Василий Казаринов - Тень жары Страница 66

Я закурила, попробовала сосредоточиться. Что еще? Кажется, крупинка млечной пыли залетала в окошко того троллейбуса на Комсомольском: треск, грохот, искры сыпятся с проводов, крики да вопли – словом, произошли голоса и громы, молнии и землетрясения... А теперь? Ослепительно сверкающая ярким красным лаком машина низверглась с высоты – звезды небесные пали на землю?

Я притушила сигарету, посмотрелась в зеркальце и определила, что у рыжей девушки, пристально глядящей на меня из Зазеркалья, есть два пути. Либо – как Шпаликов советует: зубровки и спотыкача. Либо – забежать к психиатру.

Отсутствовал Зина долго. Я не могла заставить себя обернуться.

–  Тебе не стоило на это смотреть,  – хмуро сказал он, когда мы тронулись, и рассказал, как, по его предположениям, развивались события.

Этот "летучий голландец" шел на бешеной скорости в правом ряду; одна бетонная плита в ограждении завалилась, улеглась на асфальт под углом и сыграла роль "подкидной доски" – такие трамплины используют каскадеры, когда им надо перелететь на автомобиле через улицу. От них осталось мокрое место – от "фольксвагена" и самого каскадера.

–  Роскошный был автомобиль,  – подвел итог Зина – "Понтиак Файерберд".

Я сглотнула слюну и закашлялась; на этот раз мне удалось справиться с приступом и трансформировать его едкое вещество в достаточно нейтральную реплику:

–  Выходит, этот парень слишком стремился во всем быть первым.

Зина метнул на меня короткий выразительный взгляд, и я махнула рукой на правила приличия:

...однако мы уже, кажется, приближались к цели нашего путешествия; бросив машину на паркинге, углубились в просторную, полную воздуха и свежести холмистую местность, укрытую ровной зеленой травкой, аккуратность которой наводила на мысль, что она внимательно причесана.

–  Нам предстоит пикник?  – спросила я, беря Зину под руку.

–  В каком-то смысле...  – улыбнулся он, высвободил локоть и обнял меня,  – да, пикник.

Вдали металлически поблескивала Москва-река.

–  А что это за райская такая обочина, предназначенная для пикников?

Оказалось, это не обочина, а вотчина – гольф-клуба. Я присвистнула: вот уж не думала, что Огненная Земля достигла таких высот народного благосостояния, что может себе позволить заводить гольф-клубы. Зина уверенно увлекал меня в направлении аккуратного здания торчащего в поле и, казалось, вырастающего прямо из травы. Мы поднялись на второй этаж, и я невольно вспомнила тихого, пришибленного синолога, Варвариного мужа, - у входа стояли китайские куклы и одаривали всяк сюда входящего тайными восточными улыбками.

Мы прошли в зал.

–  Зина, Зина... Какой у тебя экстравагантный способ ухаживания за девушками! Для начала ты их ведешь на кладбище. Продолжаете вы в китайском ресторане. А что будет на третье, на десерт, так сказать?

Это был именно китайский ресторан: фонари, ширмы на окнах, цветочные гирлянды... Мы прошли на балкон и устроились за столиком на солнышке.

Отсюда открывался чудесный вид.

Среди зеленых холмов бродили люди в белых одеждах; время от времени они останавливались, опускали плечи и сосредоточенно смотрели себе под ноги – в точности воспроизводя позу мужчины, делающего свое маленькое дело.

–  Что это они?

Зина не откликнулся; он сидел, слегка подавшись вперед, вглядывался в белые фигурки, растворенные в зеленом поле.

–  А-а-а,  – очнулся он наконец.  – Играют себе люди.

Наверное, мне следовало и самой догадаться: в гольф-клуб люди приезжают не справить нужду, а помахать клюшками.

Только потом – после, когда много чего экзотически-роскошного исчезло в моем желудке; все эти восхитительно разгоняющие аппетит кусочки курицы в чехлах хрустящего теста, креветки в кляре, телятина, глазированная баранина, и, наконец, королевская креветка с чесночным соусом такой крепости, что язык мой воспламенился, – только тогда я подумала, что Зина не в своей тарелке: почти ничего не ест, отвечает рассеянно и часто невпопад.

–  А скоро здесь начнут стрелять?  – спросила попытавшись пошевелиться; это мне удалось с трудом –наверное, такие ощущения испытывает человек, съевший слона.

–  Что-что?  – он вздрогнул, переменился в лице.  – Что ты сказала?

В китайских ресторанах вечно стреляют – это я знаю как автор саги про "новых русских"; в одном из эпизодов какие-то бандиты расстреливают у меня шефа-повара ресторана "Пекин" – странно, говорят, он был приличным и безобидным человеком...

