Татьяна Степанова - Прощай, Византия! Страница 7

– Я как белка в колесе, Катя, – жаловалась она. – И конца-краю этому бегу по кругу не видно. Вот няньку наняла Гоге, так, чтобы ей платить, работаю по две смены. Родственники из Тбилиси звонят – тетя Тамара, тетя Лаура. Они обе вдовы, очень одиноки. Там сейчас тяжело жить. А у тети Лауры дочка Верочка в хореографическое училище в Питере поступила, в деньгах сильно нуждается. Мне и приходится всем помогать, деньги посылать. У нас в роду совсем не осталось мужчин, да и у меня, как видишь, за столько лет никого стоящего.

Хрустальной, заветной мечтой Кати было женить на Нине друга детства и холостяка Сергея Мещерского. Катя знала: повторяя «нет, нет, ни за что», Нина в душе совсем ничего не имела против такого замужества. Мещерский подсознательно ей нравился. Да как он – такой – мог не понравиться? Вообще, на взгляд Кати, они очень даже подходили друг другу – оба добрые, деликатные, верные. Вот только оба совершенно непрактичны в житейский делах. Зато во всем остальном, в том числе по росту и стати, – настоящая пара. Ну, подумаешь, Нина всего на пару сантиметров выше маленького Мещерского.

Но, увы, все намеки Кати по поводу подружки Нины наталкивались на такое замешательство и смущение Мещерского, что все попытки оканчивались ничем, а инициатива глохла на корню. Когда же Катя приступала прямо: «Сережа, а ведь Нина такая красавица. И детеныш ее подрос, такой забавный стал, смышленый», – когда она пела вот так лисой, Мещерский краснел до ушей, вставал с дивана и удалялся курить на балкон. Вадим Кравченко – Драгоценный В.А. – бурчал:

– Ну, чего ты к нему пристала, как репей?

– Я же хочу как лучше, – оборонялась Катя. – Ему давно пора жениться.

– Он сам знает, как ему лучше. – Кравченко тоже вставал и уходил к другу детства. И они перекуривали это дело.

С Никитой Колосовым за все годы после Май-Горы Нина виделась только дважды. Он передавал ей письма из колонии строгого режима от человека, который… Стоп, эти май-горские события Катя вспоминать не любила. А письма эти просто ненавидела. После них Нина делалась совершенно больной, подолгу плакала. Тот человек был убийцей. Чудовищем. К несчастью, он был соседом Нины по даче, товарищем ее детства. И, как оказалось, он любил ее. Нина считала себя виновной в том, что произошло тогда в Май-Горе, хотя – Катя поклясться в этом была готова – вины ее не было никакой. Так получилось: жизнь сыграла с Ниной злую шутку, а может быть, и сцену из античной трагедии в дачном интерьере. Но все это было давно – в прошлом, в прошлом, в прошлом.

В настоящем же сын Нины Гога отпраздновал свой четвертый день рождения. Он был тихий мечтательный малыш – кудрявый, с ресницами в полщеки.

– Приезжали из Грузии родственники, – рассказывала Нина, – так ругали меня! По-грузински Гога говорит плохо, грузинских букв ни одной не знает. Сказок грузинских тоже не знает – я ему ведь Андерсена читаю. И вообще, говорят мне хором: девчонку растишь, не мужчину, не воина, не грузина.

– А что такое? – наивно спрашивала Катя.

– Он ведь в куклы у меня играет. Обожает. – Нина при этом сама вспыхивала. – И повлиять пока на него невозможно – сразу плачет. Если приходим в игрушечный магазин, на машинки, на роботов ноль внимания. Тянется только к куклам. И приходится покупать. На день рождения я ему кукольный домик подарила. Так он даже ночью играть вставал. А родичи мои в панике: ты сама детский врач, кричат, неужели не понимаешь, чем этот перекос эмоционально-психологический чреват?

– Я тоже не понимаю, чем чреват, – отвечала Катя. – Ты не волнуйся, пусть себе пока играет во что хочет. Все равно потом все и всех затмит домашний друг – компьютер. Но, в общем-то, твои родственники правы: мальчику нужен отец.

– Да, я понимаю, – кивала Нина.

В последние месяцы они виделись совсем мало. Стояла золотая осень. Катя попыталась было построить совместные планы на отпуск – все равно у Драгоценного отпуск намного короче, и оставшиеся пару недель она бы смогла куда-нибудь поехать вместе с подругой. Но Нина каким-то особенно тихим загадочным голоском ответила ей в телефонную трубку на это предложение: «Нет, я пока не смогу уехать. Мне с тобой нужно поговорить, посоветоваться… многое рассказать, но не сейчас, позже, потом».

