Илья Стогоff - Революция сейчас ! Страница 7

Однако самой радикальной анархической группой в СССР конца 1980-х был ленинградский Союз анархистов-максималистов. Лидером Союза был Дмитрий Жвания.

Сегодня Дмитрий - кандидат исторических наук, обладатель нескольких журналистских премий и отец двоих детей. А пятнадцать лет назад - только случайно он не вошел в историю как петербургский Герострат...

- В 1987-м я пришел из армии, поступил в Педагогический институт имени Герцена. Еще на экзаменах меня предупредили: никаких молодежных закидонов типа длинных волос и всего такого. Ага! На лекции я ходил с косой ниже плеч, в старинной гимнастерке и рваных джинсах. Для того времени это был эпатаж.

Едва поступив, я взял в институтской библиотеке классиков анархизма: Кропоткина и Бакунина. Помню, долго удивлялся: почему эти книги не запрещены?! Революция не может быть не мировой!.. На место Бога мы поставим сатану!.. Короче, все, что я хотел услышать, я услышал.

Подпольщик без организации - плохой подпольщик. Я стал думать, где взять сторонников. Пробовал общаться с футбольными фанатами, хиппи, художниками и поэтами, которые тусовались в Доме культуры пищевиков. Для одной их выставки даже написал стихи:

У тех, у кого слабые нервы,

Пускай случится припадок!

Испугались?

Жирные стервы!

Анархия - вот порядок!

Выставка наделала шуму. Но в организацию никто из приятелей идти не хотел. Только очень постепенно у меня сложился маленький кружок, всего несколько человек. Хоккейный фанат, который начитался статей о "Красных Бригадах", несколько мутных типов в бушлатах, которые тусовались возле станций метро и называли себя анархистами.

На собраниях я читал им Кропоткина, но было видно, что парням не интересно. Еще позже из армии пришел мой приятель, бывший хиппи, по кличке Макс Пацифик. В Вооруженных силах мозги у него встали на место, и от ненасилия он отказался. Все вместе мы решили, что пора действовать.

Газеты тогда обсуждали проект нового "Закона о молодежи". Я решил, что раз анархисты против любых законов, значит, мы должны быть и против этого. Никакой организации у меня не было, но я составил листовку, которую подписал "Союз анархистов-максималистов".

Множительной техники тогда никакой еще не существовало. Часть листовок я отпечатал на машинке сам, часть отдал печатать девушкам, которые были в меня влюблены. Когда набиралось штук тридцать-сорок, мы клеили их возле кафе "Сайгон", раздавали прохожим в метро. Один раз разбросали на концерте группы "Телевизор". Все равно это был мизер.

Самое интересное, что через неделю я открываю газету "Смена" и обнаруживаю статью на целую полосу: разбирают аргументы "Союза максималистов". Не то чтобы после этого мы попали в политику, но я понял, что все становится серьезнее. Произошло это в самом начале 1988-го.

Я много читал классиков анархизма, ходил по митингам. А организация не росла. Я успел жениться, потом как-то заболел, попал в больницу. Жена пришла меня навещать и принесла книгу дореволюционного анархиста Новомирского. Открываю, читаю: "Что должны делать русские анархисты? Грабить! Жечь! Убивать! Заниматься систематическим террором!"

К тому, что я читал, я всегда относился очень серьезно. Прочел? Попробуй воплотить в жизнь! Когда навестить меня пришел Макс Пацифик, я предложил ему устроить взрыв во дворце Белосельских-Белозерских, напротив Аничкова моста. Тогда там располагался Куйбышевский райком комсомола.

На выходные меня отпускали из больницы. Мы доехали до дворца, полазали внутри. В том месте, где сейчас расположен Музей восковых фигур, тогда находилась комната оперативного отряда. Взрывчатку мы решили заложить туда. И без человеческих жертв обойдется, и шуму наделаем.

Мы стали готовиться к первому теракту. Как раз тогда от одного моего приятеля ушла очередная жена, перед этим наставив ему рога. Парень был в полном охуении. Из дому не выходил, целыми днями курил марихуану. Я ему говорю: "Кончай! Делом надо заняться! Сразу все забудешь!"

Еще к нам прибился парень, который был женат на дочери ректора Политехнического института. Та девушка была очень богатой, стажироваться ездила в Алжир. Когда у нас всех начались неприятности, ее не то что в Алжир - на дачу больше никогда не выпустили!

Сначала мы долго думали, где купить динамит. Связей тогда у нас еще не было. И тут жена приносит мне телефон, просто сорванный с объявления на столбе. Оказывается, в Ленинграде есть кружок по изучению идей Кропоткина и Бакунина. Ничего себе! Я позвонил и встретился с их лидером Петей Раушем. Он вывел меня на своих людей.

