Павел Генералов - Юность олигархов Страница 7

— А чего вдруг именно «Манчестер» тебе на сердце лёг? — Стас был удивлён. Но не «Манчестером», а принесённым счётом. Достав калькулятор, он пересчитал. Сходилось. Вот блин!

— Песенку «Битлз» помнишь? — качнулся на стуле Лёвка. — Про Манчестер и Ливерпуль? Вот именно поэтому. Хочу! — он хотел было почесать палочкой за ухом, но вовремя спохватился. Мечтательное выражение на его лице медленно сменилось вновь на сугубо деловое. — Ладно, Стас, давай без Нью — Васюков. Конкретно, что ты предлагаешь?

— Вот, наконец узнаю брата Лёву. Не Ужов — Удавов! — Стас масляно улыбнулся. — Это уже деловой разговор. В общем, так. Моё помещение. Оформим его снаружи всякими киношными монстрами и персонажами комиксов. Внутри — полутьма и однорукие бандиты вдоль стен. Перед каждым — высокое кресло, столик с пепельницей, да чтоб кружку пива было куда поставить. Весь персонал — кассир–оператор и охранник. Пиво и воду хорошенькая девочка разносить будет. Чтоб грудь наружу — корсетик специальный закажем. — Котов аж зажмурился от ослепительной, сказочной красоты нарисованной им картинки. — Персонал оплачиваем пополам. На ваш счет покупаем бандитов. Я сам, сам куплю, — успокоил он вскинувшегося было Лёвку. — В Голландии. Буквально за копейки отдают. Я уже все выяснил. Прибыль — пополам.

— А убытки?

— Ну Лёва, я разве кого когда подставлял?

— Да было дело. Или не помнишь? — исподлобья усмехнулся Лёвка, прикуривая от любимой ронсоновской зажигалки. — Не иначе — склероз. Что–то рановато. Проверь сосудики.

— Да ладно, Лёва, — Котов пригладил шерсть, ну, в смысле, волосы. — Кто старое помянет… Сам знаешь…

— Знаю, знаю. Короче, Склифосовский, — Лёвка затянулся, скосив глаза на кончик сигареты.

— Куда ещё короче? — искренне удивился Стас. — Расклад ты, надеюсь, понял. Говори с Гошей. Принимайте решение. Спорим, он согласится? На раз?

— Ты ещё с ним поспорь, — Лёвка исподлобья глянул на Котова в предчувствии ожидаемого эффекта. — На трефовый интерес.

Это был удар, что называется, ниже пояса. Чистой воды издевательство. Котов лучше всех знал, что сама мысль о споре или пари приводит Гошу в состояние ступора. Или бешенства. С того самого случая. Пять лет назад…

…Играли в карты у аспиранта Любомудрова. Вторые сутки кряду. Плотно засели в узкой, как пенал, комнате Любомудрова на одиннадцатом этаже университетской высотки.

Эта комната под номером «11–13» считалась нехорошей. Говорили, что именно здесь произошла в пятидесятых годах анекдотичная мехматовская трагедия. Два подвыпивших математика поспорили: можно ли успеть во время падения из окна с высоты одиннадцатого этажа завязать развязанные предварительно шнурки. Один прыгнул. Разбился в лепёшку. Шнурки, утверждали, были завязаны. Так что в этой комнате не всякий решался поселиться. Но Любомудров гордился своими крепкими нервами.

Пулю писали вчетвером. Сам Лёша Любомудров, третьекурсники Гоша Сидоров и Вася Липатов и пришлый инъязовец Стас Котов. Играли так долго, что баланс проигрышей–выигрышей каждого снивелировался настолько, что коммерческого интереса игра уже давно не представляла. Играли просто ради игры. Отчасти и по инерции — всё никак не могли остановиться.

От табачного дыма в головах шумело, как после многодневной пьянки. Окно с видом на всю Москву открывали каждые полчаса, отчего листочки с расписанными пулями летали по комнате как осенние листья в ветреную пору листопада. Хотя как раз стояла самая середина марта: даже отсюда, с одиннадцатого этажа слышны были душераздирающие кошачьи песни.

Мелькали пули, горы, висты и среди них — острокрылые стрекозы. Их, страшно пучеглазых, без устали рисовал Вася, съехавший на какой–то ветви индийской мифологии. Стрекозы в той древней традиции были посредниками между миром мёртвых и живых. Вася уверенно утверждал, что это как бы про математиков. Все его тетради и поля учебников были исчерканы этими глазастыми насекомыми. Он даже в курсовых рядом с фамилией, словно собственный бренд, пририсовывал маленьких стрекоз. И мечтал о дорогой цветной татуировке на левом, чтобы ближе к сердцу, предплечье. Все эти фантазии казались немного смешными, потому как внешне Вася был типичный Вася. Белобрысый, с пышным, немного вьющимся чубом, слегка курносым носом он был похож на всех среднерусских деревенских пареньков вместе взятых. И ещё — на Сергея Есенина, каким его рисуют на рыночных глянцевых открытках.

