Сергей Царев - Предательство. Последние дни 2011 года Страница 65

— Чуть-чуть можно. Мой отец прошел всю войну с 1941 по 1945 год. В нашем доме день Победы и 23 февраля — святые праздники, хотя отца давно нет в живых.

Сергей Георгиевич никогда не интересовался, в каких войсках служил Владимир Евгеньевич, но некоторые обстоятельства привели его к мысли, что тот был связан с военной разведкой в лице известной структуры ГРУ. Очевидно, что с этой структурой был связан и его гость — Владимир Владимирович, полковник в отставке, оказался интересным собеседником.

— Нет, я вот спрашиваю, политики должны нести ответственность за навязанный ими путь развития? — продолжил прерванный разговор Владимир Евгеньевич.

— Володя, не заводись, — попытался успокоить его Владимир Владимирович, осторожно поглядывая на ректора.

— Нет, я с ним согласен, что наши президенты Горбачев и Ельцин натворили много чего, а ответственности не понесли. Отсутствие ответственности перед народом, реальной ответственности, позволили им делать все, не задумываясь о той оценке, которую дадут люди, а не окружение, — четко определил свое отношение к теме беседы Сергей Георгиевич. — Их политические амбиции оказались важнее судеб миллионов людей своей страны.

— Насчет Ельцина не стал бы говорить, здесь у меня только общеизвестные факты, а вот насчет Горбачева могу сказать конкретно. Имел возможность прикоснуться к его, так сказать, творчеству, — осторожно сказал Владимир Владимирович.

— Когда в Западной группе войск работал? — уточнил Владимир Евгеньевич.

— Да, — подтвердил Владимир Владимирович. — Мы готовили ряд документов по объединению Германии и об ущербе, который понесет СССР при выводе наших войск, и многое другое.

— Помогло? — полюбопытствовал Сергей Георгиевич.

— Нет, — с разочарованием произнес Владимир Владимирович. — У меня сложилось твердое убеждение, что все это наш президент Михаил Горбачев опустил в корзину.

— В корзину или унитаз? — ехидно спросил Владимир Евгеньевич.

— Не знаю, но он выбрал, как мне кажется, самый худший вариант.

— Согласен, в объединении Германии была какая-то поспешность, которая наводит на некоторые нехорошие мысли, — сделал предположение Сергей Георгиевич.

— Поспешность? — с удивлением спросил Владимир Владимирович. — Если исходить из факта объединения как преподнесли народу, была поспешность. А если учитывать ту титаническую и целенаправленную работу, которую проводил Горбачев, поспешности не было — вопрос объединения он начал подготавливать в 1988 году.

— Когда?! — почти одновременно воскликнули Сергей Георгиевич и Владимир Евгеньевич.

— Да, в 1988 году. Сепаратные переговоры с канцлером Гельмутом Колем начались в этот год во время его визита в Москву. Надо отметить, что Коль в 1988 году два раза приезжал в Москву. А в середине 1989 года они подписали совместное заявление, и только в 1990 году произошло объединение.

— Почему не в 1989 году? Надо полагать, что тогда Горбачев дал согласие, — поинтересовался Сергей Георгиевич.

— Международные проблемы не позволяли, надо было многое уладить. И Горбачев взял на себя эту миссию, — продолжал рассказывать Владимир Владимирович. — Германия, как проигравшая войну, была под международным контролем стран-победительниц. Франция и Великобритания не очень хотели видеть объединенную Германию — зачем большой и сильный конкурент? Поэтому Горбачев и уговаривал Маргарет Тэтчер и Франсуа Миттерана. На это нужно было время. Только в 1990 году Германии был предоставлен полный суверенитет.

— Вот засранец, больше работал на немцев, а нам сказки рассказывал, как хорошо мы будем жить с перестройкой, — возмутился Владимир Евгеньевич.

— Можно и так сказать. Не случайно немцы говорят, что Горбачев «отец-основатель» нации.

— А что выиграл СССР, а потом и Россия от объединения? Не уверен, что те деньги, которые выделила Германия, могли покрыть наши убытки? — усомнился Сергей Георгиевич.

— О чем Вы говорите? — усмехнулся Владимир Владимирович и махнул рукой. — В политическом плане полный провал. Можно было требовать, чтобы объединенная Германия была бы безъядерной зоной и не входила в НАТО. Горбачев промолчал, теперь НАТО у наших границ, восточноевропейские страны и Прибалтика вошли в сферу Запада. Что касается финансовых вопросов, то здесь тоже жуть. Я сам этими вопросами не занимался, но могу сослаться на Валентина Фалина.