Я думаю - вот оно! Сейчас создадим настоящую организацию! А оказалось... В общем, какие они анархисты! Сидят, болтают о многоукладной экономике. Типичные интеллигентские разговорчики. Сам Рауш выглядел, как карикатура на анархиста из фильма "Свадьба в Малиновке". В жару он мог выйти на улицу в одних желтых застиранных трусах.

Я все равно выступил у них на собрании, предложил поучаствовать в листовочной кампании. Парни как-то сразу припухли. Начали говорить, что нас всех посадят, это тупик. А после собрания ко мне подошел молодой человек, который сказал, что готов мне помочь, но - тайно.

Его звали Павел. Он работал освобожденным работником Кировского райкома комсомола. Чуть ли даже не секретарем. Какой-то он был... странный. Сам лимитчик и жена лимитчица, а живут в классной отдельной квартире. Взгляды - сверхрадикальные, а никого из классиков явно не читал. Ни с того ни с сего вдруг стал говорить, что к лету у него, возможно, появится оружие, предлагал организовать регулярные налеты на госучреждения.

Я решил, что, раз такое дело, нужна конспирация. Система у нас была сложная: говорили, что встретимся у последнего вагона, а встречались у первого, говорили, что встречаемся в шесть, а это значило, что в пять. Путались, искали друг друга... Чаще всего наши встречи проходили на заброшенном стадионе у Нарвских ворот.

Пока не решился вопрос со взрывчаткой, мы занимались листовками. Тогда за такие дела можно было надолго сесть. Для начала я съездил в Ригу. Остановился в общаге у каких-то русских женщин. Не подумай - никакого секса. Ночью сказал, что пойду позвоню жене.

Выхожу - стоит на остановке какой-то кекс в кепочке, слушает в магнитофоне панк-рок на латышском языке. Я ему предложил расклеивать листовки, а он говорит: "Пошли!" Отмороженный... За полночи мы обклеили все основные места Риги и даже Дом правительства.

Следующим этапом было расклеивание листовок в рабочих районах Ленинграда. Вдвоем с одним товарищем мы, сразу как спустились в метро, засунули одну листовку под стекло, к схеме станций. Интересное дело: народ сегодня и народ десять лет назад. Представь: через несколько вагонов от нас ехал какой-то работяга. Так он не поленился, перешел в наш вагон, прочел листовку и позвонил в милицию. Ну, а те связались с КГБ.

Мы вылезли из метро и шли по Седьмой линии Васильевского острова к Большому проспекту. На каждый дом клеили листовку. Я смотрю: за нами идут. А на Большом уже стоит черная "Волга". Смешно: один из "Волги" выскочил и орет: "Стой! Стрелять буду!" Мой товарищ ему в ответ: "Стреляй из хуя! Сука!" В того, что был ближе, я кинул бутылкой с клеем.

Мы бежали проходными дворами, и мы бы ушли - мы здорово оторвались. Но я умудрился заблудиться во дворах. Хоп! Тупик! Один к нам выходит и спрашивает: "Что? Сопротивляться будем?" Я еще подумал: цепью его, что ли, долбануть?.. Их было трое. Обычные парни. Если бы мы подрались, еще неизвестно, чья бы взяла. Но мы сдались.

Нас посадили в "Волгу". Тот, который нас задержал, всю дорогу орал: "Сейчас приедем в отделение, я тебе покажу, как против Родины бороться!" Стриженый такой, в очечках. Сейчас, наверное, где-нибудь в бизнесе. Товарища посадили в камеру к проститутке, которая всю ночь показывала капитану ноги, а меня - к каким-то заблеванным бомжам.

Под утро к моей камере подошел такой красавчик-мент и говорит: "Вы анархисты? Бляди! Почему вы, анархисты, были против... (Я еще подумал: против чего же анархисты?) ...против электрификации всей страны?!" Честное слово! Пока я сидел, очень мне хотелось этого мудака поймать где-нибудь, когда он будет без формы. Но, конечно, не поймал.

После такого стресса я здорово разболелся. У меня был жуткий приступ аллергии, я даже у народных знахарей лечился. По тем временам все было действительно серьезно: лет пять строгого режима.

Какое-то время меня не трогали. А незадолго до тбилисских событий 1990 года вышел Указ об ужесточении ответственности за оскорбление власти. Первым на допрос дернули моего товарища. Увезли на машине прямо с работы. Он мне звонит и орет: "Дима! Им все известно! Надо сдаваться!"

На следующий день в институте я поговорил с деканом. Она оказалась ничего: сказала, что, когда я отсижу, она похлопочет, чтобы меня восстановили на факультете. Еще через день я прихожу в институт, а меня уже ждут люди.