Лариса Соболева - Два гения и одно злодейство Страница 7

Это случилось год назад, а весной Володька отчалил в Париж.

– С тобой что-то не так? – спросила Полин, всю дорогу не проронившая ни слова, лишь искоса наблюдая за ним. – Вчера ты не был похож на памятник самому себе.

– Вчера я говорил с женщиной, не знающей моего языка, сегодня… У людей, говорящих на одном языке, больше шансов не понять друг друга.

– О, у нас философский склад ума…

– Не разговаривай со мной тоном мамочки, – вяло бросил Володька.

– Хорошо, не буду.

Ветер путался в волосах, сильные порывы сбивали дыхание. Володька ощущал восторг в себе, вызванный быстрой ездой, свободой и окружающей гармонией.

– Знаешь, каждый город, – заговорил он, – страна, любое место на земле имеет свой запах. Если меня с закрытыми глазами перевезти туда, где я был однажды и жил некоторое время, я определил бы по запаху, где нахожусь. Особенно утром и вечером. Днем запах улетучивается, наверное, смешивается с суетой людей.

– Да? – удивилась Полин. – Ну и чем пахнет Париж?

– Парижем, – недоуменно пожал плечами Володька, ведь он говорил о вполне осязаемых вещах. – Понимаешь, это объяснить нельзя… Я попробую написать.

– А стихи пишешь?

– Спрашиваешь! Пишу и стихи, но тебе они не понравятся.

– ?

– Потому что эмоции я оставляю краскам. Эмоцию на холсте выразить значительно сложнее, чем одеть словами. Стихи – это поток сознания, как в снах, это прежде всего метафора, смысл которой растормошить воображение. Тогда это стихи. Но так писать не каждому дано. Кстати, заметь: пишут стихи и пишут картины. А? Одно дополняет другое.

– Пожалуй… Мы приехали. Вот моя вилла.

Двухэтажный домик стоял слегка на отшибе от других домов, на окраине очень маленького городка. Место скромное, за домом мини-сад, перед парадным клумба, вокруг дорожки, обложенные «диким» камнем. В общем, мечта пенсионера. В доме пахло недавним ремонтом, и внутри дом показался больше, чем снаружи. Приличных размеров гостиная – хорошо освещена, целых шесть окон. Мебели мало, что придавало простор, выполнена под старину или старинной и была. А вот голые стены действительно выглядели паршиво.

– Хорошая, скажу, избушка, – одобрил Володька. – Извини за нескромный вопрос, но страсть как хочется знать… Откуда у тебя деньги?

– Муж накрал, – сказала Полин, словно это самое простое дело: накрасть столько, что и на избушку хватает, и на жизнь во Франции, далеко не дешевой стране, и на заказы картин в избушку.

– А ты тратишь? – с сочувствием к мужу спросил Володька. (Она кивнула, мол, да, трачу.) – И он в восторге?

– Его убили в России. Расстреляли из автоматов машину.

Володька недоуменно опустил углы рта вниз и поднял плечи до ушей, дескать, не понял: у мадам Полин жестокосердное отношение к мужу, обеспечившему ее шикарной житухой? Ну, ни грамма жалости к убиенному. Да, современных женщин отличает патологическая неблагодарность! А Полин медленно обходила гостиную. Он спросил:

– Почему ты выбрала меня?

– У тебя картины живые, это сейчас редкость. Вот для этой гостиной нужно написать несколько картин на библейские сюжеты. («Она к тому же и религиозная фанатка!» – подумал Володька.) Скажем, Саломея, Магдалина, Юдифь… Шесть картин. Седьмая будет «Времена года», ее место я определила над камином. Только ты должен увидеть этих героинь по-своему, не так, как их изображают традиционно.

– Но «Времена» не библейская тематика.

– Ошибаешься. «Род проходит, и род приходит, а земля пребывает вовеки». Цитата из Екклесиаста. Картины должны напоминать…

Полин замолчала, глядя на стены. Володька подошел к ней вплотную и стал смотреть на нее, как врач-психиатр смотрит на безнадежно больного.

– Напоминать о чем? – напомнил он о себе.

Полин повернулась к нему лицом, очнулась. Ответила:

– О ненависти, отчаянии, надежде… о том, что наполняет жизнь.

– Почему одни женщины? Ты, если не ошибаюсь, одинокая, может, приятнее иной раз взглянуть и на мужчину? Или ты ярая феминистка?

– Зачем ты хочешь казаться пошлым?

Точно, есть такой факт. Жизнь научила не распахивать душу настежь.

– Почему одни женщины? – сделал вид, что не расслышал.

– Они дают жизнь, в них заложено созидание… и в то же время разрушение. Убить не просто, особенно женщине. Но случается, она вынуждена избавляться… Страшно. Ты согласен работать?

– Да, – дан твердый ответ.

– Составь список, что нужно для работы. Завтра ты переедешь сюда.

– Для начала мне нужна Библия, почитаем – разберемся. А ты где будешь жить?