— Который возглавлял Международный отдел ЦК КПСС? — уточнил Сергей Георгиевич.

— Да, — подтвердил Владимир Владимирович. — До этого он был послом в ФРГ. Так он называл следующие цифры. В свое время канцлер Эрхард предлагал компенсацию в размере 124 миллиардов марок. В начале 80-х годов лидеры ФРГ готовы были выделить СССР сто миллиардов марок, чтобы ГДР стала нейтральной по типу Австрии, и разговор о присоединении не шел. А Горбачев по собственному усмотрению назвал цифру четыре с половиной миллиарда марок. Никого не спрашивал, ни с кем не посоветовался.

Владимир Евгеньевич выругался, потом продолжил:

— Мы столько добра оставили в ГДР, в спешке сорвали войска и перебросили их в поле. Ничего не успели построить.

— Не кипятись, — попросил Владимир Владимирович. — Глупость была огромная. Добра оставили под триллион марок. Все на совести Михаила Горбачева, нашего первого и последнего президента СССР. А перед солдатами и офицерами было ужасно стыдно. И стыдно было нам, действующим офицерам, за предателя президента, гнилую верхушку ЦК КПСС, за всех — чиновников и бюрократов.

Возникла пауза. У всех было скверно на душе — предательство, какими красивыми словами ни скрывали это сторонники Горбачева, остается предательством, а оно всегда вызывает омерзение.

— Не думаю, что он в полной мере отстаивал интересы нашего народа. Слышал такую историю, — продолжил разговор Сергей Георгиевич. — К нему зашел руководитель КГБ, кажется, тогда был Крючков, и передал список американских агентов влияния. В этом списке были высокопоставленные чиновники и государственные деятели. А Горбачев сказал: «Сейчас это не имеет значения».

— Может быть, он сам был агентом? — задал провокационный вопрос Владимир Евгеньевич.

— Кто его знает, — признался Сергей Георгиевич. — Но могу сказать свое мнение. Он оказался падким на лесть и внимание западных политиков. Ради их похвалы он готов был на все. Что касается финансовых вопросов, не думаю, чтобы немцы не просчитали, какую выгоду он им принес. А дальше думайте сами и делайте заключения. Я не сомневаюсь, что у него в Германии финансовый карт-бланш. Друг Запада и враг собственной страны не может не быть агентом. Его, возможно, давно и тщательно готовили. А верхушка власти была управляемая из-за компроматов, которые создавали и накапливали западные спецслужбы. Я так предполагаю.

— Закроем эту тему, — неожиданно предложил Владимир Владимирович, — я думаю, у нас есть что сказать перед праздником. Давайте выпьем за наших родителей. Вся тяжесть войны легла на их плечи.

Неожиданно, словно воздушный десант, прилетели сороки. Маша не смогла их посчитать. Они суетливо носились по земле, отгоняя друг друга, отлетали и вновь возвращались. Их было шесть-семь птиц, но шума было значительно больше. Некоторые подлетали к кормушке, с трудом удерживаясь на краю, успевали сбросить на землю кусочки хлеба, вокруг которых возникала суета. На белом снегу эти упитанные и контрастные по цвету птицы смотрелись красиво. Черные перья отдавали густой синевой.

Маша, в надежде на случайную удачу, стала их фотографировать в очень быстром темпе. Эта шумная вакханалия продолжалась недолго. Сергей Георгиевич, опасаясь, что сороки склюют весь корм, решительно направился в сторону кормушки. При первых же шагах сороки дружно взлетели и направились в сторону водонапорной башни.

— Сорока — осторожная птица, — заметил Сергей Георгиевич. — Сейчас устроятся на водонапорной башне и будут оттуда наблюдать. Убедившись, что им никто не мешает, вновь вернутся.

Водонапорная башня располагалась метрах в ста, и ее было хорошо видно. Кроме сорок, там, на самом верху, на ограждении, расположились какая-то крупная птица и с десяток более мелких.

— Что за птица там сидит? Это ворона? — спросила Маша, указывая рукой в сторону башни.

— Нет, это ворон. Он никогда к нам не залетает. А более мелкие птицы — это галки.

— Галки и у нас летают.