Юлия Алейникова - Крест Иоанна Кронштадтского Страница 7

– Мерси за совет. Пожалуй, не буду вас более отвлекать от возвышенных исканий, – стала подниматься из удобного гостевого кресла Таисия. Никакого смысла в дальнейшем общении с заносчивым сопляком она не видела.

– Подожди, а как же твоя пропавшая? – встрепенулся Тамерлан. – Ты же еще ничего не рассказала!

– Поверь мне, к перемещению во времени ее исчезновение отношения не имеет, – насмешливо ответила Таисия, одергивая юбку.

От спорных комментариев Тамерлан предпочел удержаться, а заговорил нейтральным деловым тоном, стремясь удержать Таисию. В ее присутствии он чувствовал себя отчего-то спокойнее и увереннее. К тому же она оказалась фактически единственным человеком, кроме Аристарха, которому он поведал о своей проблеме. Даже маме не решился.

– Допустим. Но все же согласись, два человека почти одновременно исчезают в один и тот же день в одном и том же месте – не может же это быть обычным совпадением, даже с сугубо материалистической точки зрения?

С этим Таисия не могла не согласиться. Какая-то связь между этими двумя событиями должна была быть. Вопрос в том, какая.

– Ладно. Как звали твою пропавшую, сколько лет, где жила? Попробуем выяснить, не было ли между ними связи, – проворчала Таисия, усаживаясь назад в кресло и доставая блокнот.

– Хорошо. – Тамерлан открыл записную книжку. – Но может, и ты расскажешь о своей пропавшей?

– Разумеется, – кивнула Таисия. – Семизерова Мария Павловна. Двадцать четыре года, разведена, снимает квартиру на Большой Садовой, работает в редакции журнала «Искусство для искусства». Сама она из Петербурга, в Москву переехала два года назад после замужества. Возвращалась ночью от подруги, до дома не добралась.

– Хм, а может, она к любовнику на дачу укатила? К женатому. Такие вещи не афишируют, – задумчиво устремил взор к потолку Тамерлан.

– Может. Только зачем мобильник выключать на четыре дня и рисковать карьерой? Позвони на работу, соври, что заболела, никто проверять не станет, дома ты валяешься или на даче у любовника. – Несмотря на собственную неопытность в отношениях с мужчинами, о чужой жизни Таисия рассуждала вполне здраво и даже слегка цинично.

– То есть ты понимаешь, что в ее исчезновении есть что-то таинственное? – тут же поймал ее на слове Тамерлан.

Таисия ему в общем-то нравилась, и ее выпады в адрес его занятий обидными не казались, потому как были отчасти справедливы. И потом, с такими, как Таисия, некрасивыми девушками он чувствовал себя свободно, словно с приятелями, а вот когда к нему на прием приходили молодые особы от восемнадцати до тридцати лет, Тамерлан частенько терялся, особенно если барышни были хорошенькие и строили ему глазки. Он начинал путаться, лепетать что-то несусветное и чувствовал себя полным идиотом. Счастье еще, что они этого не замечали.

– Таинственное есть, только к твоим этим фокусам, – Таисия показала на хрустальный шар, – отношения не имеет. Ты бы еще окровавленной куриной лапкой над фоткой твоей старушки потряс.

– Ладно, – легко согласился Тамерлан. – О куриных лапках не будем, но связь между нашими пропавшими поискать стоит. Ты выясняй со стороны своей Семизеровой, а я со стороны Зои Борисовны постараюсь все разузнать.

Глава 6

Арсентий Николаевич Небольсин, камергер двора его величества Александра III, очень волновался. Он, как и прочие, сопровождающие королеву Элиннскую Ольгу, в девичестве великую княжну Ольгу Павловну, тихонько сидел в приемной отца Иоанна Кронштадтского и усердно молился.

Попасть к отцу Иоанну на прием было делом непростым даже для такого сановного вельможи, как Арсентий Николаевич, поскольку принимал тот прежде всего страждущих, а не сановных. Но Арсентий Николаевич страждал. Он был уже немолод, не очень здоров, а дети его умирали в младенчестве, ни один и четырех лет не прожил. Каждая потеря ребенка оборачивалась для них с женой трагедией.

Арсентий Николаевич был православный христианин, человек истово верующий, так что стоило ему узнать о намерении королевы Ольги навестить отца Иоанна, как он немедленно загорелся мыслью броситься в ноги старцу – молить об отпущении грехов и о спасительной милости. Пусть помолится за них, грешных.

Службу сегодня отстояли в соборе, такую благодать обрели! Собор огромный, нарядный, лампадки светятся, прихожан тьма. Все к батюшке Иоанну едут, со всех концов России, вот какая слава о святом отце идет.

