Сергей Трахименок - Игры капризной дамы Страница 61

Когда Федя вернулся с бутылкой, мужчины сказали в один голос:

— Ого, бронебойные пошли, — и смотались за закусью: не пристало отдыхающим пить водку так же, как и вино.

Федина бутылка разожгла аппетиты. Домино было заброшено, и мужская половина отдыхающих, не поддаваясь уговорам женской половины, гудела до часу ночи, пока женская половина, объединившись, не пошла в последний и решительный бой и не разогнала мужчин. В этом бою участвовала и Тамара. Вот так женщина Кавказа.

В рядах женщин была и Магда. Солидарность — великое дело. Конечно, она напоследок не преминула сообщить всем, что все мужики — пьяницы…

Утром он дождался ухода основной части отдыхающих на пляж, умылся, побрился и уселся за столом в своей комнатенке писать послание Юнакову. Он писал и представлял себя человеком, у которого вечером дуэль, и он не знает, чем она закончится. Все, что он излагал, ложилось на бумагу необычно легко и связно, видимо, все это уже устоялось в его подсознании.

В письме он сообщил адрес Клео, изложил причины гибели Мишки. Места, которые логически плохо стыковались между собой, он домысливал и дописывал так, как хотел бы их видеть, нисколько не смущаясь при этом: если сегодняшний вечер подтвердит все это, — прекрасно, ежели это не получит подтверждения, он вернется, и письмо, как говорил его бывший шеф в Каминске, не уйдет по адресу.

Закончив писать, Федя сходил в город, перекусил в том же кафе, что и всегда, купил конверт и вернулся. К своему удивлению, он увидел во дворе Магду.

— Не пошла на пляж? — спросил он.

— Не пошла, — ответила она.

— А почему?

— Ну как тебе сказать!.. Тебя жду…

Он подумал, что это шутка, прошел в свой сарайчик, вложил написанное письмо в конверт, запечатал и написал адрес прокуратуры.

— Володя, Володя, — звал кого-то голос хозяина во дворе. — «Ну ты даешь, идиот, он зовет тебя, поскольку еще с тех времен, когда был жив Мишка, ты сам избрал себе сей псевдоним».

Федя открыл дверь. Рядом с крыльцом стоял хозяин.

— Не забыл? — спросил он Федю.

— Ну, не забыл, не забыл, — ответил Внучек, пытаясь вспомнить, о чем это говорит хозяин.

— По Михаилу сегодня девять дней… Ты не забыл? Федя все понял, сходил в комнату, достал вторую бутылку и вынес хозяину.

— А сам-то не будешь, что ли? — спросил хозяин охрипшим вдруг голосом.

— Дела у меня вечером, нужно иметь трезвую голову.

— По сто грамм всего…

— Нет, — решительно ответил он.

— Ладно, может, до вечера передумаешь, — сказал хозяин и пошел к дому.

Федя знал, что вечером поминок не будет: хозяин не удержится до вечера, но возникло непредвиденное обстоятельство. Вернувшаяся откуда-то Тамара отобрала у него бутылку.

Хозяин стал объяснять ей, что бутылка предназначена для поминок…

— Вечером, вечером, — сказала Тамара и пошла в дом. Хозяин потянулся за ней, явно пытаясь уговорить ее не ждать до вечера.

— …вот и Володя уходит, — были его последние слова, перед тем как он скрылся за дверью дома.

Федя вернулся в комнатку, приготовил одежду на вечер: кроссовки, джинсы, трикотажная майка с длинным рукавом, которая почему-то раньше называлась фуфайкой. Потом стал собирать вещи в сумку.

За этим занятием и застала его Магда, бесцеремонно и без стука появившаяся в комнате.

— Пошли, — сказала она.

Впрочем, бесцеремонность ее объяснялась просто. За ее спиной стоял хозяин. Он радостно улыбался и говорил:

— Я ей говорю, что ты вечером уходишь, а она, а она…

— Куда это мы собрались вечером? — спросила Магда.

— Потом поговорим, — ответил Федя.

На этот раз за столом под навесом собрались только четверо, поскольку пара пожилых отдыхающих уже уехала домой.

Федя сидел рядом с хозяином. Магда и Тамара — напротив.

— Давай, Володя, — сказал хозяин, — наша взяла.

— Ага, ваша, — не преминула подколоть хозяина жена, подмигнув Магде, совсем забыв, что она кавказская женщина.

Хозяин разлил водку в четыре маленьких граненых стаканчика и произнес коротко:

— Пусть земля ему будет пухом.

Федя, помня о том, что сочетание жары и водки может дать ему повторение головных болей, пригубил. Но хозяин, уже расправившийся со своим стаканчиком, заорал:

— До конца, до конца…

И Феде ничего не оставалось, как выпить.

— Вот это по-нашему, — удовлетворенно произнес хозяин.

