Марина Юденич - Игры марионеток Страница 7

— Но я работал.

— О, да! И хотя большевики делали все, чтобы скрыть от мира ваши труды, можете не сомневаться, нам они известны! Я склоняю перед вами голову, господин Штейнбах.

— Неужели?

— Вы иронизируете, герр профессор? А, понимаю. Большевистские россказни про то, как мы уничтожаем евреев.

— А вы не уничтожаете?

— Уничтожаем, разумеется. Но вам должно быть известно и другое. Мой учитель и наставник доктор Герман Вирт доказал, что еврейские философы узурпировали тайные нордические знания, заключив часть из них в Библию, и объявили это собственной доктриной.

— В Библии заключена доктрина Божья

— Чушь! Мы создаем новую религию и новых богов. И не лукавьте, герр профессор, вы не хуже меня знаете, как это делается. Нам открыты сегодня знания древних монастырей Лхасы (, мы владеем тайнами Зеленого Дракона. (Взгляните на фюрера, разве не блестяще владеет он техникой посвященных?! А наши парады! Вам они должны сказать о многом. Впрочем, парады на Красной площади тоже заслуживали внимания. Я читал ваши работы, исследующие древние мистерии, господин Штейнбах. Мы с вами говорим на одном языке. Но вернемся к вашему вопросу. Чтобы расставить точки над i. Доктор Вирт блестяще доказал, что ваши пророки были мистическими врагами арийцев — наших великих пращуров. Мы ученые, доктор Штейнбах, мы обязаны сообщать вождям истину. Другое дело, как истолкуют эту истину простые служаки, исполнители воли вождей?

— Иными словами, простые служаки просто не так поняли доктора Вирта?

— Бросьте, Штейнбах! Сопливый гуманизм не к лицу посвященным в тайные знания. Что нам слезы толпы? В наших силах заставить ее смеяться.

— По дороге в газовые камеры?

— По дороге туда — тем более! Разве это был бы не блестящий результат? Но оставим демагогию. Она не к лицу настоящим ученым. Я здесь потому, что мы ценим ваши труды. Однако, мы понимаем и то, что вам не давали идти вперед. Это очевидно. Повторяю: разве могли оголтелые материалисты, живущие исключительно днем сегодняшним, осознать истинные ваши возможности? Разум человека устремлен в будущее, сердце — же, напротив, стремиться в прошлое. Зов прошлого сильнее. Мы возрождаем древние мистические культы, и черпаем в них знания, дающие власть над толпой. Сталин тоже умел управлять толпой, направлять ее гнев против своих врагов. Он хотел всенародной любви. «Отец народов» — вот чего он добивался, и почти добился. Вы помогли ему в этом! Но ведь использовать вас для того, чтобы вколотить в сознание черни пару-тройку нужных мыслей — это все равно, что забивать гвозди античной статуэткой. Фюрер, как никто, способен оценить подлинный размах ваших разработок. В его власти бросить к вашим ногам весь мир! Исследуйте! Творите! Тысячи, сотни тысяч людей станут материалом для ваших экспериментов. Душа человека может быть еще более послушна, чем его тело — и тогда, собственно, отпадет необходимость современных войн. Зачем уничтожать тело, если можно подчинить душу? Вдумайтесь, господин Штейнбах — это ли не простор для вашего таланта?!

— Боюсь, вы переоцениваете мои возможности.

— Знаете что, герр профессор. Прежде, чем мы продолжим, я хотел бы кое — о — чем с вами договориться. Будет обидно, если досадные разночтения, приведут к фатальному итогу. Фатальному — для вас, разумеется. Итак, в дальнейшем мы будем исходить из того…

— …. что вы не хуже меня самого понимаете, каким образом могут быть использованы мои наработки. А я понимаю, что вы понимаете это не хуже меня самого….

Они говорили еще довольно долго.

Однако, разговора, в принципе, могло и не быть.

Холеного офицера «Аненэрбе» (в этом случае, заменила бы пара эсэсовцев — рангом пониже, с манерами, оставляющими желать лучшего.

В сопровождении взвода солдат они ворвались бы ночью в профессорскую квартиру, и, не утруждая себя объяснениями, выволокли Льва Модестовича из постели.

Результат, так или иначе, был бы един.

Мрачный и величественный средневековый замок Альтан, затерянный в Нижней Силезии, на долгие пять лет стал для него темницей.

Впрочем, темницей весьма комфортабельной.

К тому же, все это время он продолжал работать.

Макеев. Медиа

Некоторое время он безотчетно гнал машину по шоссе.

Пространство вокруг, по-прежнему, казалось мертвым или затаившимся в ожидании страшного.

