Хокан Нессер - Человек без собаки Страница 64

Он слишком глубоко затянулся, у него закружилась голова, и тут же, как черт из табакерки, хоп! — появился Хенрик.

— Привет, братишка, — сказал Хенрик.

— Привет.

— Курить вредно.

— Спасибо, знаю.

— Как ты?

— Спасибо, хорошо.

— Ты уверен?

— Как тебе сказать…

Хенрик исчез, но через секунду появился снова:

— О'кей. Это неважно, малыш. Может быть, прав твой психолог, это такая фаза. Но мне хотелось бы, чтобы ты поинтересовался этим типом. Олле Римборгом.

— Что?!

— Проверь. Не повредит.

— Зачем?

— Ты же знаешь, я не все могу тебе рассказать. Кое-что просто не могу, я уже говорил.

— Да, я знаю, но…

— Никаких «но». Хочешь заняться чем-то полезным, не только курить, пить пиво в подворотнях и получать неуды, проверь Олле Римборга. Ты же уже вычислил, где его найти.

— Да, знаю… но все же…

— Никаких «все же». Договорились. Погаси эту дурацкую сигарету. Тебе надо встряхнуться, братишка.

Кристофер вздохнул и затянулся последний раз. Выбросил окурок под дождь — папа не найдет: в этом году траву стричь больше не будем. Закрыл окно и залез в постель.

— А умыться? — Хенрик, оказывается, никуда не исчез. — А почистить зубы? Неужели надо вонять козлом только из-за того, что Линда Гранберг переехала в Норвегию?

Кристофер вздохнул, поднялся и сунул ноги в тапки. Какой это все-таки не подарок — старший брат.

Глава 33

Гуннар Барбаротти проснулся и не сразу определил, где он.

Теплая рука на животе, причем чужая. Точно не его.

Женская. Женская рука. В его еще отуманенном сном сознании, как при скоростной перемотке видео, пролетела галерея женских лиц — все, с кем он просыпался за свою сорокашестилетнюю жизнь. Перемотка затормозила на последнем.

Марианн.

Вот и замечательно. Кроме своей бывшей жены, инспектор Барбаротти имел дело, самое большее, с дюжиной женщиной, и почти со всеми отношения ограничились одним-двумя эпизодами. Причем почти все эти любовные приключения пришлись на годы студенчества в Лунде. Больше двадцати лет назад.

А сейчас он с Марианн. Она все еще спит. Легкое, чуть посапывающее дыхание. Он рассматривал ее лицо с расстояния двадцати сантиметров, не больше: что нашла такая красивая женщина в таком недотепе, как он?

У женщин, слава богу, есть свои причуды.

Он же в Мальмё! Только сейчас, более или менее проснувшись, он сообразил, что находится в отеле «Балтазар» в Мальмё.

Просторный угловой номер на четвертом этаже. Его альма-матер, Лунд, в десяти километрах, не больше. Вот и замечательно — все элементы пазла встали на свои места.

Сейчас утро. Субботнее утро. Они приехали вчера и останутся до воскресенья. Свадьба.

Не их собственная, конечно. Еще не прошло и четырех месяцев, как они встретились на этом магическом греческом острове Тасос. Спешить им некуда. Сначала они понаслаждаются друг другом, как карамельками, а потом посмотрим — это ее слова. Барбаротти не нашелся что возразить, хотя ему было довольно трудно вообразить себя карамелькой. За осень потребность в карамельках заметно выросла. Они встречались уже раз десять, он познакомил Марианн с Сарой, а Марианн, в свою очередь, со своими детьми: мальчиком четырнадцати лет и девочкой двенадцати. Никаких трений не возникло. О Великий Бог, подумал он не далее как вчера. Я, конечно, не просил Тебя о ней, но готов начислить Тебе как минимум десять очков. Спасибо, что Ты мне ее послал.

Бог ответил, что если бы у людей хватило ума просить только о том, в чем они действительно нуждаются, было бы куда легче удовлетворять их просьбы. Гуннар Барбаротти отпарировал, что если Всесильный Бог существует, то мог бы и снабдить людей такой способностью — просить только о важном.

Бог попросил разрешения подумать и обещал вернуться к этому разговору.

А сегодня свадьба. Двадцативосьмилетняя сестра Марианн, Клара, арт-директор — Барбаротти был совершенно не уверен, что понимает, что это означает, — так вот, арт-директор Клара нашла своего принца, датского архитектора по имени Палле. Сама Марианн акушерка, в этой-то профессии Барбаротти был уверен. Она на двенадцать лет старше своей сестры-невесты (это определение необходимо, потому что в семье было четыре сестры и три брата; большинство, правда, сводные). Барбаротти поначалу до смерти перепугался, что ему придется идти на молодежную свадьбу, куда приглашены сто тридцать восемь гостей, ни с одним из которых он не знаком. Но отказаться показалось еще более неудобно, а когда выяснилось, что свадьба будет продолжаться все выходные и для них с Марианн заказан номер в гостинице, он понял, что готов примириться с некоторыми неудобствами.

