Кейт Аткинсон - Поворот к лучшему Страница 62

— Знаю, а я говорила тебе, что позвонила в отдел находок полицейского участка в Феттсе и оказалось, что она у них.

— Что? Ты ничего такого не говорила.

— Еще как говорила, если только в постели со мной не лежал кто-то другой и не притворялся Джексоном.

Когда это Джулия нашла время сходить в аптеку, наполнить вазу фруктами, позвонить по телефону, пообедать с Ричардом Моутом? А для него у нее не нашлось ни секунды.

— Скотт Маршалл, — беспечно продолжала она, — милый мальчик, который играет моего любовника, съездил в Феттс и привез ее.

— И они просто так ему ее отдали? — Джексон был поражен («моего любовника» — она так запросто это сказала). — Без всяких доказательств?

Он подумал о заключенном в камере изображении мертвой девушки. Кто-нибудь уже видел его, распечатал?

— Я описала первые три снимка на карте памяти по телефону, и это их вполне удовлетворило. Еще я сказала, что некто по имени Скотт Маршалл приедет их забрать. Он предъявил им водительское удостоверение. Боже мой, Джексон, нам что, нужно перебрать каждую деталь полицейской процедуры в отношении потерянного имущества?

— А что там на первых трех снимках?

— Ты меня проверяешь?

— Нет-нет, я просто заинтригован. Я понятия не имею, что на них.

— На них ты, — сказала Джулия, — на них ты, Джексон.

— Но…

— Милый, прости, мне пора бежать.

Неудивительно, что махинации с подлинностью личности стали таким популярным преступлением. Аптекарь оказался таким же беспечным, как и полиция, — несмотря на то что у Джексона не было ни чека, ни доказательств, что это его фотографии, стоило ему сказать, что Джулия Ленд сегодня утром отдала их на распечатку, как ему их тут же вручили. Аптекарь одарил его понимающей улыбкой и сказал: «Да, сейчас-сейчас», поэтому он предположил, что Джулия испробовала на нем всю силу своих чар торговки апельсинами. Если перед ней был мужчина, будь он хоть восьмидесятилетний старик на костылях, Джулия флиртовала бы с ним, помогая ему перейти через дорогу, потому что — и это была одна из причин, почему он ее любил, — она принадлежала к тем людям, которые переводят стариков через дорогу, помогают слепым в супермаркетах, подбирают бездомных кошек и раненых птиц.

Она ничего не могла с этим поделать, флирт был для нее естественным состоянием, составляющей ее личности. Джулия флиртовала даже с собаками! Ему приходилось видеть, как она флиртует с предметами, уговаривая чайник побыстрее закипеть, машину — завестись, цветок — зацвести. «О, давай, милый, напрягись чуть-чуть, и у тебя все получится».

Возможно, ему стоит видеть в этом пользу обществу, а не угрозу, посылать ее в дома престарелых, чтобы она подарила старикам иллюзию мужской потенции, подняла их боевой дух. «Виагра для мозгов». В состарившихся мужчинах есть что-то жалкое. Эти парни когда-то сражались в войнах, видели, как рушатся империи, королевской поступью прохаживались по залам заседаний и фабричным цехам, зарабатывали на хлеб, платили налоги, были людьми слова и дела, а теперь даже отлить не могут без посторонней помощи. Вот старухи, какими бы слабыми они ни были, никогда не вызывают такой жалости. Конечно, стариков вокруг намного меньше, чем старух. Пусть они высохшие и хрупкие, словно лучина, но они живут дольше.

Он взял фотографии в кафе «Тост» и устроился в отдельном отсеке. Чувство было такое, будто он разворачивает подарок, — то же предвкушение, тот же прилив возбуждения — только с темной стороны, с аверса, если позатейливее выразиться, — именно так сказала бы Джулия. Эта фотография станет долгожданным доказательством того, что ему не привиделось то, что он пережил в Форте, но, к несчастью, она же станет нежеланным доказательством того, что кто-то где-то умер.

Официантка принесла ему кофе, и, когда она удалилась на безопасное расстояние обратно за стойку, он открыл конверт с глянцевыми карточками десять на пятнадцать. Они были распечатаны в том же порядке, в каком записались на карту памяти, и на первых трех действительно был Джексон, снятый во французских снегах на Рождество, — Джулия опробовала новый фотоаппарат. На всех трех он вышел почти одинаково, в неловких позах, на последней выдавив из себя подобие улыбки после бесконечных уговоров Джулии. «О, давай, милый, только чуть-чуть поднапрячься, и у тебя все получится». Он терпеть не мог, когда его фотографировали.

Потом была еще пара снимков во Франции, а потом ничего до самой Венеции, потому что Джулия, возвращаясь после Нового года в Лондон, случайно оставила фотоаппарат у него. Она в спешке собирала вещи, так на нее похоже, и они вдруг занялись любовью — на прощание, — когда она должна была уже ехать в аэропорт, не говоря уже об упакованном багаже.

Он набрал номер Луизы. Трубку долго никто не брал.

