Антон Леонтьев - Часовня погубленных душ Страница 69

Черное небо разрезали зигзаги молний. И тут он увидел серебристый «БМВ» градоначальницы – около него на коленях стояла Надя, а сидевший на сиденье водителя Онойко, прижав к ее горлу крюк, держал девушку за волосы.

– Папа, папочка! – завопил Андрей, дергаясь всем телом.

– Отпусти его! – крикнул Онойко-старший.

Но Илья ответил ему, повалив Андрея на размокшую землю и тоже схватив за волосы:

– Сначала ты отпусти девушку, дядя Крюк!

Маньяк загоготал:

– Что, не доверяешь мне? И правильно! Потому что я с большим бы удовольствием, после двадцати-то пяти лет заточения, убил сейчас кого-нибудь еще. Лорку, эту стерву, я прихлопнул. Одну из девчонок тоже. Но руки у меня так и чешутся!

Андрей заскулил, и Илья окунул его лицом в грязь.

– На что ты рассчитываешь, дядя Крюк? – спросил Новгородцев. – Вам все равно далеко не уйти! Вас схватят еще в эту ночь!

– За долгие годы сидения в Лоркиной тюрьме я много чего надумал! – проорал в ответ маньяк. – И уже знаю, как мы сумеем скрыться, но тебе, конечно, не скажу! Нас никто не найдет! Мы с Андрюшей ляжем на дно, а потом начнем убивать – вместе. Нам за бездарно потерянные двадцать пять лет надо много наверстать, ой, как много!

– Я не дам вам этого сделать! – заявил Илья. – Михаил Федорович тоже! Никуда вы не уйдете!

Дядя Крюк прохрипел:

– А, твой друг и учитель Пономарев… Помню, помню, как же, как же… Хочешь, кое-что расскажу тебе про этого рыцаря в сияющих доспехах? Он ведь после моей поимки такую карьеру сделал, буквально всем мне обязан! Тогда, двадцать пять лет назад, когда настырные маленькие паршивцы взялись за поиски маньяка, то есть меня, они вышли на школьного завхоза Захара Побатько. Тот тырил вещи жертв, которые я выбрасывал, и продавал потом на рынке. Так вот, Пономарев, тогда еще обычный участковый, побывал у Побатько и получил от него информацию. Но не побежал сразу куда следует, не сообщил мое имя. Ведь тогда героем бы не стал, слава досталась бы другим! Нет, он, можно сказать, позволил мне еще парочку душ загубить и только потом арестовал на кладбище. А детишкам набрехал, что вещи, которые следопыты нашли у завхоза, вовсе не принадлежат жертвам. Ребятки ему только мешались, под ногами путались! Он, наверное, не прочь был, чтобы я и их убил. И именно Пономарев людей подбил на то, чтобы они взяли психушку штурмом и меня казнили! На процессе-то я бы мог многое рассказать о Побатько, а тогда всплыла бы и его встреча с Пономаревым. Только я уж потом скумекал, что к чему, сидя у Лорки в бункере. Бормотухина ведь со мной проводила душещипательные беседы и делилась последними сплетнями…

Илья дрожал – не от холода, а от того, что сказал Онойко. Неужели это правда? Или всего лишь жалкая попытка серийного убийцы очернить ненавистного ему милиционера?

– Дядя Крюк, я тебе не верю! Ты врешь! – крикнул Илья и вдруг услышал знакомый голос:

– К сожалению, нет.

Новгородцев обернулся. За его спиной стоял одетый в дождевик Михаил Федорович. Его руки были опущены в карманы.

– Спасибо, Илюша, что поставил меня в известность о своих открытиях, – произнес он. – Я тотчас удрал из больницы и побывал у Бормотухиной дома. Потом узнал о том, что ее тело доставили морг, побеседовал с нашей мэршей и выяснил, где ты сейчас.

– Но как вы могли… – начал Илья, и тут младший Онойко, совершив бросок, вырвался и, неуклюже переваливаясь, побежал к отцу.

– Сам знаю, что заключил пакт с дьяволом, Илюша, – вздохнул Пономарев. – Но это я понял уже позднее! А теперь настала пора мои грехи замолить. Отойди, я сам с ним разберусь! Потому что давно этого хотел!

Подскочив к Наде, Андрей стал прыгать около нее, тряся руками и дико вопя:

– Папа, папа, как я рад! Давай убьем их всех! Прямо сейчас!

– С большим удовольствием, сынок, – ответил дядя Крюк. – И начнем с девчонки.

– Никто девушку не тронет! – послышался окрик Михаила Федоровича. В его правой руке блеснул в свете очередной молнии пистолет.

Дядя Крюк прохрипел:

– Ты не станешь стрелять, мент! Ведь если ты выстрелишь в меня, то Андрюша убьет девчонку! Или наоборот я ее прикончу, если станешь стрелять в него.

– Отпустите ее! – заявил Пономарев. – Вашим заложником стану я. Тогда вас пропустят через посты ГАИ.

