Владимир Безымянный - Нирвана Страница 7

- Смерть - избавление от физической оболочки, сковывающей и тяготящей наше истинное "я".

- В вашем подъезде убита девушка, Иван Петрович.

- Жаль. Всех, кто убит, поистине жаль. Хотя не все понимают, что порой быстрый переход - благо. Но Лера... Лера была нужна здесь.

- Откуда вы знаете, что убита именно Минская?

- ...

- Пожалуйста, конкретно.

Засохин развел руками с искренним огорчением.

- Боюсь, я не смогу вам ответить.

- Вам не кажется, что сейчас не стоит напускать туману?

- Дело не в том, что я не стану говорить. Просто вы меня не услышите. На уровне подсознания нужен иной слух, иной язык...

- То есть, вы считаете, что у меня с этим непорядок? Странно, но раньше я этого не замечал.

- Ни один врач не может быть абсолютно уверен, что его диагноз истинный. Если это действительно врач. - Засохин все так же прямо смотрел в глаза майору. Строкач невольно отвел взгляд. Ему начало казаться, что нечто подобное он уже слышал сегодня.

- Кого вы имеете в виду, Иван Петрович? Меня? Но я вовсе не врач.

- Я готов ответить на любой вопрос. Главное - услышать.

- Что ж, рад. - Строкач говорил вполне искренне.

А Засохин и не стремился что-либо скрыть или уклониться. Об этом можно было судить и по его странноватым ответам на вопросы следователя.

- Иван Петрович, речь идет об убийстве. Нравятся или не нравятся вам мои вопросы, но ответы на них вы должны дать.

- Я никогда не лгу. И не лгал, потому что за свои поступки несу ответственность перед высокой инстанцией. Верьте и вы мне. Недоверие ваша профессиональная болезнь, вы пропускаете через себя огромные массы лжи, и у вас повреждена духовная основа. Подобно тому, как сапожник, протягивая через передние зубы дратву, с годами теряет их. Я всегда стараюсь думать о светлом, потому что, думая о черном, люди влекут к себе силы зла. Страх и зло неразделимы, потому что сознание, напитанное страхом, создает образы, которые получают воплощение, начинают жить. Образ, как и слово, - материален, и с его помощью можно исцелять и умерщвлять, возвышать и втаптывать в грязь...

Строкачу было любопытно, но в то же время необходимо было направить разговор к вещам конкретным. Засохин же, похоже, был убежден, что говорит нечто предельно точное и определенное, то есть то, что требуется майору.

- Даже слепой видит жизнь. По-настоящему слеп лишь тот, кто отказывается видеть.

- То есть как это? - спросил Строкач.

- Если видят те, кто рядом с тобой, - видишь и ты. Если чувствуют чувствуешь и ты.

- Вам не пришлось сегодня посетить городскую квартиру? Я имею в виду ваше материальное тело.

- Я вас понимаю. Нет, отсюда я не выезжал. Если нужны подтверждения поговорите с ребятами. Со вчерашнего вечера никто из нас никуда не отлучался...

- Как поездка, Павел Михайлович? - Родюков позевывал, глаза у него слипались.

- Так себе. Побеседовали. В поселке Засохина и его команду знают, относятся с уважением, но, как бы это поточнее, - побаиваются. Даже бабки, которых хлебом не корми - дай язык почесать, на вопросы отвечают только "да" и "нет".

- А, может, все проще, Павел Михайлович? Алиби это стопроцентное... По-иному посмотреть - шайка, черт-те чем занимающаяся, подтверждает, что их главарь никуда не отлучался...

- Погоди, Игорь. Так далеко забираться мы можем только в предположениях. Во всяком случае, не установлено, что в убийстве замешан кто-то еще кроме Усольцева. Всего лишь версия, и довольно шаткая, основывающаяся на анализе поведения Усольцева. Нет ни мотивов действий, ни факта чьего-либо присутствия. Откуда он взялся, куда делся, что, наконец, конкретно сделал? Убил ли, и если убил, то кого именно? Кстати, что там по этим восьми страничкам?

- Семи, Павел Михайлович.

- Восьми, - Строкач посмотрел на лейтенанта, слегка прищурившись, потер подбородок. - Восьмая страница существует, и о ней забывать не следует. Так что там?

- Все - и ничего.

Строкачу были предъявлены три супружеские измены, два разоблачения вероломных деловых партнеров, одна операция по охране и еще расследование по подозрению в слежке, оказавшейся плодом расстроенного воображения задерганного бизнесмена.

- Довольно-таки подозрительный тип. Хотя и имеет легальное прикрытие. Копнуть бы там поглубже, - заметил лейтенант.

- И это кое-что. В сфере деятельности Усольцева появился сомнительный фигурант, и это необходимо отработать до конца. Как ты разобрался в записях? Насколько я помню, ни адресов, ни фамилий там нет. Шифр?

- Тайнопись, но простенькая, на дилетантов, - Родюков слегка напыжился, гордясь проявленной сметкой. Строкач улыбнулся. - Молоком писал. Нагрели - проявилось: телефоны и адреса, на пяти страницах фамилии фигурантов, на трех - имена. Конечно, побегать пришлось, да и не очень-то всем им хотелось делиться сведениями.