— Конечно поезжай, сыч несчастный, — подбодрила его Сара. — Тебе тоже надо немного повеселиться.

Вот как она сказала, моя дорогая дочка, подумал Гуннар Барбаротти и от полноты счастья зевнул. Если бы она только знала…

Венчание проходило в церкви Сан-Петри. Оба молодожена на вопрос «Берешь ли ты…», не дожидаясь конца фразы, ответили «Да!!!», и все перешли в банкетный зал Петри. Это было очень близко, не больше чем в минуте ходьбы от церкви (и не больше трех-четырех минут до отеля «Балтазар», успела шепнуть ему Марианн по дороге).

Пировали долго. Сели за стол в начале седьмого, а пять часов спустя тосты все еще продолжались. Гуннар Барбаротти насчитал двадцать четыре речи и выступления, а если верить тамаде, молодому парню в голубом смокинге, предстояло выслушать еще как минимум полдюжины, прежде чем подадут грог и начнутся танцы. Это прозвучало угрожающе, особенно если учесть, что и сам тамада был на удивление многоречив.

Впрочем, Гуннар чувствовал себя вполне комфортно, в чем он себе с удовольствием признался, — за столом он попал в шумную и простецкую компанию. Все с удовольствием пили, острили и подпевали музыкальным тостам, а Марианн сидела наискосок от него, совсем близко, так что он мог не только видеть ее, но и слышать. Между ними на столе лежала красивая цветочная декорация из желтых осенних листьев, вереска и ягод рябины. Рядом с Гуннаром сидел двоюродный брат жениха из какого-то села на Юланде; он говорил на датском диалекте, который после семи бокалов вина понятнее не стал. А слева сидела подруга невесты, зубной врач из Уддеваллы. Когда она запела любовную песню собственного сочинения, у инспектора Барбаротти побежали мурашки по коже — такой у нее был красивый и недвусмысленно эротичный голос. Во время исполнения Гуннар не отрывал глаз от Марианн; потом он решил, что если не все, то часть мурашек были вызваны именно этим обстоятельством.

Как и ожидалось, много разговоров было о его профессии. Живой инспектор уголовного розыска — как интересно! Еще до того, как подали вино, успели обсудить чуть ли не все громкие дела в Швеции, начиная с убийства премьера Улофа Пальмё. Ни одного не пропустили.

Пьянеющий с каждым бокалом секретарь из страсбургской конторы ЕС в Брюсселе горячо утверждал, что собственными глазами видел убийцу из Хёрбю[56] в середине девяностых. И это был вовсе не Ульссон. Женщина рядом с ним, очевидно старая знакомая, порекомендовала ему окунуться в ближайший канал — может, протрезвеет. Чтобы доказать подлинность своего неудовольствия поведением соседа, она отняла у него бокал поданного к десерту крепкого сладкого вина и осушила одним глотком, чем вызвала аплодисменты соседей по столу.

Гуннар не расслышал имя этой решительной дамы — рыжая, в водолазке, немного моложе его самого, — но ее карточка лежала как раз между ними, и он украдкой прочитал имя.

Анника Вильниус.

Вильниус? В голове у него что-то щелкнуло, но вспомнил он не сразу. Еще два бокала, и все встало на свои места.

Якоб Вильниус. Не вчера это было. Именно так его и зовут — мужа Кристины Германссон.

И правда, не вчера… он посчитал — прошло больше девяти месяцев с того дня, когда он говорил с ним в красивой вилле в Старом Эншеде. А может быть, однофамильцы? Нет, вряд ли, фамилия очень необычная — должны состоять в каком-то родстве.

И за несколько секунд, пока он, откинувшись на стуле, смаковал сладкое вино, все это дело выплыло из омута памяти. Вернее, полдела — мрачная история Роберта Германссона уже нашла свое место в полицейском архиве.

Оставался Хенрик Грундт. С Хенриком Грундтом надо было начать и кончить. Барбаротти вздохнул и отпил еще глоток. Формально дело еще не закрыто, но, как всегда бывает, занимались им вполсилы, а то и в четверть. Или в одну восьмую. С августа не было никаких подвижек; вся следовательская активность выражалась в том, что инспектор Барбаротти и инспектор Бакман пару раз в неделю поднимали этот вопрос в частных беседах.

Беседы заключались в следующем: инспектор Барбаротти (или инспектор Бакман) поднимал глаза от бумаг и спрашивал: