Лев Кожевников - Смерть прокурора Страница 7

-- Скорее всего, заставил уплатить.

-- Возможно.

Через минуту прокурор Хлыбов остановился на перекрестке двух улиц. С ццной стороны углом шел забор, из-за которого виднелись крыши приземистых корпусов -- что-то похожее на автобазу или механические мастерские. С другой тянулись деревянные домишки с палисадниками, черемухами и поленицами дров.

-- Тоже в известном смысле достопамятное место,-отрекомендовал Хдыбов.-- Обрати внимание: фонарь с производственной территории отбрасывает за забор густую, черную тень, так что часть перекрестка всю ночь остается в тени. Постоянно ходит транспорт, в основном грузовые. Так вот, в одно прекрасное утро обитатели этих живописных трущоб обнаружили на дороге под заборам раздавленного колесами мужчину. Транспортное происшествие? Несчастный случай? Отнюдь. Экспертиза установила, что ко времени наезда потерпевший был мертв уже два дня. Естественно, документов никаких. Способ совершения убийства установить тоже не удалось. Тело было буквально расплющено под колесами. Личность опознанию не подлежала по той же причине. Опросы ни к чему не привели. Заявлений о розыске в милицию не поступало. В общем, дело в конце концов приостановили.

От каких-либо выводов Хлыбов воздержался. Он вдруг замолчал и, казалось, забыл про своего спутника. Однако знакомство с местными достопримечательностями на этом не закончились. Как, впрочем, и встречи с интересными людьми.

Едва они вышли на набережную, с Хлыбовым громко, но заискивающе поздоровался неопрятный тип неопределенного возраста с малопривлекательной лисьей физиономией. Хлыбов, едва взглянув, брезгливо сморщился и махнул рукой.

-- Иди, иди себе! .

-- Кто это? -- с улыбкой спросил Алексей, ожидая услышать очередной местный анекдот.

-- Так себе,-- Хлыбов фыркнул.-- Вначале изучал экономику развитого социализма, вел даже какие-то курсы при ДК. Потом запил. А теперь развлекается тем, что в подворотнях демонстрирует малолеткам, по преимуществу девочкам, свои половые органы. Через неделю оформляем сукина сына в психушку.

-- Действительно болен?

-- Не думаю. Очень связно, даже доказательно, и даже с эстетических позиций объясняет, почему он это делается почему это ну, просто нельзя не делать. В человеке, говорит он, все должно быть прекрасно -- и мысли, и душа, и тело. Если что-то естественно, что дано человеку самой природой, то оно не может быть безобразным... Ну, и так далее, полный набор штампов, усвоенных из известных источников, цитируя каковые, наш марксист начинает расстегивать ширинку.

Хлыбов усмехнулся.

-- Ты, кстати, не думай, Алексей Иванович, сумасшедших в этом городе нет ни одного. Просто на удивление. Даже напротив -- народонаселение отличается удивительным здравомыслием, до утилитарного. К примеру, та мама восемнадцатилетнего преступника. Ведь она точно все высчитала: жить инвалиду год, от силы два. пользы от инвалида государству никакой -- одни убытки. Лечение, инвалидский паек, жилплощадь занимает -- вред один. По сути, мальчик избавил общество от вредителя. За что же наказывать? Она даже исторический прецедент вспомнила: у северных народов некогда сын душил престарелого родителя, набрасывая на шею удавку, чтобы не кормить в условиях сурового севера лишний рот. Такая смерть от руки сына считалась почетной. А чем мы хуже, спросила на суде образованная мама? У нас в стране в настоящее время с пропитанием дела обстоят не лучше, и мы это понимаем -- перестройка хозяйственного механизма требует от всех нас, советских людей, определенных жертв... Логика железная, в пределах четырех арифметических действий. И что ты ей возразишь на это? Скажешь, нехорошо, мол, старичка было убивать, безнравственно как-то? Она не поймет тебя. Какая, ей-богу, нравственность, если от нее никакой пользы? А завфинотделом Возжаев, который за все желает платить? То же самое, вместо нравственности голая арифметика. Если эту так называемую нравственность нельзя просчитать на калькуляторе и разнести постатейно, сделать бухгалтерскую проводку, стало быть, никакой нравственности в природе нет. Так, баловство одно. При всем том, Возжаев человек честный, на чужое никогда руку не поднимет.

Оставшуюся часть дороги Хлыбов уже не умолкал, одна история следовала за другой с одновременным осмотром достопамятных мест. только на этом маршруте их набралось десятка три, а то все четыре -- Алексей давно сбился со счета. К тому же, к центру города публики на улицах становилось больше, и редкий из встречных не обменялся с Хлыбовым сердечным рукопожатием. Хлыбов всех знал, и люди в массе своей все были чрезвычайно интересные.

