Геннадий Паркин - Уран для Хусейна Страница 67

Я открыл было рот, но Володя резко саданул мне по голени, молчи, мол.

— Может, и нашли, — сказал он уже более миролюбиво, — там много чего интересного. Старик, — глянул Володя на меня в упор, — сейчас клиент должен подъехать. Ты давай дуй в мастерскую, сам с ним разберись.

— А ты? — подыграл я шефу.

— Ну его, нет настроения сегодня. Сам справишься. Позвонишь вечером, доложишь.

Зацепив со стола пару пачек «Мальборо» от Драконовых щедрот, я отправился на Ваганьково, мысленно моля Бога за успех гиблого дела, которое Володя, кажется, решил провернуть без меня.

Конец августа в тот год выдался на удивление жарким. Под немилосердно палящим солнцем Москва словно разомлела и обленивилась, обрела полусонный вид кустодиевской «Купчихи за чаем», превратилась из динамично суетящегося муравейника в аквариум с вяло порхавшими рыбками, отказавшись от обычной своей сутолоки и круговерти. Может, где-нибудь в центре жизнь и продолжала бить ключом, но здесь, в окрестностях Ваганькова, образцовый коммунистический город сильно смахивал к полудню на провинциальный южноевропейский городок, вроде Палермо, в часы сиесты. Даже Ваганьковский рынок, обычно гудящий, как пчелиный улей, удивлял непривычной тишиной и спокойствием, разве что активничала небольшая группа кавказцев, мельтеша у застрявшей в рыночных воротах фуры с арбузами.

Зной, а может, смешанный с пивом коньяк, подействовал на меня не лучшим образом. Опасность сложившейся ситуации обязывала все хорошенько проанализировать и обдумать, разработать свой личный план действий, прикинуть возможные варианты обрыва, а вот думать-то совсем не хотелось. Хотелось прыгнуть в поезд «Москва — Сочи», умчаться к ласковому морю, сигануть с головой в прибрежную волну и унырнуть в соседнюю мусульманскую страну Турцию, где, по слухам, нет ни МУРа, ни БУРа, зато навалом дармовой анаши и бесплатных фруктов.

Однако врожденная порядочность, которую так и не смогли из меня выбить за десять школьных и пару вузовских лет, заставила выбросить из головы правильные трезвые мысли. Володя, поддержавший меня в трудную минуту, попал в прожарку, и я обязан помочь ему выбраться. Как — не знаю, но обязан, и думать следовало сейчас только об этом.

И тут я вспомнил об Игоре. Он ведь тоже был понятым при эксгумации, ездил с гебешниками той ночью, давал подписку. Не может быть, чтобы КГБ заставил шустрить только Володю. Кто-то должен работать параллельно с ним, и скорее всего Игоря тоже принудили шевелить рогом. Иначе — грош цена комитету. Но ведь неизвестно, что будет, если Игорь узнает о наших с Володей планах. Вероятно, расскажет гебешникам, а им огласка вовсе не нужна. Меня же и искать никто не станет, крематорий под боком, проблем никаких. Даже хоронить не надо. Нет, полагаться следует только на себя, а на кладбище делать вид, что вся эта мышиная возня меня не касается. Главное — дождаться Володю, ведь неизвестно, как у него с Драконом повернется.

Предаваясь таким вот рассуждениям, я потихоньку добрел до кладбищенских ворот. Жара разогнала даже стойких цветочниц, да и туристов, основных покупателей цветов в будние дни, было негусто. Время обеденное, и они скорее всего жались сейчас в общепитовских очередях. На полупустой стоянке угрюмо отливала чернотой знакомая радиофицированная «Волга» с номером серии «ММГ». ЧК дремать не собиралась.

Я поднапряг извилины. Если гебешники захотят встретиться с Володей, то обязательно нарвутся на меня. Что ж, пусть видят заурядного ваганьковского забулдока, которому ни один нормальный человек никаких тайн сразу не доверит.

Приняв безмятежный вид, я скоренько прошмыгнул в мастерскую, достал из Володиного шкафчика бутылку «Лимонной», сковырнул пробку и выплеснул треть водки в умывальник. Затем сделал добрый глоток, закурил и, усевшись у окна, замер в ожидании гостей.

Как я и подозревал, гости появились незамедлительно. Первым в мастерскую вошел рыжий Игорь и радостно заорал:

— Вот ты где, бродяга! Три дня как в воду канул, мы уже испереживались все!

— Кто это мы? — нехотя поинтересовался я, имитируя бесконечную апатию к жизни и страшную похмельную тоску.

— Мы — это мы, — туманно пояснил Игорь, доставая из сумки одну за другой три «взрослые», по 0,75, бутылки «Кубанской».

— Тут ко мне ребята заскочили, вместе когда-то мяч гоняли, так ты уж позволь у вас посидеть. И тебе веселее, а то как одиночка, — кивнул он на «Лимонную». — Володя-то где?

