Галина Романова - Дожить до утра Страница 7

Как-то, читая книгу одного из любителей изложить исторический ход событий на свой писательский лад, Николаев наткнулся на описание внешности Екатерины Второй. Так вот этот самый автор написал, что, вопреки всем утверждениям современников, была она на редкость мала ростом. Но обладала удивительной способностью сгибать спины придворных, глядя на них, приподняв подбородок и полуприкрыв веками глаза. Всякому хотелось прочесть что-нибудь важное для себя в ее царственном взоре, вот и выгибался каждый на свой лад. Отсюда-де и миф о ее высоком росте.

Если это правда, то что-то похожее было и у Ксении. Имелся в ее арсенале этот взгляд, особенно бесивший Николаева. В такие моменты ему хотелось схватить ее за плечи, встряхнуть что есть сил, сбросить с нее это надменное оцепенение. Заставить посмотреть на себя широко открытыми глазами, а не прятаться за непроницаемой вуалью полуопущенных ресниц.

Но она оставалась невозмутимой. А он все свое бешенство, все свое нерастраченное негодование хоронил глубоко внутри себя, где набирал силу до времени дремлющий вулкан. Боялся он в этой ситуации лишь одного — взрыва. Поскольку никому бы не смог ответить, что за этим последует…

Глава 7

Володю поминали все.

Сдвинули колченогие столы в кухне. Застелили их клеенками и принялись заставлять снедью, благо готовились весь вечер.

Ксюша во всеобщих приготовлениях участия не принимала. Потому как теперь являлась безработной и вольна была распоряжаться своим временем как хотела, она посвятила большую часть дня беготне по магазинам.

В результате ее хлопот в тарелках сейчас красовались и бутербродики с икоркой, и аппетитные пластинки семги вперемешку с сочными кусками копченого балыка.

— Ишь ты! — и тут не удержалась от завистливого возгласа Нинка. — Видать, неплохо на арбузах зарабатываешь!

— А ты сходи, попробуй, — беззлобно откликнулась Ксения, нарядившаяся по такому случаю в черную трикотажную кофточку, застегнутую наглухо до самой шеи. — Может, и того больше сгребешь…

— Нет, у меня не получится. Ты просто везучая. — Нинка махнула рукой и принялась выкладывать в большую глубокую тарелку картофельное пюре. — Не знаю, что там у тебя в прошлом за трагедия произошла. Володька, царствие ему небесное, спьяну что-то болтал здесь такое. Но вернуться с того света, так выглядеть… Да еще и не бедствовать…

— Э-эх, Нинка! — Ксюша взяла нарезанный хлеб и принялась раскладывать его по тарелкам. — Вроде и прожила ты немало, а не понимаешь, какой настоящая беда бывает.

— А чего я должна понимать-то? — Нинка облизнула ложку, пробуя картофель на предмет солености, и недоуменно пожала плечами. — Жива же!

— Может, и так, — не могла не согласиться Ксюша. — Только для меня в настоящий момент беда — это не когда ты мертв. А когда, стоя вот здесь вот, сейчас, живым себя не ощущать.

— Блажь это все, — не унималась соседка. — По мне, так уж лучше жить, чем в земле гнить.

Спорить Ксюша не стала. Лишь глубоко пару раз глубоко вздохнула и окинула внимательным взглядом стол. Вроде все было как положено. Все приборы на месте. В центре стола пустая тарелка. В ней стакан с водкой, накрытый кусочком хлеба, а рядом неизвестно кем оставленная связка Володиных ключей. Имел он такую привычку перепоручать кому-нибудь из соседей свои ключи. На всякий случай, чтобы не потерять спьяну. И тут ее кольнуло! Как же так, ведь одна из соседок говорила, что за два дня до своей смерти он спиртного в рот не брал. Зачем же он тогда ключи оставил?

— Девочки, — Ксюша склонила голову набок и, не отрывая взгляда от злополучной связки ключей, спросила: — А зачем Володя ключи оставлял на этот раз? Ведь он трезвый был.

Женщины, к тому времени покончившие со всеми приготовлениями и устало присевшие на табуретки, недоуменно переглянулись и поочередно пожали плечами.

— Вообще-то он их почти всегда мужику моему оставлял, — откликнулась после паузы Оксана. — Но он сейчас в ванной, как выйдет, спрошу. Но я что-то не видела, чтобы он их сюда клал.

В ее мужика Ксюша вцепилась похлеще опера. И зачем, и когда, и что он говорил при этом, и как выглядел. Несчастный Михайло, так звали мужа Оксаны, аж вспотел от волнения. Шутка ли, он, может быть, последним видел в живых Владимира, а весь разговор с ним ускользнул из его памяти.