Поначалу Алексей смеялся от души. Потом замолчал, а к концу в нем созрело и постепенно оформилось некое апокалиптическое ощущение конца...

Мир с подачи Хлыбова, вывернутый своей изнаночной стороной, на глазах превращался в чудовищный паноптикум. Какаято нечисть крутилась вокруг, выродки улыбались со всех сторон исковерканными лицами и протягивали для рукопожатия искривленные или же сросшиеся пальцы... Безобразно обнажались и что-то убежденно доказывали друг другу, срываясь на визг, требуя возмездия, шельмуя, обличая, негодуя...

Алексей тряхнул головой, прогоняя наваждение. Все, что говорил Хлыбов, было абсолютно верно, было запротоколировано и давно превратилось в документ, но в то же время Алексея не оставляло чувство, что перед ним тяжело больной человек, спустя еще какое-то время он уже не сомневался, что Хлыбов, действительно, болен "прокурорской" болезнью. Та самая изнаночная жизнь постепенно вытеснила здоровые ее формы, и в душе Хлыбова с некоторых пор воцарился этот ужасный паноптикум.

Они остановились перед подъездом пятиэтажного типового дома.

-- Пришли,-- коротко резюмировал Хлыбов.-- Но у меня вопрос, Алексей Иваныч, прежде чем мы расстанемся.

-- Хоть два, Вениамин Гаврилович.

-- Какого черта тебе здесь понадобилось? В этой дыре? Тебе что некуда было деваться?.. Ну, чего молчишь?

-- Думаю, Вениамин Гаврилович. Если я скажу правду, вы все равно не поверите, поэтому стою вот и думаю, как бы соврать убедительно, чтобы вы удовлетворились.

-- Ха! А я помогу, пожалуй. Я тут на днях получил насчет тебя рекомендации. Прямо скажем, великолепные. Расхвалили, у-у! Дальше ехать некуда. Как на похоронах. А когда хвалят, сам знаешь, обычно хотят спихнуть, во что бы то ни стало. Это как цыган на базаре старую кобылу продавал.

Алексей кивнул.

-- Все так, Вениамин Гаврилыч. Могу только добавить...

-- Ну?

-- Первомайский район, вы знаете, в областном центре самый престижный, прокуратура, стало быть, тоже на высоте, кадрами укомплектована на все сто. И работы в меру. Но вот гляжу, с нового года одно дело на меня сверх навесили, второе, третье. И все неподъемные, я чуть дышу. Сроки прохождения начали требовать, а у меня -- завал. До десяти вечера каждый день торчу на работе, и так из месяца в месяц. Наконец, зампрокурора Сапожников...

-- Знаю такого.

-- Вызывает к себе. Давай, говорит, Леша, поговорим начистоту. Тебя отсюда выталкивают, ты, наверное, понял? Не потому, что ты плохой следователь, не подумай. Понадобилось твое место для одного высокопоставленного отпрыска. Только-только закончил московский юрфак и хотел бы иметь работу недалеко от места жительства. Прокурор, сам понимаешь, тут не при чем. Самого в два счета вышибут. Так что не мучай себя и нас, пиши заявление. А уж рекомендации тебе будут, какие хочешь и куда хочешь. Вот такие дела, Вениамин Гаврилович.

Хлыбов фыркнул.

-- Я так и думал в этом роде что-то. Ладно, вот ключ... Квартира сто восьмидесятая, четвертый этаж. Две комнаты, так что в любую на выбор заселяйся.

Алексей шагнул в темный подъезд.

-- Стой! -- раздался сзади голос Хлыбова.-- А версия? Насчет соврать... Или не придумал еще?

-- Версию, Вениамин Гаврилович, я вам и доложил.

-- Ну да? Соврал, что ли?

-- До последнего слова.

-- От шельма! Молоде-ец... на голубом глазу. Экспромтом! Хлыбова, а?! -- шумно восхитился Хлыбов.-- А я, голубчик, признаться, поначалу тебя за дурака держал, ты уж извини, но теперь вижу, сработаемся, ха-ха! Кстати... на кой ляд тебе наша дыра? Если по правде? Здесь мухи от тоски дохнут.

-- Из любопытства, Вениамин Гаврилович.

-- Чего, чего?

-- Из любопытства. Это сущая правда, как на духу. Если не слишком торопитесь, я в двух словах объясню.

Хлыбов качнулся с пяток на носки, махнул рукой.

-- Ладно. Валяй.

-- Все началось с моего студенческого диплома. По статистике правонарушений. С дипломом я разделался скоро, а вот в статистике увяз. Поначалу меня интересовала динамика правонарушений, цикличность, периоды вспышек, затухание, характер преступных действий и тому подобное, но потом я выделил для себя особую группу так называемых нераскрытых преступлений. Не тех, которые были завалены по халатности или по недомыслию следствия, а совершенно особую -- в некотором роде таинственных преступлений, из числа тяжких.