Елена Михалкова - Восемь бусин на тонкой ниточке Страница 7

И исчезла. Зоя осталась ждать.

Марфа появилась очень скоро. В руках у нее был отцовский тулуп на овчине.

– Вот, возьми! Он в сундуке лежал, а ключ батя спрятал. Только я нашла, где он его прячет. Бери, Зоя, тебе на зиму пригодится.

Девушка схватила тулуп, расцеловала Марфушу.

– Милая моя, милая, спасибо тебе! А теперь я побегу.

– Куда денешься-то? – по-взрослому спросила девочка, глотая слезы.

Зоя понимала, что опрометчиво доверять свою тайну восьмилетнему ребенку. Но соврать или отмолчаться не смогла:

– На станцию пойду. Куплю билет на поезд, поеду в Москву. А там видно будет.

Она снова поцеловала племянницу, вытерла ей слезы, не замечая, что плачет сама.

– Зоинька… Ты забери меня, а? – с тоской проговорила Марфа. – Неужели не вернешься?

– Господи, что ты говоришь такое… – забормотала Зоя. – Как же я не вернусь? Обязательно вернусь за тобой. Не плачь, сердечко мое, не плачь… Я в городе работу найду, устроюсь, а как только ты подрастешь, приеду к тебе.

Марфа всхлипнула, вырвалась из ее объятий и распахнула дверь:

– Иди скорее. Да иди же!

И топнула ногой.

Зоя притянула ее к себе, поцеловала в лоб и быстро вышла.

От села до железнодорожной станции – десять километров. Пустяки, дойдет быстро.

Девушка вынула из тюка бечевку, обмотала тулуп, чтобы удобнее было тащить, и свернула в прогон.

Из соседнего двора вслед ей смотрел мальчишка, но Зоя не обратила на него внимания.

На станции она поначалу растерялась. Столько людей! Все с тюками, все толкаются, и запах стоит странный, словно в кузне. Девушка постояла в уголке, наблюдая, потом напустила на себя независимый вид и подошла к пузану, торговавшему семечками.

– Дядя, вам тулупчик не нужен? Зимой пригодится, на морозе стоять.

Пузан дал ей за тулуп одну пятую его цены, но Зоя об этом не догадывалась. Она уже бежала к кассам, прижимая к себе свой мешок.

И вот – поезд. Господи, какая махина! «Скорее, скорее, – торопила его Зоя, сидя у окна в последнем вагоне, – поехали же, родненький».

Послышался гудок. Девушка бросила взгляд в окно и оцепенела: по перрону, расталкивая народ, пробивался к поезду Григорий Воля. А за ним шли ее братья, оперуполномоченный и еще двое односельчан.

Они залезли в поезд, и тот сразу тронулся. Зоя видела, как Воля махал какими-то бумагами, а оперуполномоченный кивал. «У него все схвачено, все людишки в кулаке», – вспомнилось Зое.

Она вскочила и торопливо направилась в конец вагона.

Поезд набирал скорость. Григорий с помощниками шли по проходам, вглядываясь в лица пассажиров. Первый вагон, второй, третий… Оставался лишь последний. Люди затихали при их появлении. Николай заглядывал под скамьи, бесцеремонно двигал чужие вещи, словно подозревал, что Зойка может спрятаться в чьей-нибудь корзине.

Они обыскали весь поезд, даже на крышу залезли. Но девушку не нашли.

– Нет ее здесь, – разочарованно бросил Воля. – Обманул нас пацаненок. Или ошибся.

Вечером того же дня путевой обходчик Василий Золотарев шел по путям и вдруг услышал стон. Он остановился, прислушиваясь. Стон повторился.

Золотарев сбежал по насыпи вниз, к сломанным кустам. Раздвинул ветки – и ахнул. Там, в кустах, лежала рыжеволосая девушка такой красоты, что Василий не поверил своим глазам.

– Ты откуда здесь, милая?!

Девушка смотрела сквозь него мутными глазами. Присев, Золотарев увидел: правая нога у девицы нехорошо подвернута. Положил руку ей на лоб – и вздрогнул: горячий лоб, ох какой горячий.

Девица схватила его за руку.

– Дедушка… – просипела, – не отдавай меня им! Не отдавай!

Василий тащил ее до будки целый час и только диву давался, как же она со сломанной ногой доползла до кустов. А ведь доползла, спряталась! Значит, очень боялась кого-то.

В домике он уложил бесчувственную девушку на свою постель, нацепил очки и тщательно осмотрел. Перелом закрытый – что ж, уже неплохо. А что это у нас с левой стороны? Ай-яй-яй… Ребро сломано. И не одно, похоже, а целых два.

– В больницу вам надо, барышня, – вынес Золотарев свой вердикт. – Цыплячьи косточки вправлять и сращивать. Эх, не костоправ я, не костоправ!..

…Когда Зоя пришла в себя, то первое, что увидела – кусочек голубого неба за зарешеченным окошком. Неужели она в тюрьме?!

– Пить!

Из горла вырывалось жалкое сипение. Но ее услышали. Над Зоей склонился пожилой мужичок с усталым, обветренным лицом и седой бородой. Он приподнял девушке голову, поднес к губам кружку.