Строкач уже не слушал. Он листал страницы тетради, лишь на мгновение задерживаясь на каждой, впитывая расплывающиеся записи. На деле же его интересовало одно - восьмая, и только привычка к порядку удерживала его от того, чтобы начать именно с нее.

Вот и она. Знакомая единица с четырьмя нулями, а справа - коричневая пометка: "Валерия". И - уже известный адрес.

Этот небольшой уютный магазинчик в центре города Строкач хорошо знал. Полгода назад заштатный гастроном перешел на какую-то новую форму работы, не то арендную, не то подрядную, - в детали майор не вдавался, - и с товарами стало полегче. Цены, конечно, стремительно взлетели, и оттого посетители больше толпились возле изобильных прилавков, чем покупали. Сливочное масло, однако понемногу брали - куда деваться. Румяная продавщица работала споро, с ловкостью фокусника, и довольно неохотно откликнулась на просьбу майора отвлечься на минуту.

- Дмитрий Дмитриевич? Как же, вчера брал масло. Ну, кто его у нас не знает! Знаменитость. Он у меня свекровь лечил от нервов, да я и сама к нему хожу. - Она залилась свекольным румянцем. - Худею... Он такой умный, Дмитрий Дмитриевич, так говорит!.. "Золотые иглы из храма Лотоса"...

Продавщица мечтательно вздохнула, но довольно быстро вернулась к будничной прозе.

- А вот в котором часу - не упомню. После открытия торговли уже около часу, - значит, в начале десятого... И ведь я его всегда примечаю - он еще сказал что-то такое... Подождите! - встрепенулась толстуха. - Точно, про участкового нашего. От него, говорит, иду. Подрайон-то рядом... Участковый у нас умница - участок знает как свои пять пальцев, память - компьютер! Он сам совершенно точно скажет, когда Дмитрий Дмитриевич был...

Вывеска подрайона виднелась буквально в двадцати метрах от магазина, и участковый оказался на месте. Солидный, начинающий полнеть капитан Самохвалов стремительно поднялся навстречу коллеге из угрозыска.

- Павел Михайлович, рад видеть! Как у вас? Что-нибудь выяснилось с этим детективом?

- Работаем. С этим и к вам. Кто еще так знает район!

- Верно, верно, - довольно пророкотал капитан. - Усольцева я, правда, знал неважно, но в его "агентстве" как-то побывал. Любопытно стало, каково это нынче - частным порядком с преступностью бороться.

Как бы подчеркивая контраст, капитан широким жестом обвел просторную комнату - одну из трех в подрайоне, - давая возможность оценить два телефонных аппарата, большой сейф в углу, дюжину вымпелов и грамот на стене, и бархатное знамя на мощном древке за шкафом.

- А с Хотынцевым-Ландой, целителем, вы тоже знакомы?

Участковый как бы даже и возмутился:

- Дмитрий Дмитриевич? О чем речь! Гордость наша. Блестящий врач, а какой человек!

- Но ведь тоже своего рода частник? - съязвил Строкач.

- Ну-у, скажете... Между прочим, он заходил вчера. Утром, где-то без двадцати девять. Я тоже только что прибыл, мы у дверей столкнулись. Побеседовать с Дмитрием Дмитриевичем - одно удовольствие, от него такая энергия исходит, потом целый день легко дышится.

- И долго вы заряжались?

- Не понял, - удивленно вскинул седую голову Самохвалов.

- Сколько вы беседовали с Хотынцевым-Ландой?

- Это проще простого, - участковый ткнул кургузым пальцем в черный раструб радиоточки. - Как раз "Маяк" девять пропикал, он и заспешил. Занятой человек.

- Значит, в девять?

- В четверть десятого - мы с ним уже на ходу потолковали кое о чем. А в чем, собственно, дело?

- Павел Михайлович, вы это серьезно насчет целителя? - в голосе Родюкова слышалось такое наивное удивление, что Строкач расхохотался.

- Ну, Игорь, ты у нас прост. Я лично вполне допускаю, что все действующие лица уже на том свете.

- Ну, Минская, во всяком случае, оборонялась...

- И потому выхватила из кармана халата "вальтер", которого у законопослушного гражданина быть не может? Пистолет был наготове - на ткани следы смазки, на оружии - ворсинки.

- Тогда, может, она выстрелила сначала...

- А Усольцев, мгновенно скончавшийся от трех пуль, прыгнул к Минской, ударил ее ножом и убрался в свой угол. Любопытная версия. Растешь... Ладно-ладно, не дуйся, - кивнул Строкач, посерьезнев. - Не было у меня причин грешить на Дмитрия Дмитриевича. Нет мотива, а кроме того - алиби, все состыковалось. В восемь тридцать вышел из дома, вахтер подтверждает. Десять минут ходу до подрайона. Сорок минут с участковым. В это время Усольцев пришел к Минской, уже оба были мертвы. В семнадцать минут десятого Хотынцев-Ланда входит в магазин. Две минуты на покупку масла совпадает с показаниями продавщицы и ее напарницы из соседнего отдела. В девять тридцать он уже возле дома, отдает соседке покупку и спешит на работу. В клинике появился, когда еще не было десяти.