Джек Кертис - Банджо Страница 62

- Если ей что-нибудь втемяшится в голову, ее не остановишь. Она так ждала этого концерта, - сказал Гэс.

Когда через пять минут они вышли из гостиницы, такси уже ожидало их у входа. Фэтс сказал водителю, куда ехать, пообещал щедрую плату и попросил ехать как можно быстрее. Взвизгнули шины, и машина помчалась по улицам Нью-Йорка.

- А у вас есть билеты? - спросил, водитель, когда они проезжали на большой скорости по Парк Авеню.

- Нет, но мы все-таки попробуем попасть в зал, - сказал Гэс.

- У входа стоит большая толпа. Билетов нет не только на сидячие, но и стоячие места.

Вскоре машина подъехала к бордюру около внушительного здания, выложенного гранитом. Расплатившись, Гэс и Фэтс вылезли из машины и бросились к огромным дверям, возле которых стояла большая толпа. Широкоплечий Гэс и кругленький, толстенький Фэтс проталкивались к дверям. Полицейские пытались успокоить людей, которые напирали и требовали впустить их внутрь.

Гэс протолкался к дверям, у которых стоял человек в смокинге и устало повторял:

- Билетов нет, билетов нет. Все места заняты. Нет даже стоячих.

Гэс приблизился к человеку в смокинге вплотную и, незаметно засунув пятьдесят долларов ему в руку и глядя страшными глазами, шепотом потребовал два билета.

И два билета будто чудом оказались в руке Гэса, а человек в смокинге продолжал повторять нудным голосом:

- Билетов нет, билетов нет, вход только по билетам. Потом беспокойно и пристально оглядев толпу, стоявшую перед ним, он остановил свой взгляд на Гэсе и Фэтсе и спросил громким голосом, будто читал монолог со сцены:

- А у вас есть билеты, сэр?

- Есть, есть, - ответил Гэс, размахивая билетами.

- Прекрасно. Хорошо, что вы позаботились о билетах заранее, театрально громко сказал билетер, улыбаясь и обводя глазами сердитую и разочарованную толпу. - Предусмотрительность всегда вознаграждается.

Билеты оказались только входными, но места в зале, где можно было бы хотя бы стоять, уже не было.

- Этот парень у дверей загребет себе сегодня целое состояние, - сказал Фэтс.

Ответ Гэса потонул в громе аплодисментов - огромный золотистый занавес стал подниматься, и Гэс с Фэтсом, стоя на цыпочках, пытались рассмотреть, что происходит на сцене.

- Надо как-нибудь пробраться поближе.

- Знаешь, когда-то, очень давно, я тут играл на органе, - сказал Фэтс. - Я знаю одно местечко, куда можно будет попробовать забраться. Но придется проталкиваться.

- Пошли!

Фэтс, как пузатый ледоход, бормоча извинения, врезался в плотно сбитую массу людей. Гэс следовал за ним, протискиваясь между людьми, которые пытались рассмотреть, что же происходит на сцене, и расслышать музыку. Пробираться вперед было очень трудно, но Фэтс упрямо ввинчивался в толпу.

Гэс услышал голос, который мог принадлежать только Бесси, но из-за покашливания, шепота, кряхтения и призывов к тишине насладиться музыкой было невозможно. Они упрямо двигались вперед; время от времени Фэтс останавливался, чтобы перевести дыхание и определить дальнейшее направление движения, для чего ему приходилось подпрыгивать.

- Жуть! - простонал он. - Даже проходы забиты. Если кто-нибудь заорет "пожар", передавят тысячи людей!

Определив, в каком направлении нужно проталкиваться, и отдышавшись, он двигался дальше. Поближе к сцене люди стояли так плотно, что Гэс решил дальнейшее продвижение уже невозможно. Чтобы протиснуться вперед, придется ломать людям кости! Но тем не менее они медленно и упорно пробивались вперед. Приходилось продираться между людьми, стоящими как сложенные друг в дружку ложки. Люди, захваченные музыкой, в такт ей притоптывали ногами, двигали животами, всем телом. Гэс уже перестал обращать внимание на то, что ему приходилось плотно прижиматься к разным частям тел женщин и мужчин, будто спаянных музыкой, льющейся со сцены, в цельную, неразделимую массу.

Люди, охваченные восторгом, время от времени аплодировали, а Фэтс и Гэс по-прежнему медленно протискивались вперед. Гэс слышал лишь обрывки музыки и голос, который убеждал его в том, что Бесси все еще на сцене, все еще поет.

Наконец, они выбрались на такое местечко, откуда Гэс смог увидеть Бесси. Ее пение полностью овладело сердцами людей; большой оркестр играл с огромным подъемом; казалось, музыканты давно позабыли, на какой сцене они находятся, и теперь играют в свое удовольствие, полностью отдавшись музыке. Музыканты вели себя совершенно раскованно, они не глядели в ноты, они играли музыку души, они жили этой музыкой, они обращались своей музыкой к собравшимся - все, все живите музыкой вместе с нами! Бешеный водоворот звуков объединил музыкантов и слушающих их людей.

О, Бесси была восхитительна! На ней было надето голубое шелковое платье в белый горошек, а в волосы, собранные в высокую прическу, были воткнуты белые гардении.