Арсентий Николаевич прослезился, его сердце до сих пор сжималось от умиления, а из блекло-серых, вечно печальных глаз то и дело сочились слезы. Он одернул жесткий, шитый золотом камергерский мундир, поправил воротничок, искоса огляделся по сторонам и, достав потихоньку платок, украдкой промокнул слезы. Впрочем, никто на него особо внимания не обращал, вся сопровождавшая королеву Ольгу свита, включая молодого бравого адъютанта с лихо закрученными смоляными усами, притихла. Некоторые тихонько бормотали под нос, кто-то крестился, и только старый граф Строганов вроде как посапывал в уголке, утомленный дорогой, службой и долгим ожиданием.

Домой воротились чуть не за полночь.

Супруга Софья Аркадьевна ждала, не ложилась. И едва уставший, бледный Арсентий Николаевич появился на пороге, велела тотчас накрывать на стол. Шутка ли, с прошлого обеда крошки маковой во рту не было, если просфорки не считать, отцом Иоанном подаренной.

Арсентий Николаевич, просветленный и тихий, мирно уписывал принесенный обед. Глядел пред собой на едва колеблющееся пламя свечей, счастливо щурился и думал о пережитом духовном потрясении. Он уже съел бульон с пирожком и приступил к жареной тетерке, когда Софья Аркадьевна не выдержала его молчания и, строго прокашлявшись, укоризненно взглянула на мужа. Арсентий Николаевич очнулся от благостной отрешенности, покраснел, устыдился и, отложив приборы, приступил к отчету.

Жена у Арсентия Николаевича была хоть и молодой, но строгой, и любой его рассказ о прожитом дне превращался дома то ли в доклад, то ли в отчет, подробный и развернутый. Вот и сейчас Арсентий Николаевич, смиренно сложив руки, приготовился к докладу, но вдруг всхлипнул, громко, неприлично, почти по-бабьи. Повалился перед женой на колени и залился счастливыми слезами, пряча лицо в ее коленях.

– Ах, Софьюшка, счастье-то какое! Счастье! – Потом высморкался, чуть успокоился и продолжил: – Благословил нас батюшка. Вот, – торопливо расстегнул мундир и вытянул дрожащей рукой из-за пазухи золотой крест на длинной цепочке. – Вот оно, наше спасение. Благословение наше от отца Иоанна. Если будем в Бога веровать и в трудную годину от Господа не отречемся, сами живы будем и детишки, слава Всевышнему, тоже.

– А будут они, детишки-то? – дрожащим от волнения голосом спросила Софья Аркадьевна, у которой и самой слезы по щекам текли, так ее тронули страстные слова мужа.

– Будут, Софьюшка. Будут. Все будет, так отец Иоанн сказал.

Арсентий Николаевич поднялся, одернул мундир, распрямил широкие, крепкие еще плечи, усадил жену на диване рядом и сжал в своих ладонях ее тоненькие пальчики.

– Большие испытания ждут Россию, – проговорил он глубоким взволнованным голосом. – Война будет, а потом смута. Кровью все зальется. Так отец Иоанн сказал. И только верой спастись можно, только верой истинной. А крест беречь наказал, в нем спасение наше и потомков наших. Пока крест с нами, все переживем. Береги его, Софьюшка. – Арсентий Николаевич снял с шеи крест и торжественно надел его жене на шею, перекрестил ее, благословляя, и оба они еще долго сидели, глядя на догорающие свечи и думая со страхом и надеждой о пророчестве отца Иоанна.

Глава 7

Ой как плохо… Напилась она вчера, что ли? И сухость ужасающая.

Маша постаралась сглотнуть – не удалось. Во рту пересохло так, что языком шевелить больно. Она жалобно застонала и повернулась на бок. Еще раз протяжно вздохнула, разлепила глаза и тут же испуганно заморгала. Где это она?

Машка очнулась моментально. От испуга, должно быть. Еще бы не испугаться, когда думаешь, что проснулся дома, а оказываешься неизвестно где.

Вот именно. Где? Под потолком обыкновенная лампочка, хорошо еще – неяркая. Маленькое окно высоко, не дотянуться, бурые стены, каменный пол, кровать железная. В ментовке, что ли? Смутные воспоминания зашевелились в раскалывающейся Машкиной голове. Кажется, она бежала домой, потом столкнулась с какой-то компанией и… потеряла сознание? От страха, что ли? Глупость какая-то. Но в любом случае видно, компашка ее оставила лежать на тротуаре, а полиция подобрала и в отделение отвезла.

Боже! До чего она докатилась! Хорошо хоть мама ничего не узнает, у нее бы инфаркт случился. Машка перевела дух и еще раз не спеша осмотрелась. Ничего, кроме кровати и раковины, в камере не было, соседей, к счастью, тоже. Не хватало еще с какой-нибудь блохастой бомжихой ночь провести.