— Дела какие-то, мне он не отчитывался, — ответил я, разглядывая входящих в двери футболистов, одетых в одинаковые светло-серые, кажется финские, костюмы. Один из вошедших прижимал к груди огромный полосатый арбуз.

Если эти ребята и гоняли где-нибудь мяч, то не в родном Игоревом «Торпедо», а скорее всего в «Динамо», уж больно лихо принялись они разыгрывать из себя рубах-парней, ударившихся в загул. Через десять минут в мастерской царило безудержное веселье, прерываемое тишиной лишь тогда, когда кто-нибудь начинал рассказывать очередной анекдот.

Под кончину второй «Кубанской» Игорь наконец перешел к делу.

— А ты куда той ночью исчез? — как будто случайно вспомнил он, сворачивая горло третьей бутылке. Динамовцы увлеченно чавкали арбузной мякотью, но я затылком ощутил их напряженные взгляды.

— Какой ночью? — попытался вспомнить я. — А, это когда нас камчатским триппером подъезжали наградить? Думаешь, я помню? Мы же, считай, ящик цитруса повалили.

— Во дает, — повернулся Игорь к своим «друзьям», — одинаково ж выпили. Ну помнишь, как машины заезжали. Коля-мент сказал еще, что проверка.

— А что, это разве не проверка была? — сделал я наивные глаза. — Я же сразу сорвался — и через забор. Проснулся у Вячика, а как до него добрался, ни хрена не помню.

— Тебе что, Володя ничего не рассказывал?

Поощряемый взглядами динамовцев, Игорь превратил пьянку в форменный допрос.

— А что он должен был мне рассказывать? И когда? Я же его с той ночи, считай, не видел. Утром прямо от Вячика в Дмитров уехал по делам, а как вернулся, только по телефону побазарили, он объяснил, чем мне сегодня заняться, и все. Наверное, подъедет скоро. А чего там было, ночью-то? — решил я перехватить инициативу.

— Да так, ничего особенного. Пахан с бодуна почудил маленько. Опять, видно, балерина померещилась. — И начал рассказывать враз поскучневшим динамовцам кошмарную историю борьбы балерины за суверенитет личного склепа.

Должно быть, сыграл я удачно. Игорь не добрался еще даже до пробуждения дяди Димы в мусорном контейнере, как его «приятели» засобирались, попеняли на неотложные дела и вскорости отчалили. Водку, правда, допили до капельки, даже мою «Лимонную» прикончили, в компенсацию оставив пол-арбуза. Игорь смылся вместе с ними.

Я занялся уборкой, мысленно похваливая себя за предусмотрительность. Проверку вроде бы выдержал, и, судя по реакции гебешников, никакая опасность с их стороны мне не угрожала. Беспокоиться следовало за Володю, и я решил, на свой страх и риск, обратиться к Вячику.

Вячеслав Ордовитин — Вячик, как его звали друзья, — жил неподалеку от Ваганькова, на Пресненском валу. Лет ему, как и Володе, было около сорока. Когда-то он уверенно набирал обороты, делая карьеру по ментовской линии, даже в МУРе оперативничал, но однажды все у него пошло наперекосяк. Расследуя Очередное убийство, Вячик по простоте душевной арестовал внучатого племянника министра иностранных дел товарища Громыко А. А. И вместо того чтобы повиниться в содеянном на комсомольском собрании, отправился что-то доказывать Генеральному прокурору СССР, когда узнал, что убийцу с извинениями отпустили. Такой неслыханной наглости Вячику простить никак не могли. Заместитель министра внутренних дел лично сорвал с наглеца погоны и распорядился уволить того из МУРа без права работать даже в ВОХРе. Заодно уволили из прокуратуры Замоскворецкого района супругу Вячика Татьяну, хотя она никого не арестовывала и по приемным Прокуратуры Союза не бегала. Видимо, кто-то из власть имущих вспомнил, что муж и жена одна сатана.

Вячик пристроился грузчиком на какую-то галантерейную базу в районе метро «Полежаевская». Татьяну, окончившую юрфак МГУ с красным дипломом, взяли инженером по снабжению в один из бесчисленных московских главков. Оба начали попивать горькую, причем Татьяна с каждым днем все активнее. Так уж повелось на Руси, что в водке ищут и, главное, находят спасение почти все униженные и оскорбленные.

На галантерейной работе Вячика очень уважали, поскольку в ОБХСС ГУВД Москвы была у него масса друзей-приятелей.

Максимализм комсомольской юности Вячик утерял вместе с погонами, в явный криминал, правда, не лез, но кое-какие недоразумения, иногда возникающие между ОБХСС и руководством базы, помогал ликвидировать, и небезвозмездно. За это его никто не принуждал заниматься погрузкой-разгрузкой, и, не обремененный чрезмерной занятостью, Вячик всегда находил время для общения со старыми друзьями.