Никто не попался ему навстречу, никто не догнал на пустынной дороге.

И только полная луна назойливо маячила за лобовым стеклом, медленно перемещаясь к центру, словно норовя заслонить собой весь прочий мир.

Он ехал домой, и почти достиг цели.

Впереди была развилка, там следовало свернуть направо, а там уж — до дома рукой подать.

На развилке был пост ГИБДД.

Он вспомнил об этом, когда далеко впереди замигал зеленой точкой огонек светофора.

И сразу, вдруг, словно импульс слабого мерцания проник в сознание, разорвав пелену, понял — там, на знакомой развилке он должен сдаться дежурному инспектору и честно, без утайки рассказать о том, что произошло.

Наваждение рассеялось так же стремительно, как спеленало его в свои сети.

Внезапно, словно очнувшись от страшного сна — действительность, впрочем, оказалась ничуть не менее ужасной — он оценил всю степень безумия, заключенного в паническом бегстве по лунной дороге.

Тщетного — по определению, ибо теперь он отчетливо представлял, сколько следов оставил на месте и аварии.

Уже очень скоро они укажут на него, как на преступника, к тому же — трусливого и подлого.

Ему стало стыдно и страшно.

Чувства заполнили душу именно в этой последовательности: сначала жгучий стыд, и только потом — страх.

Страх был сильным.

Он даже не заметил, как нога, беспрекословно подчиняясь напуганному подсознанию, нащупала педаль тормоза.

К развилке машина приближалась медленно.

Стрелка спидометра едва достигала отметки — двадцать километров в час.

Одновременно — похоже, что сознание, расколовшись в момент аварии, так и осталось многоликим — он молил Бога о том, чтобы дежурный инспектор оказался на месте.

В этой малости не отказала судьба.

Инспектор — кряжистый майор — коротышка с пышными пшеничными усами — мирно спал за рулем новенького «Форда», и долго не хотел откликаться, хотя он стучал по лобовому стеклу машины громко и решительно.

Просыпайся, командир. Авария

Какая еще авария, твою…. Г де?!

Недалеко, километров десять— двенадцать…. Я женщину сбил.

Ты?! — маленький майор проснулся окончательно. Взгляд стразу стал напряженным и подозрительным — Пил?

Трезвый.

Скорую вызвал?

Нет. Она мертвая, я проверил.

Все равно, полагается. Ладно, разберемся. Поехали.

Он подчинился.

Но по инерции бросился к своей машине.

Майор, однако, был теперь на чеку.

Стой, голубь! Ты куда это собрался? Теперь при мне будешь. И ни на шаг, понял? А то…

Он молча уселся рядом с майором.

Яркое сияние вспыхнуло над крышей «Форда».

Сине — красные всполохи распороли темноту.

Майор виртуозно выполнил красивый «полицейский» разворот. Сделав петлю на узкой дороге, машина понеслась туда, откуда только что приполз к развилке «Мерседес».

Точно мертвая? — майор все еще сомневался

Точно.

А как же ты, твою… Скорость какая была?

Под двести.

Ах, ты…. Это тебе хана…

Понимаю.

А откуда она там взялась? Время-то…

О времени майор, на самом деле, вспомнил только сейчас.

Маленькая стрелка часов на панели «Форда» едва переползла за цифру три.

— Три двенадцать…

Не знаю. Дорога была пустая, она — как из воздуха….

Все вы так говорите — проворчал майор, но, похоже, готов был поверить — Может, она пьяная была?

Не знаю. Нет, запаха не было, я бы почувствовал.

А может, обкуренная? Или — обколотая чем?

Может быть. Она, правда, какая-то странная… Холодная.

Ну, ты даешь, голубь! Холодная! Мертвая, потому и холодная… Ты-то сам ничего такого не курил? Ну, травку там, к примеру….

Нет. Я не…. Да ведь, экспертиза же будет….

Эт — точно, экспертиз теперь будет много.

Все. Притормаживайте, где-то здесь…

«Форд» с размаху влетел в распадок.

Майор, тоже не сбавил скорости, и машина слегка зарылась носом, так же стремительно скатываясь вниз, как его «Мерседес» сорока минутами раньше.

Разница заключалась в том, что ехали они теперь с другой стороны.

Поганое место — сочувственно бросил майор, съезжая на обочину — Ну, веди, показывай….

«Мигалка» на крыше «Форда» продолжала работать.

Сине— красное мерцание немедленно разлилось по дороге.

К тому же луна, как и прежде, ярко сияла на синем небосклоне.

Отчетливо просматривались даже густые заросли кустарника.