–  Вот ведь несчастный народ, эти "новые русские"!  – заметила я, коротко посвятив Зину в кое-какие детали саги.

–  Не такие уж они и бедные,  – заметил Зина, и мне показалось, что сейчас он разговаривает сам с собой.

Он пристально вглядывался в зеленое поле, где разглядывать было особенно нечего. К домику приближался какой-то человек лет пятидесяти: плотно сбитый, осанистый, подтянутый – должно быть, в прошлом спортсмен, считающий нужным постоянно поддерживать себя в отличной форме; единственную помарку в его внешности составляла достаточно откровенная и бросающаяся в глаза кривоногость – дефект придавал походке несколько вульгарный оттенок... Про такую говорят – утиная. Человек прошел мимо нас и медленно удалился в сторону паркинга.

–  Твой знакомый?  – спросила я.

Взгляд у Зины был отсутствующий: он меня не слышал, а если и слышал, то делал вид, будто на время забыл русский язык.

–  А, этот?  – переспросил он.  – Да нет, откуда? Тут публика респектабельная, а я человек простой...  – он подтянулся, повел плечами, смахнул несуществующую пылинку с лацкана изысканного клетчатого пиджака ("Ага, простой, – передразнила его я про себя, – да за один такой пиджак мне надо работать год!") и с улыбкой кивнул мне: – Иди, я расплачусь.

Я не тронулась с места; постукивая ногтем по бутылке "Shablis" ("шабли", что ли? не "спотыкач", конечно, но вполне, вполне на уровне питье!), я молча курила, пытаясь найти в его мягких светло-голубых, совершенно по-детски беспомощных глазах ответ на вопрос, занимавший меня.

И не нашла.

–  Что это с тобой, а, Зина?

–  Ты мне нравишься,  – он мягко улыбнулся и прикрыл ладонью мою руку.  – Нравишься. В том-то и дело.

Охотник, охотник... Не лукавь – белка зверек не только проворный, но и смышленый, ее не перехитрить... Ее можно, разве что, подстрелить – если ты меткий стрелок и сможешь послать девять граммов свинца точно в глаз.

В середине дня я отправилась к Панину.

С утра наведалась на почту и в поликлинику, где выяснила кое-что про Ивана Францевича.

Во-первых, он уже три месяца не приходил за пенсией.

Во-вторых, обращался к врачу по поводу расстройства желудка.

И то и другое выглядело, по меньшей мере, странным – мне нужен был совет старого доброго друга. Он старше меня на три года, тем не менее, мы с ним очень близкие, совсем родственные души; оба – "бабушкины дети": нас растили и воспитывали не папы и мамы, а бабушки и дедушки. Сережа рос без матери; отец его (под нашим старым добрым небом – рядовой шофер в каком-то очень закрытом номенклатурном гараже) со временем зашагал и сделался большим госплановским начальником; четыре года назад он умер. Я росла без отца, мама (под нашим старым добрым небом – аспирантка с косичками) настолько углубилась в свой исторический материализм, возводя на монументальном фундаменте цитат средневековой прочности и угрюмости диссертационные замки, что со временем пришла к мысли о соединении теории с практикой, и была принята в Министерство культуры, где отвечала за художественную самодеятельность; временем наши ответственные родители не располагали – и сдали детей на руки старикам.

Был еще один повод для встречи.

Когда мы с Зиной заезжали к Панину и просили его починить стекло в дверце Алкиной Гактунгры, он мне впихнул в сумку несколько журнальчиков; я сунула их в стол. Обстоятельства складывались так, что про этот подарок я совершенно позабыла, и только вчера на ночь глядя в поисках спичек наткнулась на журналы.

Оказывается, Панин накатал роман про моего бывшего мужа*[32], где по ходу развития сюжета выясняется, что Федор Иванович "сука порядочная". Не стоило изводить груду бумаги, чтобы прийти к такому оригинальному выводу, – мне это стало ясно давным-давно.

Однако разговор у нас будет не о характере персонажа.

Милый Панин, скажу я старому другу, во-первых, "сука порядочная" – это ты... Какое ты имел право присваивать имя Белка какой-то толстомясой французской корове, если оно принадлежит мне по праву? Во-вторых, название сигарет "Мор" по-английски пишется не через "дабл-о". В-третьих, маленькое замечание по поводу прозвища моего бывшего мужа. CATERPILLER, насколько я помню, содержит в себе целый букет симпатичных значений: "гусеница", "кровопийца", "пиявка", "паук", "паразит", "вымогатель", "ростовщик" – для одного человека это слишком роскошный набор качественных характеристик; если даже прозвище Катерпиллер и прилипло в школьные годы к Федору Ивановичу, то не стоило бы тупо следовать в русле документалистики – воображение писателю на то и дано, чтобы его время от времени напрягать.