Джорджо Щербаненко - Юные садисты Страница 7

Наконец Дука поднял пустую бутылку. Амбре, распространившееся в тесном кабинете, трудно было передать словами. У стенографиста с бородкой а-ля Кавур покраснели глаза, Маскаранти высморкался, одного из охранников душил кашель, а юный перестарок стал зеленого цвета. В тот вечер он так насосался этого анисового пойла, что потом его целые сутки приводили в чувство в изоляторе. А теперь этим чудовищным запахом пропитались все брюки и ботинки; глаза у парня начали слезиться, чувствовалось, что его вот-вот вывернет наизнанку.

– Может, окно откроем? – предложил Маскаранти, беря на себя роль миротворца.

– Ну что ты, на улице так промозгло, мальчик может простудиться, – возразил Дука. – Погляди, он ведь, кажется, тоже чахоточный. – Выждав несколько секунд, он обратился к молодому одутловато-зеленому старцу: – Спрашиваю еще раз: кто принес в класс бутылку анисового ликера? В первый раз ты ответил, что не знаешь. Но, может быть, ты что-то подзабыл? Попытайся вспомнить, если тебе это удастся, я тут же отправлю тебя в камеру да еще пачку сигарет подарю. – Он пододвинул к нему пачку с лежащим поверх нее коробком спичек. – Уж напрягись, пожалуйста!

Веро Верини поднес руку ко рту; рожа его перекосилась от сильного рвотного позыва.

– Вспомнил.

– Ну?

– Это он принес бутылку.

– Кто – он?

– Я видел, как он входил с бутылкой... Фьорелло Грасси.

Дука Ламберти, не шелохнувшись, уставился на свои руки.

– Спасибо, можешь идти. Сигареты возьми, – напомнил он, видя, как старый юнец поднялся со стула, всколыхнув повисшую в комнате анисовую ауру. – Дайте ему выспаться и вообще будьте с ним полюбезнее, – наказал он охранникам.

Когда арестованного увели, Маскаранти снова спросил:

– Доктор, можно я немного проветрю?

– Нет, – отрезал Дука. – Этот запах о многом напоминает нашим детишкам. Когда их взяли, они все были пьяны в стельку, думаю, их целый месяц будет мутить при одном воспоминании об анисовом ликере.

Так-то оно так, но мы здесь тоже долго не выдержим, подумал Маскаранти. Он поднялся и со вздохом проговорил:

– Привести Фьорелло Грасси? – Фьорелло Грасси был теперь подозреваемым номер один, ведь двое приятелей показали, что именно он принес бутылку в школу.

– Нет, – покачал головой Дука. – Тащи-ка еще одного хитреца – Этторе Доменичи.

– Слушаюсь, доктор.

3

– Садись, – сказал Дука подростку. – Ближе к столу, не стесняйся. Пол немного мокрый, это бутылка анисового опрокинулась, ты его когда-нибудь пробовал?

– Да, синьор, – ответствовал Этторе Доменичи.

В деле про него говорилось, что ему семнадцать лет, что он сын проститутки, но жил до сих пор не с ней, а с теткой, за исключением двух лет, проведенных в колонии. С первого взгляда Дука распознал в нем одного из тех трусливых подонков, которые заискивают перед следователем, охранниками, надзирателями, пытаясь продемонстрировать свое отменное послушание – впрочем, притворное: на самом деле они только и думают, как бы всех провести. Войдя в круг света, Этторе Доменичи тоже сонно захлопал глазами.

– Расскажи, как ты провел тот вечер.

Он немного опустил лампу, чтобы свет не бил парню в глаза: в полумраке тому будет легче врать. Дука иногда даже нравилось вводить в заблуждение этих несчастных идиотов, считающих себя прирожденными хитрецами.

– Я ничего не делал, синьор, я ни при чем!

– Да я знаю, что ты ничего не делал, но ты расскажи, что видел.

Услышав такой спокойный голос, парень, должно быть, решил, что полицейский просто олух.

– Я и не смотрел даже, мне было страшно, – смиренно отозвался он.

– Ну как же, Этторе, ведь праздник длился почти два часа, – невозмутимо возразил Дука. – Не стоял же ты все два часа, отвернувшись к стенке, только бы ничего не видеть? Ну, не смущайся, расскажи, что видел!

– Ничего не видел, – повторил парень.

– Так. – Дука встал и обошел вокруг стола. Маскаранти сглотнул ком в горле. Вот сейчас Дука придушит этого щенка, а он, Маскаранти, не сможет ему помешать, потому что доктору Дуке Ламберти никто не в силах помешать, но, с другой стороны, если доктор Дука Ламберти хоть пальцем тронет кого-нибудь из этих ребят, то его величество Карруа вышвырнет доктора Ламберти вон из полиции.

Но Дука не тронул парня, только подошел к нему, взял со стола пустую бутылку, вылил себе на ладонь оставшиеся капли и поднес ладонь к его носу.