Во втором часу ночи после особо изнурительной пули, которая бесславно завершилась тремя подряд распасами, все бросили карты. Играть уже никто не мог просто физически, на такси денег не было, а вина достать в такое время нельзя было во всей общаге. Котов, застонав, занял единственное спальное место. И засопел безмятежно, как двоечник перед экзаменом.

Любомудров, повращав тёмно–карими, чуть выпуклыми глазами, всё же не выдержал. С книжной полки, отодвинув двухтомник академика Колмогорова, он достал припрятанную на крайний случай бутылку водки. Похоже, крайний случай как раз наступил сегодняшней ночью.

Выпив и с устатку быстро захмелев, заговорили о привидениях. Сам собою всплыл призрак из старой легенды про шнурки.

Вася завелся с полоборота. Схватив один из листочков, он прямо поверх расписанной пули набросал элементарные формулы. Перво–наперво нужно было вычислить время падения. Они находились на одиннадцатом этаже. Учитывая высоту потолков, плюс высоту университетского вестибюля, решили, что падение происходило с сорока четырёх метров. Быстренько посчитав, Вася выдал результат:

Или, если округлить, три с половиной секунды. Да, не разгуляешься.

Ботинки со шнурками были только на Васе. Сначала он сам попытался уложиться в заданное время. Любомудров, покачиваясь на стуле, щёлкал стареньким секундомером. Выходило никак не меньше пяти секунд. Потом шнурки на Васиных ботинках завязывал Гоша, опустившись на колени. И него получилось четыре с половиной. Любомудров уложился в четыре.

— Это предел, — уверенно заявил аспирант.

— Эксперимент нечист, — вздорно запротестовал Вася. — Нужна экстремальная ситуация. Спорим, уложусь?

И он, решительно встав с дерматинового стула, подошёл к окну и распахнул его. Листочки с пулями, оживившись, вновь закружили по комнате.

— Вася, не дури! — вскочил вслед за ним и Гоша.

— Да вы что, думаете, у меня в голове пуля? — возмутился Вася. — Прыгать я никуда не собираюсь. А вот сидя на подоконнике, завяжу за три секунды. С половиной, — добавил он. — Ну чего, спорим?

— На ящик пива! — вскинулся Любомудров.

— Стоп, мужики, с ума не сходите! — пытался остановить их Гоша.

Но Вася уже забрался на мраморный подоконник и, держась левой рукой за оконную раму, перекинул ноги наружу, на покатый заледенелый козырёк. Вниз посыпались мелкие ледышки. С ускорением в 9,8 метров в секунду.

Гоша было дёрнулся остановить безумного Липатова, но Любомудров, безмолвно приложив палец к губам, остановил его. Спор вступал в действие и третий здесь был лишним.

Секундомер тикал, казалось, со звуком вселенского колокола. Или это в висках стучала кровь, подгоняемая адреналином? Любомудров застыл в позе «тс–с–с», а Гоша с отвисшей нижней губой с ужасом наблюдал, как Васька, скрючившись на ледяной горке, колдует со шнурками. Облачко пара клубилось над ним — Вася дышал осторожно, каждое лишнее движение над сорокачетырёхметровой бездной могло оказаться роковым. Скользили с тихим шорохом потревоженные ледышки и Гоша едва уловил это мгновение — Васька начал тоже скользить вниз. «Ё–ё–ё», — выдохнул он, медленно, как в кино, продолжая сползать по козырьку, цепляясь замёрзшими пальцами за оконный переплёт.

Гоша в долю секунды подскочил к окну. Но не успел. В руках его осталась лишь джинсовая куртка, которую Вася не вдел в рукава, а лишь набросил на плечи. «Ё–ё–ё», — не смолкал крик…

Следствие по этому делу довольно быстро свернули — Василия Липатова признали шизофреником, тем более, что он и вправду состоял на учёте по этой части. Листочки с формулой и стрекозами стали едва ли не главным подтверждением этой версии. Плюс тот факт, что шнурки на ботинках, отлетевших от упавшего тела на десяток шагов, были и в самом деле завязаны. Похоронили Васю за счёт университета. Никто из родственников так и не объявился. Что, в общем–то, никого и не удивило: Вася был воспитанником Наро-Фоминского детского дома.

Любомудров ушёл из университета. Сначала отлёживался в психушке, потом, по слухам, подался в семинарию.

Гоша с того страшного дня не спорил. Никогда. Никогда…

…Как вспомнишь, так вздрогнешь, — помрачнел Котов. Но тут же отогнал от себя дурные воспоминания:

— Так что, Лёва, по рукам?

Нюша специально не накрасилась. Лишь чуть–чуть румянами подрозовила веки. Якобы так занималась, что глаза воспалились. Несчастная студентка на грани нервного срыва. Чтоб ему провалиться, этому Малькову с его конституцией! Надежды на то, что препод, которого по слухам выгнали из прокуратуры за жёсткость, вдруг сжалится над заморенной непосильной учёбой девушкой, практически не было. Но шансов сдать этот предмет тощему желчному Малькову всего лишь со второй попытки было ещё меньше. Пятикурсники уверяли, что меньше, чем на три подхода рассчитывать не стоит.