Тон был странен, туманен. Заинтригованная Катя ждала, когда подруга ее созреет для разговора. Ясно было, что в жизни затворницы, работницы, добытчицы, матери-одиночки, кормилицы всего многочисленного старинного грузинского рода Картвели наступили какие-то важные перемены. «Наверное, у Нинки кто-то возник на горизонте, – решила Катя, – должно быть, тоже медик, коллега».

В роду Нины, кроме тбилисских теток-вдов и племянницы-балерины, все были врачами. Покойный дед Нины Тариэл Картвели был знаменитым кардиологом, академиком. Когда-то у него лечились крупные советские партийные чины, военные, известные артисты.

Через две недели взбудораженная Нина сама примчалась к Кате домой, выбрав вечер, когда Драгоценный работал сутки.

– Ну? – спросила умиравшая от любопытства Катя. – Рассказывай все-все.

Нина прислонилась к вешалке. Такого выражения на ее лице Катя не видела давным-давно.

– Катя, мне кажется… я еще сама ничего не знаю, но мне кажется, я люблю одного человека. Очень сильно люблю.

Катя подпрыгнула: «Йе-сс!» – и коснулась пальцами люстры, схватила Нину, потащила ее в комнату – на диван к окну шептаться.

– Он, конечно же, зубной врач, с тобой вместе работает, да? – озвучила она свою догадку.

Нина покачала головой – нет.

– А кто же он? Как имя счастливца?

– Марк. Марек. – Нина повторила имя очень тихо. – Катя, я даже не думала, что в моей серой, мышиной жизни случится такое.

И она поведала Кате историю о том, как однажды после работы, в девять вечера, – работала она в Стекольном переулке – зашла в итальянское кафе на уголок.

– Вечером у нас все замирает. Деловой центр, все по домам спешат. Кафе днем полны, а вечером пусто – шаром покати. А у меня как раз была вторая смена до половины девятого. Я жутко в тот вечер устала. Давление было низкое, просто какой-то упадок сил. Если капуччино не выпить, то и домой-то не доедешь. Уснешь за рулем. И вот ты представляешь, сидела я за столиком, вся такая зачуханная, несчастная, вялая, как улитка. Думала, что вот надо пить капуччино, потом тащиться домой, а завтра снова в клинику, что няньку надо искать новую – эта больно строптивая, что Гоге надо столько всего покупать на зиму: он растет не по дням, а по часам, – что надо хлопоты эти проклятые продолжать – теткам насчет гражданства, – они сюда, в Москву, хотят перебраться, в Тбилиси жить совсем невмоготу материально, и вдруг… Я повернула голову – вот так – и увидела его. Он сидел у окна. Что-то пил, смотрел прямо на меня.

– Пил? – Катя сразу насторожилась.

– Да подожди ты, все чудесно. Он пил коньяк. – Нина вздохнула, наполненная воспоминаниями до краев.

Далее она поведала Кате о том, что в тот вечер незнакомец так и не отважился заговорить. Смотрел, курил сигарету. Молчал. Нина уехала домой. Через два дня, снова вечером («Ты только не подумай, Катя, что это я нарочно»), она зашла в кафе. Незнакомец был там.

– Лил жуткий дождь. У него весь плащ промок. Но он даже его не снял, – рассказывала Нина.

В тот вечер он снова не заговорил с ней. Но когда она допила свой кофе, расплатилась и вышла к машине, вышел следом.

В третий раз – это был вечер субботы, когда Нина дежурила, – она снова увидела незнакомца.

– Я наскоро поужинала в кафе и возвращалась к себе в клинику. Шла сквером. Он шел за мной.

– Нина, мне что-то это не нравится, – честно призналась Катя (вспомнились некстати те письма из колонии, от того, кто отбывал там двадцатипятилетний срок за убийства). – Нина, ты должна быть осторожна.

– Почему? Да ты дослушай. Я же не все еще рассказала. – Нина закрыла глаза. – Катя, ты даже не представляешь себе, какой он человек. Не то чтобы собой очень видный внешне, красивый, нет, даже совсем напротив, но это просто волшебство.

В тот вечер таинственный незнакомец молча проводил Нину до дверей стоматологической клиники. Они оба медлили: Нина – открывать дверь, скрываться за ней, он – поворачиваться спиной, уходить.

– Вам обязательно быть здесь сегодня? – спросил он.

– Да, я на работе. Я сегодня дежурю до утра, – ответила Нина.

– Хорошо, я понял.

Когда она утром (смена заканчивалась в половине девятого) вышла из подъезда, то увидела желтое такси. Водитель спал за рулем. А сзади сидел он.

– Этот странный тип? – спросила Катя.

– Его зовут Марк, – повторила Нина.

По ее словам, незнакомец прождал ее в такси у подъезда клиники всю ночь. И хотя она сама была на машине («Моя козявочка тут же в переулке стояла»), она согласилась, чтобы он довез ее до дома.

– И что же было дальше? – спросила Катя. – Дома?

– Ничего. Он почти всю дорогу молчал.