобрал пять паспортов, еще раньше, на всякий случай. Мужчины эти мертвые, так что если бы вы поступали, скажем, на военный завод - номер не прошел бы. Тамо спецпроверка, фокус раскрылся бы сразу, и нас с вами - туды. Известно куды. Но - вам не поступать. Так что я прошу приватно: предъявлять без опаски, но туда, где могут проверить, - носа не совать. Просмотрите, выберете, я щас. - Хозяин удалился, оставив Званцева разглядывать пачку советских паспортов.

Интересное было занятие. Весь человек, будто раздетый донага, представал перед Владимиром Николаевичем, молча и безответно посвящая во все свои тайны. Где родился, когда, где жил, куда переезжал, служил ли в РККА, сколько раз и на ком был женат, сколько деток успел наплодить. Подробная картина. Званцев вглядывался в лица отошедших в мир иной и услужливое воображение подсказывало и рост, и манеру разговора, и на что был способен, счастлив ли был, любил ли выпивать. Четвертый паспорт открыл Званцеву фотографию человека лет сорока (год рождения был куда как старше званцевского), с умным, проницательным взглядом светлых, почти прозрачных глаз, высоким, широким лбом, бровями вразлет и тщательно подстриженными усиками. Если бы не поганая, нищенская рубашка с обсосанным галстуком и пиджак, неизвестно где и кем сшитый, - покойник вполне смог бы сойти за офицера гвардии или штабиста при Деникине. С одной стороны, эта "бывшесть" у самого что ни на есть пролетарского индивида поразила Званцева, с другой - этот Курлякин Василий Сысоевич, рабочий и из рабочих, холостой, военнообязанный, был почти на одно лицо с ним, дворянином и офицером, рыцарем без страха и упрека. За чем же дело стало? Отрастить усы? За раз-два! Костюмчик плохонький достать? Да это не проблема, черт подери! Когда хозяин вернулся с грязным чайником и двумя чашками, не мытыми сроду, Званцев решил было отказаться от чаепития, но подумал, что хозяин еще и пригодиться может, мало ли что, и, давясь, откушал с улыбочкой две чашки подряд. Несмотря на коричневый налет и отбитую ручку, чай оказался на удивление пахучим и вкусным. А булочки? Званцев признался себе, что и в Париже не едал подобных. Вкус родины все же совсем иной, и с этим ничего не поделаешь...

- Этот, значит, - вгляделся Климов, сравнил, хмыкнул: - Вот, значит! Каков я! Ваша матушка - и та не отличила бы! Костюмчик я вам сей же час представлю, невелик замысел. А усики... Поверьте: чтобы внимания не привлекать - скажете так: сбрил. И все. А то с усиками вас, товарищ, сразу к стенке надобно, так-то вот..."

Этот Званцев нравился мне все больше и больше, сам не знаю - почему. Была в нем легкость какая-то, удаль скрытая... Ей-богу, я не воспринимал его коварным врагом, перешедшим родную границу с целью нанесения и так далее. Может быть, это происходило оттого, что пока весь этот текст казался мне обыкновеннейшей беллетристикой. У нас еще не было таких повествований (тех, что появились до 30-го года в перепечатке, по решению самого Ленина я не застал. Эти белогвардейские россказни были признаны вредными, "не отражающими" и т.д., и потому изъяты), мне было захватывающе интересно. Размышления прервал звонок в дверь - принесли телеграмму. Маман и отчим приезжали на следующий день.

Они и появились - сияющие, загорелые, отдохнувшие. В лице отчима я заметил некое новое выражение: не то смущения, не то даже растерянности. Он перехватил мой взгляд и произнес дурацким голосом:

- Ты рад, Сережа? У тебя появится братик. Или сестричка. Теперь уже скоро...

У маман заметно округлился живот; она как-то по-девичьи взяла меня за руку и, заглядывая в глаза, спросила робко:

- Ты правда рад, сынок?