— Да не помню я, Оксана, — окал он, опрокидывая рюмку за рюмкой. — Кажется, брякнул что-то вроде «на всякий случай», и все. Если бы я знал, что последний раз его вижу, я бы запомнил. Кому же теперь-то их отдавать?

— В ЖЭК надо сдать, — авторитетно заявил Нинкин муж, к тому времени заметно захмелевший и не спускавший сальных глаз с Ксении. — Правильно я говорю, Ксения Николаевна?

— Может быть, может быть, — рассеянно пробормотала она, совсем не обращая внимания на то, как бесится от ревности Нинка. — А родни у него не было?

Этот, казалось бы, простой вопрос привел всех в недоумение. Народ зашумел, задвигал стульями. Каждый начал что-то припоминать. Но ясность внесла все та же пожилая соседка, расчесавшая на этот раз свои седые волосы на прямой пробор.

— Сын у него, — заявила она, когда многоголосье понемногу затихло. — С матерью живет где-то на окраине. Димкой зовут. Оксаночка, какая же вкусная рыбка. Вы в каком магазине ее покупали?

— А сколько лет отпрыску? — непонятно почему заинтересовалась Ксюша, пропустив мимо ушей последний вопрос соседки.

— Ой, я и не знаю точно. — Соседка отложила вилку с нацепленным кусочком семги на край тарелки и наморщила лоб. — Кажется, шестнадцать. Может, чуть больше или меньше. Я думаю, что комната теперь ему достанется. Помнится, Володя говорил мне, что сын у него прописан.

Для всех эта новость явилась полной неожиданностью, но еще большей неожиданностью стало то, что на следующее утро этот самый сыночек явился по месту прописки и с напряженной полуулыбкой заявил присутствовавшим в тот момент на кухне жильцам о своих правах.

Не надо было быть сверхпроницательным человеком, чтобы с первого взгляда понять: великовозрастное Володино чадо — это олицетворение великого кошмара, после которого папашины посиделки с балалайкой покажутся раем.

Ксюша пропустила момент водворения на родительской жилплощади сего славного дитяти, но все последующие дни имела удовольствие лицезреть его отвратительную физиономию в непосредственной близости от себя.

Глава 8

— Максик, ты несправедлив к ней, — пыталась урезонить не в меру разошедшегося супруга Милочка. — Она старалась…

— Старалась?! — возопил Макс, перекрывая звук телевизора. — Что она делала?! Что?! При каждом удобном случае оскорбляла меня сверх всякой меры?! От тебя отворачивалась?! Валерку посылала куда только можно?! В этом проявлялось ее старание?! Ответь мне!

В гневе Макс был страшен. Желваки играли на скулах. Ежик волос, казалось, еще сильнее ощетинивался. А бугры мышц, перекатывающихся под тонкой футболкой, предостерегали каждого, что в дебаты с ним вступать опасно. Поостереглась и Милочка. Она закусила обиженно губку, поморгала глазками из-за непрошеных слез и, не встретив в лице мужа сочувствия, занялась маникюром.

В конце концов, может быть, Макс и прав. Сколько можно с ней возиться? Они с Леркой от ее постели в больнице не отходили, когда Виктор их туда отвез. Затем навещали каждый день в доме у Виктора. Стоит вспомнить, каких трудов ему стоило уговорить ее пожить у него!

А куда, спрашивается, ей было идти?! Пока лежала в коме, ее предприятие едва не разорилось. Квартиру пришлось отдать за долги. Затем дальше — больше…

Милочка вспомнила, как стойко встретила Ксюша известие о том, что она теперь не является хозяйкой ателье и магазинов, и тяжело вздохнула. Как удалось перекупить акции той миловидной гадине, завладевшей контрольным пакетом, до сих пор для Милочки остается загадкой. Ведь все люди были на редкость преданны Ксюше. Почему же они вдруг так поступили?

— Не стоит забивать себе голову ненужными проблемами. — Макс вернулся из кухни и, потягивая пиво из жестяной банки, внимательно смотрел на попритихшую супругу. — В конце концов, у нее своя жизнь, а у нас своя. Так я говорю, малыш?

— Да, — согласно кивнула она, но глаз не подняла. Пусть помучается, раз позволяет себе голос на нее повышать.

— Эй, — безотказно сработала Милочкина уловка. — Мила, посмотри на меня, котенок…

Далее должен был последовать судорожный вздох, частые взмахи ресницами и в довершение дрожащий голосок, жалобно просящий не обращать на нее внимания.

Макс был, как всегда, раздавлен. Он до боли любил ее. Любил трепетно, нежно, как ребенка. Он и относился к ней, как к большому ребенку, но эта ее подруга…

— Милая, ну пожалуйста, ну прости меня! — Он опустился на пол перед креслом, где она сидела, и положил ей голову на колени. — Я был не прав, накричав на тебя. Ты же здесь ни при чем… Пожалуйста, прости меня…