– Тогда понюхай вот это, потому что в комнате, наверное, запах уже не чувствуется, и скажи, пил ты в тот вечер анисовый ликер или нет.

Он провел ладонью по носу и губам парня; тот закашлялся и с трудом выдавил:

– Я не хотел пить... меня заставили... Они засунули мне бутылку в рот и сказали: пей!

– А кто тебя заставил?

– Не знаю. Все. Их же много было.

Двойная ложь, подумал Дука. Врет, что его заставили пить, но даже будь это и правдой, не мог он не запомнить, кто из приятелей заставлял его. Какие же они все-таки тупицы!

– И ты ничего не видел из того, что твои приятели делали с вашей учительницей?

– Нет... почти ничего, – пробормотал парень, давясь кашлем (анисовый ликер попал ему в дыхательное горло).

– Что значит «почти»? Что-то ты все же видел?

На этот раз естественного кашля у него уже не получилось.

– Да, синьор, я видел, как ее раздели, но мне стало страшно, и больше я не смотрел.

– Обычно в твоем возрасте не отводят глаз от голой женщины.

– Мне стало страшно, они засунули ей платок в рот, чтоб не кричала, и я не хотел на это смотреть.

– Но если ты видел, как ей засунули платок, значит, должен был запомнить, кто это делал.

– Я... – «Мальчик» Этторе Доменичи покраснел, весь покрылся испариной (иногда от страха бросает в жар) и наконец решился: – Да, я видел.

– Кто же?

– Не знаю, я боюсь ошибиться, но, по-моему, это Фьорелло.

– Ты хочешь сказать, Фьорелло Грасси? Вот этот? – Дука достал из папки предварительных допросов протокол допроса Фьорелло Грасси с фотографией.

– Да, синьор, он.

Минуты две Дука Ламберти молчал. Все присутствующие тоже молчали, хотя они и до этого не проронили ни звука. А он изо всех сил старался не поднимать глаз на парня, иначе ему бы не удалось погасить клокочущую внутри ярость.

– И кто принес в класс бутылку анисового ликера, ты, разумеется, не знаешь? – спросил он наконец.

– Нет, не знаю.

Еще одна пауза, покороче. Дука вытащил из ящика лист бумаги, ручку, положил их перед подследственным и сказал:

– Ладно, допрос окончен. Начинается письменный экзамен.

Парень посмотрел на него удивленно и даже попытался улыбнуться.

– На этом листке ты мне нарисуешь то, что я скажу. – И сказал, что нарисовать, в самых неприкрытых выражениях.

Этторе Доменичи снова покраснел, но не от стыда, а от страха, который внушал ему голос Дуки.

– Только не уверяй меня, что никогда этого не рисовал, – предупредил Дука его возражения.

Парень дрожащей рукой выполнил приказание.

– Так, а теперь то же самое, только женского рода, – велел Дука. – Понял, или тебе сказать, как это называется?

Этторе Доменичи изобразил женские бедра и требуемый объект.

– Молодец. Теперь я буду диктовать тебе фразы и отдельные слова, а ты знай себе пиши.

Он продиктовал первое слово, и не то чтобы Маскаранти, стенографист и двое полицейских вовсе не слышали подобных слов, но что-то в них содрогнулось от холодного, отчетливого тона, каким это слово было произнесено.

– Писать? – недоверчиво откликнулся парень.

– Когда говорят пиши – значит, пиши. – Дука стукнул кулаком по столу.

– Да, синьор. – Парень нацарапал слово.

– А теперь другое... – Дука выдал следующий термин.

Парень кивнул и написал.

– Хорошо, перейдем к предложениям. – Он наблюдал, как семнадцатилетний молокосос старательно выводит буквы. – Еще одно и под конец вот эти два слова.

Лист был уже весь исписан похабными рисунками и словами.

– Уведите его, – кивнул Дука на парня.

Этторе Доменичи удалился. Дука протянул листок Маскаранти.

– Отдашь графологам. Эти слова и рисунки были на школьной доске. Экспертиза установит, кто из них нарисовал и написал их.

– Слушаюсь, доктор. Кого следующего? Фьорелло Грасси?

– Нет. Любого, только не Фьорелло Грасси.

– Слушаюсь, доктор. – Потом подобострастно спросил: – Может, я чуть приоткрою окно, а то этот запах?..

– Потерпишь! Окно откроем, когда закончим допрос.

Было почти четыре утра.

4

К шести он допросил еще четверых: шестнадцатилетнего сифилитика Сильвано Марчелли, у которого отец сидел в тюрьме, а мать умерла; потом некоего Паолино Бовато, сына алкоголика и сводни, отбывавшей срок. Допросил семнадцатилетнего сына честных славян Этторе Еллусича, у которого был только один порок – азартные игры, и он давно бы уже сидел в колонии, если б не вмешательство инспекторши по делам несовершеннолетних. И последним – четырнадцатилетнего Каролино Марасси, выходца из честнейшей семьи, но сироту, начавшего приворовывать, за что и схлопотал год исправительной колонии.