Венеция была по-прежнему прекрасна, это были уже не просто фотоснимки из отпуска, теперь эти уменьшенные копии Каналетто казались горьким напоминанием о счастливых днях, летописью золотого времени их пары. Прямо перед тем, как все затрещало по швам. «Пара? Значит, ты так о нас думаешь?»

Когда вчера Луиза Монро назвала его Джексоном («Посмотрим на факты, Джексон, на бумаге все это выглядит скверно»), было такое чувство, словно кто-то вдруг нажал на переключатель и в проводах тихо загудел электрический ток. Плохая собака, Джексон. Он был о себе лучшего мнения.

Она была, посмотрим на факты, его типом женщины. Джулия настолько в этот тип не вписывалась, что ее было сложно принимать в расчет. Луиза. Вот что бывает, когда переходишь на темную сторону силы. Когда ты стал «плохим» Джексоном, ты начал вожделеть других женщин. «Берегись Рыб», — сказала как-то Джулия. Луиза Монро была Рыбами? Она будет новым поворотом на его пути. Не обязательно хорошим или лучше, чем прежние, просто новым.

После нескольких гудков ответил мужской голос (Эдинбург, высшее общество): «Резиденция Монро, я могу вам помочь?» Джексон был захвачен врасплох, он не ожидал, что трубку снимет мужчина и, уж конечно, не возомнивший о себе невесть что придурок. Он был об инспекторе Монро лучшего мнения. Он еще не нашелся что сказать, как в трубке раздалось ее раздраженное:

— Да?

— Это Джексон, Джексон Броуди.

Он добрался до последней венецианской фотографии. Это был вид из их номера — на лагуну, — снятый Джулией в последнюю минуту («Подожди, мы забудем этот вид») перед тем, как они в последний раз сели в катер отеля «Чиприани» до площади Сан-Марко. Она была права, он забыл бы тот вид, если бы о нем не осталось напоминания. Но в конце концов, красивый или нет, это был просто вид из окна. Он понимал, почему она так настаивала, чтобы на фотографиях были люди, — стань она у окна на фоне лагуны, снимок был бы совершенно другим.

Потом была фотография, на которой он стоял рядом с Часовой пушкой вместе с японцами, потом — Национальный военный мемориал. После него оставался только один снимок. Он был черным, чернее некуда. Джексон озадаченно перебрал всю пачку еще раз. Результат то же — ничего. Ни следа мертвой девушки. Только черная фотография. Ему вспомнился черный квадрат, в который каждый вечер всматривалась Джулия, — бушующий арктический шторм. Может быть, фотографию утопленницы стерли — случайно? Он знал, что ничего нельзя стереть безвозвратно, файл разрушается не удалением, а записью новых данных поверх него. Существуют специальные программы для восстановления изображений. В любом фотосалоне запросто это сделают. Или в полицейской экспертизе.

— Вам что-нибудь нужно, — спросила Луиза, — или вы позвонили, просто чтобы меня позлить?

— Вы точно не жаворонок, да?

Он вдруг понял, что произошло. Торопясь сделать снимок — труп, усиливающийся прилив и так далее, — он забыл снять колпачок с объектива. Черт! Он начал биться головой о стол, чем сильно встревожил остальных посетителей «Тоста».

— Алло? Джексон на связи?

— Ничего, мне ничего не нужно. Вы правы, я позвонил, просто чтобы вас позлить.

Он что-то вспомнил — та сумасшедшая русская сказала это ему вчера вечером — и спросил у Луизы, что она знает про «Реальные дома для реальных людей».

— Мой дом грызут белки, — неожиданно заявила Луиза Монро.

— О’ке-е-й, — медленно произнес он, не зная, чем ответить на подобное заявление. Разве что спросить, были ли это какие-то особенные, большие белки.

38

Луизу охватил странный ужас, смутное воспоминание из фильма — она не знала, документального или художественного, — в котором человек просыпался в оцепенении и обнаруживал, что, пока он спал, вся его семья была изрублена на куски, он ходил из комнаты в комнату и натыкался на их тела.

Она проснулась враз, с колотящимся сердцем и в холодном поту, и ей потребовалось несколько секунд, чтобы убедиться: это был сон. И тут она услышала царапающий звук. В стене? Или над головой? Над головой. Когти или ногти скребут по дереву, что-то бегает. Остановилось. Снова забегало, снова остановилось. Она силилась представить, кто может так шуметь. Грызуны устроили на чердаке Олимпийские игры. Пару лет назад она запустила бы туда Мармелада, кошака-терминатора. Он спал на кровати, привалившись к ее ноге. Было бы здорово узнать его профессиональное мнение о том, кто может царапать и скрести на чердаке, но ей не хотелось его будить. В последнее время он спал сутки напролет. Она понемногу привыкала к мысли, что он доживает свои последние дни, — последним может стать каждый завтрак, каждое умывание, каждая вылазка на улицу. Вместо кошачьих консервов она покупала ему органического копченого лосося, ломтики копченой куриной грудки и коробочки свежего заварного крема в продуктовом отделе универмага «Маркс и Спенсер» — сил у Мармелада хватало только на пару кусков, и Луиза подозревала, что даже это он съедал, чтобы угодить ей, а не от голода. Тайная вечеря. Арчи жаловался, что кота кормят лучше его, и был прав.