Оба Онойко – старший и младший – переглянулись, и дядя Крюк изрек:

– Оружие на землю, мент! Ну, кому сказал! И никаких выкрутасов! Впрочем, ты ведь старый и хилый, инфаркт заработал… Кстати, твой выкормыш знает, отчего тебя кондрашка хватила? Это же Андрюша к тебе наведался и сообщил, что все знает. А ему Лорка сказала, которой, в свою очередь, я обо всем поведал.

– Михаил Федорович, они же убьют вас… – начал Илья.

Но Пономарев бросил вполголоса:

– Положись на меня. И как только девушку отпустят, сразу беги отсюда. Потому что я сейчас устрою представление! И заодно с себя все грехи сниму!

С этими словами он бросил пистолет в грязь. Дядя Крюк ударил культяпкой Надю в спину, и девушка кинулась со всех ног к Илье. Новгородцев, обняв ее, не сдержался и поцеловал Надю в губы.

Михаил Федорович был уже около «БМВ». Его левая рука по-прежнему находилась в кармане плаща. Андрей ударил его в спину, а дядя Крюк, захохотав, вонзил в грудь крюк.

– Вот ведь мы славно повеселимся, мент! Будем тебя пытать, а под конец на кусочки разрежем! Живого!

Михаил Федорович, повернувшись к своему ученику, скомандовал:

– Прочь, Илюша, прочь! – И вынул из кармана плаща руку.

Все увидели, что в ней была зажата граната. Андрей попятился и бухнулся в грязь, дядя Крюк заорал. Пономарев, одновременно выдергивая чеку, крикнул:

– У меня в кармане еще пять таких же! А бензобак у машины наверняка полон…

Илья, прыгая за автомобиль, прикрыл собой Надю. Прогремел оглушительный взрыв. Ввысь, в ночное небо, взметнулись оранжевые языки пламени. А затем воцарилась тишина. Было слышно только, как с неба с шелестом летят капли дождя.

Новгородцев поднялся и помог встать Наде. Они увидели черную воронку на том месте, где стоял «БМВ», и искореженный, полыхающий остов. Тут что-то глухо ухнуло – и целый пласт земли стал оседать, унося вниз, в Волгу, и горящий автомобиль, и тела дяди Крюка, его сынка Андрея и Михаила Федоровича Пономарева.

– Илья, ты спас мне жизнь! Я никогда не забуду это! – произнесла Надя.

Новгородцев уставился на капот автомобиля, на котором он приехал к кладбищу. Из него торчал стальной крюк, который сжимала черная, прокопченная пятерня – рука дяди Крюка!

Кружок «Победи дядю Крюка!». Наши дни

Екатерина Станиславовна положила руку на лоб Никиты, а потом поправила подушку. Ее сын все еще находился в коме.

За прошедшие дни многое изменилось, а еще больше осталось неизменным.

Накануне с небывалыми почестями был похоронен Михаил Федорович Пономарев, во второй раз избавивший Заволжск от дяди Крюка. В том, что маньяк на сей раз точно умер, сомнений не было – из Волги был извлечен покореженный остов автомобиля, в котором находились части тел обоих Онойко, отца и сына.

По данному поводу в городе начались спонтанные народные гуляния.

А вот на похороны Ларисы Бормотухиной никто не пришел, потому что именно журналистка спасла жизнь дяде Крюку двадцать пять лет назад.

Екатерина Станиславовна хотела было уйти в отставку, однако ей позвонил из Москвы один весьма и весьма влиятельный чиновник и убедил не делать этого, намекнув, что самое позднее через год нынешний губернатор области покинет свой пост, а госпожа Стекольщикова является наиболее вероятным кандидатом в его преемники.

Дверь палаты распахнулась, и появился Леонид. Он выглядел крайне подавленным: ему только что позвонили из столицы, куда перевезли тяжело раненную Ольгу, и сообщили, что шансов нет и он, ее супруг, должен принять решение об отключении аппаратов, поддерживающих жизнь в теле пострадавшей.

– Никита еще не пришел в себя? – спросил Леонид, подходя к кровати. И, не дожидаясь ответа, заметил: – Я ведь ее любил. Во всяком случае, вначале. Позже все стало иначе. Она же, думаю, любила меня до сих пор. Я так хотел быть с Олей в тот момент, когда она умрет… Но потом понял, что это было бы фарсом. И сказал профессору, чтобы они отключили аппараты. Оля умерла несколько минут назад.

Катя попыталась взять Леню за руку, но тот отвел ее за спину.

– Знаешь, я не заслужил ее любви, – проронил он. – Оля ведь знала о нашем с тобой мимолетном романе, но ничего не говорила…

Екатерина Станиславовна кашлянула.

– Леня, я должна тебе кое-что сказать…

Мужчина развернулся и шагнул к двери, обронив на ходу:

– Катя, прошу тебя, никаких признаний в любви! Я знаю, что ты любишь меня еще с тех пор, со времен кружка «Победи дядю Крюка!». Но теперь, после смерти Оли…

– Никита – твой сын! – сказала Екатерина Станиславовна ему в спину, и Леонид обернулся.

– Мой сын? – переспросил он, и его глаза вдруг блеснули. – Катя, что ты такое говоришь? Ведь его отец – тот художник, твой тогдашний друг…