Андрей Троицкий - Суд Линча Страница 61

– Вы на машине? Тогда оставьте вашу машину здесь. Обратно я вас подброшу. Есть прекрасная идея, – не дожидаясь вопросов, Некрасов объяснил. – Хочу купить у знакомого японский внедорожник, совершенно новый. Но пока окончательно ещё не решил. Так вот, знакомый дал мне эту тачку, чтобы я поездил пару дней и влюбился в неё окончательно. Приглашаю совершить пробную поездку. Может, что посоветуете, вы же автомобилист со стажем. А в дороге обсудим дела.

– Поехали, – пожал плечами Леднев. Он оставил зонт в своей машине, но возвращаться из-за такой мелочи не хотелось. – Поехали, а то я здесь совсем промокну.

Некрасов повернул голову и кивнул высокому плотному мужчине, прятавшемуся от дождя возле подъезда.

– Мой телохранитель Николай, – пояснил он Ледневу и направился к серебристому внедорожнику.

Некрасов сложил зонт, достал из кармана ключи и распахнул перед Ледневым переднюю дверцу, сам обошел машину и сел за руль. Николай, смахивая с лица дождевые капли, устроился на заднем сиденье, за спиной Леднева, буркнув себе под нос нечто похожее на «здрась». Леднев обернулся и поздоровался. Некрасов тронул машину с места и в течение нескольких минут не сказал ни слова, упрямо сжав губы, смотрел вперед. Леднев расстегнул обе пуговицы пиджака и скрестил руки на груди.

– Ну, как? – спросил Некрасов.

– Добрая машина, – ответил Леднев, уже успевший оценить преимущества высокой посадки автомобиля.

– Да я не о машине, – Некрасов произносил слова почти не разжимая губ. – Я говорю, вообще как? Как дела? Как творческие успехи? В этом смысле…

– В этом смысле я, по-моему, все рассказал вам по телефону, – Леднев пригладил ладонью чуть влажные волосы. – Сценарий будет скоро переделан, это совершенно новый оригинальный сценарий. Вы мне сказали, что ничего не имеете против этого.

– Значит, все начинаем по новой? – Некрасов бросил на Леднева быстрый взгляд. – Все по новой – это слишком долго.

– Я думал, лучше потратить лишнее время, но сделать хороший фильм, чем быстро снимать проходной.

– Лишнего времени, как и лишних денег, в природе не существует, – Некрасов чуть наклонил голову вперед. – У вас был сказочный шанс сделать фильм, были большие деньги под ваш проект. По существу, вы могли снимать все, что заблагорассудится. Могли реализовать любую затею, любую прихоть. Такой шанс выпадает режиссеру раз в жизни. И то далеко не всякому режиссеру, нет, не всякому. И вы сами искренне считали себя баловнем судьбы. Это не вопрос, а утверждение. И вам действительно везло. До поры до времени. Все в жизни до поры до времени, до какого-то предела, до какой-то границы. Тем более человеческое везенье.

– По-моему, вы заблуждаетесь насчет меня, – Леднев покачал головой. – Мое везенье кончилось не сейчас. Уже давно кончилось.

– Ну, это общий разговор, – Некрасов поморщился. – Я считал вас практическим человеком. Способным поймать на лету пулю, не упустить шанс, тем более, когда с неба сыплются деньги, а вам остается только запастись мешками и подставить пустую тару под этот поток. А вы вместо этого…

Некрасов резко затормозил, когда на светофоре вспыхнул красный свет. На мокром асфальте машина встала, как вкопанная. Он не стал продолжать оборванную на середине фразу.

– Я решил, если фильм получится, это будет нашим общим успехом, – сказал Леднев. – Успех стоит некоторого времени. Лучше сейчас начать сначала, чем потом делать отчаянные усилия и пытаться спасти заведомо провальный фильм. Понимаю, что в чем-то не оправдал ваших ожиданий.

– М-да, в чем-то не оправдали, – Некрасов резко взял с места. – Вы больше занимались собой, своими личными проблемами, чем нашим общим проектом. Еще недавно вы убеждали меня в том, что сценарий хорош, а теперь вдруг изменили о нем мнение, – Некрасов вырулил в левый ряд и прибавил газу. – Где же логика? Или это ваша обычная манера общения: сегодня вы называете белое черным, а завтра черное белым?

– Кое-что изменилось во мне самом, – Леднев коснулся ладонью груди.

– Завтра снова что-то изменится в вас самом, – передразнивая жест Леднева, он прижал ладонь к груди. – Нет, уважаемый, так дела не делаются.

Этот разговор показался Ледневу бесконечно долгим, он повернул голову в сторону и стал разглядывать новостройки. Но вот и они закончились. Некрасов, не сбавляя скорости, проскочил пост ДПС и какое-то время молча ехал по окружной дороге. Леднев начинал испытывать беспокойство. Молчание Некрасова, плотоядное похрюкивание этого верзилы телохранителя на заднем сиденье, неизвестно ради чего начатая и явно затянувшаяся автомобильная прогулка.