И вдруг мне сделалось стыдно. Так стыдно, что слезы брызнули из глаз. Я обнял маму, прижался к ее щеке, погладил по голове:

- Вы же понимаете, оба, я - из-за отца. Но это глупо, поэтому будьте счастливы!

Мы сидели на диване втроем, и, как это описано в романах Диккенса, по нашим обветренным щекам текли праведные слезы. Еще бы: ведь наступило долгожданное и такое невозможное еще вчера примирение. Но - недолго счастье длилось. Утром, едва поднявшись, услышал я в телефонной трубке любимый голос Дунина: "Сергей? Мы тут... В общем - жду через час. Пропуск внизу, тебя встретят". Как в воду опущенный появился я в комнате, где усаживались завтракать счастливые влюбленные. Отчим заметил мое перекошенное лицо.

- В чем дело? Если, конечно, не секрет...

- Ценю вашу деликатность, сэр... - отозвался угрюмо. - Какие секреты... От родных органов...

Выслушав, он нахмурился и, не говоря не слова, отправился в коридор; сразу же донесся его холодный, ровный голос: "Да? Так... И что же? А-а, вот в чем дело... Хорошо. Я выезжаю, он приедет со мной". Вернулся, обвел проницательным взглядом.

- Ты не рассказывал об этом... пакете, человеке, который его принес... В чем дело?

- Я обязан даже дома во всем отдавать отчет?

- Бог с ним, с отчетом. Но, согласись, у меня есть опыт, могли бы посоветоваться. Разве не так?

- О чем? Как лучше выйти из ситуации?

- А есть... ситуация?

Я кратко изложил суть дела. Разумеется, не настоящую. Трифонович вздохнул.

- Сергей, я ведь тебя знаю. Откровенно: там... все чисто? Ты не выкаблучил чего не то? Дунин - проницательный, умелый опер, его не проведешь, смотри. Ну? Так что?

- Так то, - отвечал я с ясным взором, - что беспокоиться не извольте. Все как бы в лучшем виде выйдет.

Он почесал лоб.

- Да? Тогда поехали.

Мама смотрела на нас с мистическим ужасом, Трифонович обнял ее.

- Нина, я пока что не умер. Все. Вперед, заре навстречу!

Добрались на служебной машине, Трифонович самолично довел меня до кабинета Дунина.

- Вот мой телефон - если что. Дунин не откажет, звони!

С этим Трифонович удалился, а я постучал в двери согнутым пальцем.

Он сидел за столом и листал объемистое дело. Вскинул глаза:

- Хорошо на служебной машине? Ну, то-то... Идем...

Тщательно заперев двери, двинулся по коридору, я поплелся следом, с каждой минутой мое бодрое настроение улетучивалось, словно туман под напором ветра. Как длинен, как безнадежно длинен этот коридор, как темны двери справа, как отвратительно сияют окна слева. Мы сошли по внутренней лестнице на один этаж, Дунин распахнул металлическую дверь, и мы оказались в небольшом зале, стены которого были выкрашены унылой зеленой краской. Такой краской разделывают сортиры в школах. Лампочка под потолком свечей в пятьсот, никак не меньше, выплескивала на шеренгу мужчин, выстроившихся у стены напротив дверей, белый невсамделишный свет. Незнакомцы были похожи друг на друга, как братья близнецы, разве что возраст у них был разный, это я заметил сразу. "Надо же... - неслось в бедной моей голове. - Однако сюрприз".

- Внимание... - провозгласил Дунин торжественно (только теперь я заметил еще одного человека, то был чекист с пистолетом ТТ на поясе, он скромно притулился в стороне, но как только пророкотал глас старшего товарища - подтянулся и медленно прошелся вдоль шеренги). Все стояли равнодушно, переминаясь с ноги на ногу, бедные граждане (или кто они были?) напоминали осужденных к расстрелу - во всяком случае так это показывали в кино.