– Иногда здесь, если, конечно, не помешаю.

– Наоборот, ты меня вдохновляешь.

Володька признался себе, что сказал правду этой странной женщине, которая неизвестно откуда взялась и представляла собой загадку, если употреблять банальные выражения. Нет, он вовсе не рассчитывал стать «разгадывателем» Полин, просто в тот момент ее почему-то стало жаль. Он почувствовал в ней надлом, хрупкость не только внешнюю, но и внутри.

Обратную дорогу теперь он тайком наблюдал за Полин и пытался угадать, как она поступает в тех или иных ситуациях, придуманных им же. Странно, но Полин не укладывалась в обычные представления. Времени было достаточно разглядеть и оценить ее: красивая, независимая (независимость не выпячивает), умная и… счастлива. Парадокс, но наряду с надломом и едва уловимой печалью Полин счастлива. Последнее определение запутало Володьку, а дискомфорт под черепом русский гений не переносит, поэтому переключился на ветер, пейзаж за окном и сумерки.

РОССИЯ, ПОЛМЕСЯЦА СПУСТЯ (5 ОКТЯБРЯ)

Солнце просачивалось в кабинет сквозь жалюзи, а пылинки, обычно невидимые глазу, подмигивали Ставрову. Он был один. Щурился, глядя на микроскопические точки в световых полосах, а напряженная фигура застыла в кресле. Напряжение теперь было всегдашним состоянием Ставрова. С начала мая по нынешний день он находится в том положении, когда стоишь у края пропасти и точно знаешь, что тебя столкнут вниз, но неизвестно когда. Он пережил панику, животный ужас, отчаяние, а последнее время сюда примешалась апатия. Марк Ставров чувствовал себя неудачником и банкротом. Да нет, не в том смысле, что обнищал материально, с этим делом полный порядок, а внутри пусто и зябко. Вошел Леха:

– Босс, Тимур залетел. Звонил и слезно просил помочь.

Ставров некоторое время смотрел на телохранителя, будто сообщение прошло мимо ушей, потом тяжело поднялся:

– Где он?

– В милиции сиротка, вчера взяли с поличным. А я предупреждал…

– Ладно, – отмахнулся Марк, набросил кожаный плащ, проверил карманы.

– Да пусть летит в тюрягу, клептоман паршивый, ему там место. Терпеть не могу всякое жулье, ворье, гнилье.

Тимур неудачно выудил кошелек из дамской сумочки. Вернее, выудил-то удачно, но поторопился, зацепился запонкой за цепочку сумки, потянул. Дамочка – глядь, а кошелек у неизвестного, подняла крик, Тимуру заломили ручонки. В общем, провалился бездарно, как начинающий. Проведя ноченьку в обезьяннике, решил, что казенный дом с жестким спальным местом и контингент клиентов не подходят аристократу от воров. Каких трудов стоило добиться, чтоб позвонить Ставрову! Попал на Леху, тот не упустил возможности покуражиться над несчастьем. Вот не терпит Тимура, а за что?

Ставров переговорил с начальником отдела, Тимур дал подписку о невыезде с громким раскаянием вслух, что подверглось насмешкам со стороны Лехи, и вышел на волю. На пороге отделения милиции схватил Ставрова за руку, с чувством затряс:

– Босс, прими мои искренние…

– …соболезнования, – толкнул его в спину Леха. – Дуй, сиротка, в машину.

Вечерело. Ехали молча по улице, где меньше машин. Тимур на заднем сиденье ерзал, пребывая в думах о предстоящей взбучке и поглядывая с тоской на второго телохранителя рядом – Кешу. Леха рулил, а впереди Ставров смотрел в боковое окно. Неожиданно он глухо произнес:

– Леха, вот он!

Тот скосил глаза в сторону Ставрова.

– Спокойно, босс. Ты уверен? – спросил, не разжимая губ.

– Да, это он, – сказал Марк, завороженно глядя в окно. Рядом с автомобилем со стороны Ставрова ехал мотоциклист в закрытом шлеме. Тимур тоже обратил на него внимание, потому что держался тот очень близко, не обгоняя и не отставая, изредка поворачивал голову в шлеме на Ставрова.

– Проблемы? – ожил второй телохранитель.

– Вроде да, – отозвался Леха.

Он крутанул руль и ударил боком мотоциклиста, но тот удержался на колесах, прибавил газа и вырвался вперед. Сзади завизжали тормоза, видимо, своим маневром Леха помешал кому-то обогнать их. Мотоциклист оглянулся, поднял руку, мол, сворачиваю, и, красиво выполнив поворот, скрылся за углом.

– Дразнит нас, – усмехнулся Леха. – Гаденыш. Готовься, Кеша.

Кеша вынул пистолет, держа у коленей, снял с предохранителя…

– Вы что?! – вжался в сиденье Тимур. – Стрелять будете? Мы так не договаривались! Я не мокрушник! Остановите, я выйду… тут свидетелей полно!