Юрий Дольд-Михайлик - И один в поле воин Страница 63

- Это очень легко сделать, но не сегодня: он согласился давать мне кое-какую информацию, и я отпустил его. Как только он появится - специально вызывать его мне не хочется, чтобы не привлекать внимания,- я тотчас сообщу вам.

- Прикинуться такой скромницей! Никогда не думал, что женщина может так меня околпачить!

- А что, если мадемуазель использовала знакомство с вами, чтобы добывать сведения для маки?

- Тогда ей не очень повезло! У меня правило - с женщинами о делах и даже о серьезных вещах не говорить.

- Ну, иногда случайно можно обмолвиться словечком...

- Вы правы, черт побери! Нет, только подумать: маки хотят использовать в своих целях сына генерал-майора Бертгольда! Парадокс, настоящий парадокс!

- Я хочу предупредить вас, барон все, что я сказал, пока наша с вами тайна. Даже герр Миллер не знает о моих подозрениях. Мы сами с вами проверим.

- Я помогу вам, герр Заугель.

- Это очень просто сделать: завтра я дам вам один документ, якобы секретного характера, вы оставите его у себя в номере и ушлете денщика, чтобы мадемуазель не знала. Остальное я беру на себя Согласны?

- Считаю долгом чести помочь вам в этом деле. И надеюсь в скором времени отблагодарить за оказанную мне сегодня услугу. Вы открыли мне глаза на истинное положение вещей. Жених он ей или нет, все равно меня обманывали. А этого я никому не прощаю.

Идти к Лютцу было поздно, и, распрощавшись с Заугелем, Генрих поспешил в гостиницу. По дороге он старался не думать о тех неприятных вещах, про которые узнал. Надо было успокоиться, дать отдохнуть голове. И на улице она действительно прояснилась. Свежий воздух, словно прохладная купель, смывал с тела усталость, и Генрих почувствовал себя готовым к борьбе.

Да, бороться придется, это очевидно. И поединок с Заугелем будет у него ожесточенный. Заугель ухватился за кончик ниточки, и рано или поздно она приведет его к клубку. Если ее не перервать сразу. Но как это сделать? Прежде всего уничтожить провокатора! Он может ускорить ход событий! Это особенно важно теперь, когда Заугель напал на верный след Франсуа - Моника, Моника - Франсуа. А от них к нему тоже ведет ниточка, и не сегодия - завтра Заугель может нащупать ее. Ведь о том, что на плато были отпущены два партизана, знают не только мадам Тарваль и старая крестьянка, а кое-кто из маки, возможно, и этот провокатор с электростанции. Если это так, Заугель ухватится за ниточку: Гольдринг - Моника - Франсуа. Итак, прежде всего надо покончить с провокатором!

В эту ночь Генрих долго не спал, а утром спустился завтракать значительно раньше обычного. Но Моника, как на грех, уже ушла из дому по каким-то хозяйственным делам. Генрих встретил ее на улице возле самого штаба.

- Моника, я должен поговорить с вами об очень важном деле. Прошу быть сегодня дома и никуда не выходить. Я постараюсь быстро освободиться, но может случиться, что генерал меня задержит. Все равно, ждите пока я приду. Долго разговаривать на улице нам неудобно по ряду причин, поэтому никаких объяснений дать вам сейчас не могу. Скажу лишь одно - эа вами установлено наблюдение.

Генрих, смеясь, пожал девушке руку и скрылся в дверях штаба. Моника весело помахала ему вслед. Никому из прохожих, наблюдавших эту сцену, даже не пришло в голову, как тревожно бились в эту минуту сердца стройного веселого офицера и красивой улыбающейся девушки.

- Вам телеграмма, герр обер-лейтенант,- доложил дежурный по штабу.

"Сегодня в 16.20 буду в Шамбери. Встречайте. Бертина".

"Какого черта тебе тут надо?" - про себя выругался Генрих и, еще раз прочитав телеграмму, сверил дату. Бертина телеграфировала сегодня утром в шесть.

Генрих постучал в кабинет Эверса.

- Герр генерал, сегодня будут какие-либо поручения?

- Сегодня? Нет.

- Тогда разрешите обратиться к вам с просьбой.

- Буду рад ее удовлетворить.

- Я только что получил телеграмму от племянницы Бертгольда. Она просит встретить ее в четыре с минутами в Шамбери. Если вы разрешите...

Генерал взглянул на часы.

- Вам, как всегда, везет, обер-лейтенант, через тридцать минут помощник Миллера Заугель в сопровождении охраны выезжает на моей машине в Шамбери встречать пропагандиста от штаб-квартиры. Вы можете поехать с ними.

- Бесконечно вам благодарен, герр генерал!

Заугель очень обрадовался, узнав, что у него будет такой спутник, как Гольдринг, и пообещал ровно через полчаса ждать с машиной у гостиницы.