– Пей, милая, пей.

Зоин взгляд заметался по комнатке.

– Ты не бойся, не бойся, – мягко сказал старик. – Никого здесь нет. Это будочка моя, я здесь живу. Один живу, как перст.

Зоя выпила воду, откинулась на подушку. Скосила глаза вниз: под одеялом вместо ноги здоровенный бугор.

– Ты в лангете, – сказал старичок, снова прочитав ее мысли. – Ножку сломала, когда с поезда прыгала. И ребрышки тоже, уж не знаю как. Полежать тебе придется, девица. Как звать тебя, кстати?

– Зоя.

– Хорошее имя. А меня – Василий Иванович. Я местной железнодорожной станции путевой обходчик.

– Это вы мне ногу закрутили?

– Я. И лекарство тебе дал, чтобы ты не проснулась, пока косточки тебе вправляю. Голова от него еще может быть тяжелая. Но это скоро пройдет.

– Вы доктор? – спросила Зоя, вглядываясь в странного старика.

Тот помрачнел, коротко качнул головой:

– Бывший. Давным-давно бывший. Доктором меня звать не надо, я этого не люблю. Зови Василием Ивановичем.

Зоя протянула руку и схватила запястье старика:

– Спасибо вам, Василий Иванович! Спасибо, родненький!

– Спи, – проворчал тот. И как только Зоя уснула, едва голова ее коснулась подушки, добавил: – Родненький… Ишь ты!

Зоя быстро шла на поправку. Через месяц она уже готовила еду, опираясь на самодельные костыли, и звонко пела. Золотарев возвращался с обхода, слышал ее голос и замирал, закрыв глаза.

Историю девчонки он восстановил без труда, осторожно расспросив людей на станции. По утрам, когда Зоя еще спала, Золотарев придвигал стул к ее кровати, садился рядом и смотрел, стесняясь самого себя.

Господи, красота какая… И ведь никто, кроме него, этого не понимает. Разве что этот Григорий Воля, устроивший целую облаву на невесту, чувствует, что потерял. Должно быть, на него напало умопомрачение, когда он увидел ее во всем сиянии рыжеволосой юности, тонкую, прекрасную, такую живую и светящуюся, как капелька росы под солнечными лучами.

Однажды Зоя открыла глаза и увидела старика, смотрящего на нее тоскливым, полубезумным взглядом. Она испуганно вскрикнула и попыталась закрыться одеялом.

Василий Иванович тяжело вздохнул.

– Зоенька, ты не подумай плохого, – тихо сказал он. – Я прежде не говорил, а сейчас скажу, чтобы тебе дурное не казалось. Дочь у меня была, Маша. Я тогда работал в уездной больничке и очень свою работу любил. Думал, я талантливый врач. Гордился собой. А потом в наш городок пришла эпидемия. Знаешь, что такое эпидемия? Не знаешь, наверное. Это когда такой старый пень, как я, хоронит свою семнадцатилетнюю дочку. А власти наверх рапортуют, что давно уже победили болезнь, и все у нас хорошо, и помощь не нужна. И еще пять тысяч человек умирает, потому что без лекарств, без вакцины мы, доктора, никто! Мы думаем, что многое умеем, но против природы мы пушинки, пыль! И не нам решать, кому жить, кому умереть.

Зоя отбросила одеяло. Страха в ее глазах не осталось – только сочувствие и скорбь.

– Я с этим жить не смог, – продолжал Василий Иванович, сгорбившись и опустив голову. – Какой из меня доктор, если я самое дорогое не сберег… Ушел, уехал, и вот уже пять лет обходчиком работаю. Такой хороший труд, я тебе скажу… Ни одного человека с тобой рядом нет. Никому ты навредить не можешь.

– Василий Иванович, миленький…

– Я ведь мог ее уберечь, Зоя! – внезапно хрипло выкрикнул Золотарев. – Мог увезти до болезни! А я ничего, ничего не сделал!

Он сжал кулаки, тихо застонал. Потом, опомнившись, встал и вышел из домика.

Вернулся Василий только к вечеру и сразу полез в сундук, стоявший в углу. Копался там, бормоча себе под нос, и, наконец, нашел то, что искал.

– Иди сюда, Зоя…

На стол, под качающийся круг света от лампы, выложил бумаги.

– Это документы моей дочери, Марии Золотаревой. Я, когда сбежал из города, захватил и их тоже. Она постарше тебя, но это ничего. В Москве тебе без документов делать нечего. Да и в любом другом месте. Возьмешь, они тебе поначалу сильно жизнь облегчат.

Зоя бросилась к старику, прижалась к нему.

– Второй раз спасаете меня, Василий Иванович! Как я благодарить вас буду?

– Жизнь проживи счастливо – вот это и будет твоя благодарность. А я умру спокойно, зная, что помог тебе.

… Зоя уходила утром, спрятав волосы под платок. На пороге будки обняла старика, троекратно поцеловала.

– Иди, иди, – проворчал тот. – Я тебе там написал, что с ногой делать. Сильно-то ее не напрягай поначалу, польку не танцуй.