Она пела совершенно раскованно, зажигающе, прекрасно, отчаянно, взбираясь на невиданные высоты, а ей вторил саксофон Преса, ее подхватывал барабан Коузи, поддерживали пассажи Тедди на пианино; ее голос заигрывал с трубой Элдриджа, кокетничал со сладостными звуками кларнета Бенни, извивался вместе с тромбоном Джека. У Бесси получалось все, она делала со своим голосом все, что хотела: в нем звучали высшая радость и бесконечная смертельная печаль.

Зал разражался аплодисментами; Гэс и Фэтс использовали всякую возможность, чтобы протиснуться еще немножко дальше. Бесси продолжала петь, опутывая всех невидимой сетью неслыханных звуков; ее глаза сияли, а все движения выдавали страстность и поразительную женственность.

Когда Гэсу удавалось увидеть Бесси поверх тысяч голов зачарованных людей, он как всегда восхищался линией ее бедер, высокой, царственной шеей. Бесси обращала свое пение ко всем, и все, у кого были уши и глаза, не могли устоять перед ней. Она призывала всех отдаться музыке, и если бы нашелся кто-то, кто оставался бы равнодушным, она бы и к таким не чувствовала презрения - она звала в музыку всех без разбору. И была готова умереть для того, чтобы разбудить даже самое черствое сердце. Для нее это было самое важное. Она отдавала людям все, что было в ее душе. Она открывалась перед ними полностью, не пытаясь ничего утаить. Казалось, она вскрывает вены, наполняет чаши своей кровью и зовет всех участвовать вместе с ней в этом удивительно прекрасном и страшном пире.

На расстоянии она казалась Гэсу такой же живой и подвижной, как всегда, и в голосе ее не слышалось ничего, что хоть как-то выдавало бы пережитое несколько часов назад. Лишь страстные призывы к возрождению человечности. Когда она завершала очередную песню, хотелось смеяться, плакать, улыбаться, умереть... Она была великолепна!

Первое отделение закончилось. Занавес опустился, люди зашевелились, но никто не вставал со своих мест, а те, кто вынужден был стоять, оставались на своем, с таким трудом отвоеванном пятачке.

Фэтс, все продолжая извиняться, смело ринулся дальше, работая локтями и ввинчиваясь в толпу. Он старался перемещаться вправо, но уверенности, что в этом человеческом море он доплывет куда надо, у него не было.

Но, наконец, его невероятные усилия увенчались успехом, и он подтащил Гэса к маленькой дверце в самом углу, справа от сцены.

- Там будет место только для одного человека, - шепнул Фэтс Гэсу. Вперед!

Гэс дернул за ручку, и - о чудо! - дверца открылась. Сгибаясь, Гэс проскользнул внутрь. Дверца тут же закрылась за ним, прижатая телесами Фэтса. Гэс оказался в темном тоннеле. Двигаясь наощупь, он пошел к слабому свету в дальнем конце тоннеля. Сырость, темнота и шершавые стены живо напомнили ему подземную камеру, в которой он провел много месяцев в тюрьме Левенворт. Дойдя до конца тоннеля, он обнаружил несколько ступеней, ведущих наверх, к свету.

Он бросился вверх. Надо было спешить"В голове стоял мучительный вопрос: выдержит ли Бесси до конца представления? Сможет ли она поддерживать до конца тот уровень, которого достигла? Не потухнет ли радуга, едва разгоревшись?

Короткий перерыв закончился. Снова заиграл оркестр, и снова вспыхнул ее восхитительный голос. Ступени привели к маленькой площадке. Гэс осторожно огляделся. Его глаза были на уровне сцены. Бесси стояла прямо перед ним, за ней располагался большой оркестр. Гэс стоял в суфлерской будке.

Лица музыкантов были усыпаны большими каплями пота. Они самозабвенно творили музыку - великий Каунт, великий Прес, Бен, великий Арт, великий Бенни, великий Джек, великий Сачмо на трубе, великий Уолтер на контрабасе. А перед ними стояла Бесси в своем шелковом платье, с гардениями в волосах, улыбалась как дитя и вкладывала всю себя в свое пение. Ее ничто не могло остановить. Она пела; голос ее порхал, как птица, садящаяся на ветку и снова взлетающая, неся мелодию, передавая ее музыкантам, которые подхватывали ее и несли дальше.

Бесси сделала по сцене пару шагов, и теперь Гэс мог хорошо рассмотреть ее лицо. В ее глазах он увидел решимость довести концерт до триумфального завершения и... усталость. Ему казалось, что он чувствует, каких огромных усилий стоит ей удерживать глаза открытыми, сохранять улыбку, петь, двигаться так, на первый взгляд, легко - вот взлетела рука, грациозно согнулась и разогнулась нога. И она все время улыбалась, как она улыбалась! Ее глаза сверкали, но Гэс видел, чувствовал, что она умирает. Ему хотелось выпрыгнуть из суфлерской будки, обнять ее и крикнуть: "Все, все, достаточно! Ты отдала достаточно!", но он не имел на это права. Это был ее вечер, а не его, ее жизнь, ее смерть - только ее.