— По-твоему, — не сдержалась Тамара. Молча закусили. Хозяин разлил остатки.

— Упокой его душу, — сказала Тамара, все молча выпили и засопели.

Хозяин, посидев немного, вдруг всхлипнул и произнес:

— …Такого парня, и-эх…

— Ну, ну, — вмешалась Тамара.

— А их не нашли? — спросила Магда.

— Кто их будет искать, — сказал хозяин.

Федя, который от выпитого захмелел, еле сдержался, чтобы не рассказать присутствующим о тех, кто убил Мишку. У него даже рот открылся, чтобы… Но в последний момент тормоз, что сидел в нем со времен службы у Капризной дамы Безопасности, сработал, и слова застряли в горле.

— А Володя наш, — неожиданно сменила тему разговора Магда, — тут женщину завел.

— Да ну, — искренне удивился хозяин.

— А то вы, Борис Михалыч, не знаете, что все мужчины одинаковы.

— Ну уж нет, — ответил хозяин, — я, например, своей жене ни разу не изменил за всю жизнь… ни разу, правда, Тамара?

— У тебя другая страсть, — ответила ему жена, выхватывая у хозяина из рук неизвестно откуда появившуюся бутылочку от импортного пива, наполненную прозрачной жидкостью. — Ты что, собираешься всех этой гадостью потчевать?

— Ну помаленьку, — сказал хозяин и потянулся за бутылочкой. Тамара, высоко подняв ее над головой, встала из-за стола и пошла в дом. За ней, как теленок за ведром с молоком, мыча потянулся хозяин.

Федя и Магда остались под навесом одни.

— Где твой сын? — спросил Федя, чтобы опередить вопрос, который собиралась ему задать Магда.

— На пляж ушел с соседями.

— На пляже в жаркий день хорошо…

— Хорошо, — утвердительно произнесла Магда, — не то что некоторым. Ты что, уезжать собираешься?

— Кто тебе сказал?

— Никто, сердцем чую…

— Чувствительное у тебя сердце.

— Не то, что у некоторых.

— Магда, — обозлился Федя, — ты мне скажи, чем я тебе насолил?

— Ничем.

— Ну тогда к чему вся эта злость… Стоит ли переживать, все мужчины одинаковы, уедет один, приедет другой, какая разница…

— Ду-урак.

— Ну вот, за мои же сухари и я же — дурак.

— При чем тут сухари? — не поняла Магда.

«Где с твоим провизорским образованием понять, при чем тут сухари», — подумал он, а вслух сказал:

— Магда, ты чего ко мне привязалась? Я тебе обещал что-нибудь и не выполнил своего обещания? Или дал понять, что…

— Ага, — перебила его Магда, — скромника из себя строил, а вчера ночью через забор возвращался.

— Ужасающий пример нескромности, — съязвил Федя, — перелез мужик через забор.

— При чем тут забор, — возмутилась Магда, — ты же у женщины был.

— А ты что, мать родная мне, чтобы переживать по такому поводу?

— Мать! — в запальчивости ответила Магда.

— А раз мать, — неожиданно для себя произнес Федя, — помоги мне в одном деле. Поможешь?

— Помогу, — с готовностью ответила она.

— Письмо я тут одно написал, а надежды, что оно дойдет до адресата, нет. Сможешь отправить его?

— Конечно, смогу, давай письмо.

— Письмо очень личное, его нужно будет отправить только в том случае, если со мной что-нибудь случится… Понятно?

— Понятно, давай письмо.

— Письмо я оставлю на кровати в своей комнате… Если я завтра не появлюсь, ты его бросишь в почтовый ящик в городе, для верности на главпочтамте. Лады?

— Лады.

— Ну тогда до свидания.

Федя поднялся из-за стола и ушел в свою каморку без лестницы.

В комнате было прохладней, чем под навесом. Он лег на кровать, и глаза его закрылись сами собой.

Времени до встречи оставалось три часа, но Федя уже совсем извелся и решил не ждать. Он принял душ, оделся, сложил все вещи в сумку, бросил на кровать конверт с письмом Юнакову и вышел на крыльцо.

Во дворе никого не было. Он сунул ключ от комнатки под крыльцо, в условленное место, о котором два часа назад рассказал Магде, и пошел из дома. Пес, мимо которого он проходил, не то что ухом не повел, даже глаза не открыл.

Разумеется, он не пошел к универсаму, а двинулся к морю, где долго стоял у парапета возле гостиницы «Приморская» и смотрел на пляжи внизу с купающимися и загорающими людьми, на скользящие по блестящей поверхности воды катера, на единственный пароход на горизонте, уходящий, быть может, в Турцию или Грецию; на красное, опускающееся в море солнце — смотрел пока в глазах не запрыгали блики, и он перестал вообще что-либо видеть.