Не поднимаясь к себе в номер, Генрих разыскал Монику.

- Обстоятельства складываются так, что я сейчас должен ехать. Со мной едет помощник Миллера Заугель,сказал он поспешно. - Вот против этого Заугеля я и хочу вас предостеречь. Ои сказал мне, что на электростанция, куда вы часто ездите, работает его агент, которого вы все считаете маки, и что у этого агента возникло подозрение, касающееся вас и Франсуа Флорентена. По распоряжению Заугеля за вами установлено постоянное наблюдение. Очевидно, и за Франсуа Флорентеном тоже. Выводы сделаете сами. А теперь я выйду и подожду Заугеля у входа в гостиницу. Не надо, чтобы он видел нас вместе.

Услышав, что к дверям подъехала машина, Моника быстро скрылась в дверях буфетной, не успев промолвить ни слова. Только ее благодарный взгляд успел поймать Генрих.

- Кого это вы встречаете с таким почетом? - спросил Генрих Заугеля, когда их "хорх" помчался по шоссе вслед за автомашиной с пятью автоматчиками.

- Пфайфера, самого Пфайфера, барон.

Генрих пожал плечами, эта фамилия ничего ему не говорила.

- Как, вы не знаете Пфайфера? - удивился Заугель.Да ведь это же один из лучших ораторов Германии, один из ближайших помощников Геббельса. Очевидно, у Заугеля были основания так говорить: в Шамбери им сообщили, что выступления Пфайфера проходят с огромным успехом. Он, как выяснилось, прибыл утром и успел сделать доклады офицерам гарнизона и двум подразделениям солдат. Тема всех выступлений была одна - что произошло под Сталинградом.

Разыскивая Пфайфера, Генрих и Заугель побывали на митинге и выслушали две речи современного Цицерона. Пфайфер, плотный человек с солидным брюшком, действительно был неплохим оратором. На тему "Сталинград" он выступал, очевидно, много раз. Докладчик сыпал цифрами, именами, названиями населенных пунктов, не заглядывая ни в тезисы, ни в блокнот, которым помахивал, держа его то в левой, то в правой руке. По Пфайферу выходило, что причиной поражения под Сталинградом была растянутость линии фронта, затруднения с транспортом. Когда сократится линия фронта, армия фюрера наберется сил, все пойдет хорошо, и уже в этом, 1943, году она отомстит большевикам за погибших на берегах Волги.

Пфайфер был красноречив, говорил горячо. Голос его, сильный, хорошо натренированный, то снижался до шепота, слышного даже в дальних рядах, то раскатисто звучал над толпой, словно грохот грома. Генрих наблюдал за лицами слушателей и должен был констатировать: ораторское искусство Пфайфера влияло на аудиторию: солдаты вместе с ним кричали "хох", когда того хотел оратор, и чуть не плакали там, где он, приглушив голос, трагически дрожавший в наиболее патетических местах, говорил о гибели армии Паулюса.

Когда закончился второй митинг, Заугелю, наконец, удалось поймать прадагандиста, но Пфайфер категорически заявил, что до восми вечера нечего и думать о выезде из Шамбери, потому что ему нужно выступить еще в нескольких местах.

- Смею напомнить, герр Пфайфер, что у нас теперь не очень спокойно, лучше выехать пораньше или заночевать в Шамбери, а в дорогу тронуться утром, - заметил Заугедь.

- С какого это времени офицеры армии фюрера стали бояться темноты? Я привык думать, что ее боятся лишь дети? - пошутил Пфайфер и победоносным взглядом окинул большую толпу, окружавшую его.

Присутствующие расхохотались, Заугель покраснел и отошел.

- Герр Пфайфер, очевидно, не знает условий, сложившихся у нас в последнее время,- пожаловался он Генриху.

- Герр Заугель, я считаю, что вы совершенно правильно сделали, предупредив гостя о том, как опасны ночные поездки. Меня удивляет его легкомыслие и этот чисто демагогический прием. Поглядим, куда денется его храбрость ночью, если действительно на нас наскочат маки?! Нам что, мы люди военные, привыкли глядеть в глаза опасности, а этот болтун, верно, и не нюхал пороха.

И Заугелю пришлось скрыть свое волнение. Не мог же он признаться Генриху, что сам боится ехать ночью, особенно теперь, когда большой отряд маки спустился с гор.

В шестнадцать двадцать Генрих и Заугель встречали на вокзале Бертину.

- Какой счастливый ветер занес вас в наши края?спросил гостью Генрих, как только она появилась на ступеньках вагона.

Бертина была в парадной форме.

Заугель не скрывал своего восхищения, глядя на приезжую.

- Попутный, барон, который дует для тех, кто умеет управлять парусами... А кто это? - Бертина протянула руку Заугелю.- У меня такое впечатление, Генрих, что в вашей дивизии собрались самые красивые офицеры нашей армии. Так куда и как мы поедем сейчас?