Ясно одно: Некрасов заманил его в машину не ради того, чтобы продемонстрировать ходовые качества джипа, якобы предложенного знакомым. Тогда ради чего? Чтобы выяснить отношения? Расплеваться до конца? Дорога мало подходящее место для выяснения отношений. Не нужно было садиться в машину. Некрасов позвонил утром, попросил прийти к нему в кабинет. «А дальше?» – спросил себя Леднев, успевший выбросить из головы подробности короткого телефонного разговора. А дальше он здесь, в этой машине, мчащейся куда-то за город.

– Значит, вы хотите откровенности? – переспросил Некрасов в тот момент, когда Леднев, сосредоточившись на других, мелькавших в голове невеселых, уже забыл о своих последних словах. – Откровенно говоря, когда мы повстречались в первый раз, я принял режиссера Леднева за другого человека. Переоценил вас. Подумал, вы деловой человек, не способный на всякие сомнительные выкрутасы. Вам дали денег, вы сделали фильм. И все. Еще я подумал: у вас не то положение, чтобы капризничать. Думал, вы будете стараться. Я думал, вы умный, опытный человек.

Некрасов не поворачивался к Ледневу, а смотрел вперед на дорогу, оттого его слова звучали странно, будто речь шла о третьем лице.

– Думал, вы набили много шишек на лбу. И хорошо, научились, значит, понимать, кто есть кто в этой жизни. Например, кто есть вы и кто есть я. Но вы или действительно не понимаете разницы или делаете вид, что ничего не понимаете.

– Что конкретно я должен был понять?

Леднев начинал злиться. Он не мог вспомнить, чтобы кто-то в давние и недавние времена, даже люди, от которых он зависел почти абсолютно, позволяли себе так с ним разговаривать, цедить через губу унизительные слова. Леднев почувствовал, что у него вспотела спина. Он попросил себя остаться спокойным.

– Бросьте притворяться, – Некрасов скривил губы. – Это вы простакам, что собираются в Доме кино, можете рассказывать чушь о творческом поиске, режиссерских находках и всякой такой хреноте. А у нас разговор деловой, утилитарный. Вы отдаете себе отчет, для чего я давал денег на фильм? Ну, конечно, не для того, чтобы вы на эти деньги самовыражались. Мне плевать на ваши амбиции. Я смотрю несколько, пять-шесть, отечественных фильмов в год. Лучшие образцы. Этого достаточно, чтобы понять: наше кино находится в такой глубокой заднице, из которой ещё очень долго придется выбираться. Поэтому творческие амбиции стоящих на коленях кинематографистов, – Некрасов быстро посмотрел на Леднева и снова уставился на дорогу, – меня не интересуют.

– Я хотел…

– Мне тошно слушать весь этот треп про творчество. Я согласился дать денег только потому, что такова странная прихоть моей любовницы. Только поэтому. Попросила бы она меня купить ей, например, лошадь. Я бы купил лошадь. Но она попросила роль в кино. Это её желание. А вы что, возомнили, что я питаю какие-то теплые чувства к нашему беспомощному кино? Или к тем лентам, что снимали вы лично?

– Я хотел сделать хороший фильм.

– И делали бы свой хороший фильм, – Некрасов достал сигарету и прикурил. – Вы сами виноваты во всех своих неприятностях. Только сами, никто другой.

– У меня дела, мне нужно возвращаться обратно.

– Успеется, – отрезал Некрасов. – Все главные дела здесь, в салоне этой чертовой машины. Главные дела у вас со мной, все остальное – пустяки. Дерьмо собачье. Есть возражения?

– Возражения есть.

Ледневу хотелось курить, он пошарил в карманах и вспомнил, что оставил сигареты в своей машине. Просить сигареты у Некрасова казалось слишком унизительным. Некрасов тоже злился и вымещал свое зло на машине, гнал и гнал её вперед, забыв о правилах и дорожных знаках.

– Я не люблю, когда у меня воруют, – сказал Некрасов. – Какая разница, что именно воруют. Какую-нибудь безделицу с моего письменного стола или человека, которого я люблю. Все едино, кража есть кража.

– А, вот вы о чем…

– Наконец-то до вас дошло, – Некрасов с шумом и свистом выпустил из себя воздух, казалось, в его груди бурлит и клокочет готовый взорваться паровой котел. – В вашем испорченном киношном мире, может, так принято, чтобы артистки обязательно облазали постели всей съемочной группы. Первая ночь, конечно же, за режиссером. А потом уж все остальные, по старшинству. И так вплоть до последнего ханыги, какого-нибудь помощника осветителя. Но в моем мире другие законы. И первый из них: мое воровать никто не смеет. Руки к моему добру многие протягивали. А потом плакали, потому что оставались без рук, – Некрасов выпустил из себя воздух.