Валерий Поволяев - Охота на охотников Страница 7

- Пошли! - Каукалов подтолкнул напарника к выходу, - нам только бы до метро добраться, а там мы, считай, дома.

- Постой-ка, - произнес тем временем старик Арнаутов, безразлично глядя куда-то в сторону, в темень ржавых боксов. Он беззвучно притворил дверь гаража и ловко, будто фокусник, защелкнул сложный замок, который без некоторых мудреных манипуляций ни за что не закроешь, когда Каукалов остановился, поманил его пальцем: - Подь-ка сюда!

Каукалов подошел.

- Ты, братец мой Иванушка, не обижайся, что я тебе столько заплатил, - сказал старик Арнаутов, - а заплатил я тебе много. Другие заплатили бы в два с половиной раза меньше, - это первое. Второе. Это я сделал только ради тебя. Третье. На будущее... Промышлять старайся не "жигулями", а бери иномарки. За иномарку получишь больше. И четвертое. Саньке моему не звони. Понял?

Не сразу дошло до Каукалова, что старик о внуке своем говорил. А ведь Санька - армейский корешок, закадычный друг по первому году службы, хлебнули они тогда много - в основном горького, сладкое им не всегда даже к чаю перепадало, - их, двух москвичей, неизменно хотели унизить, придавить, называли "столичными лохами", посылали чистить гальюны, а потом, когда дед вызволил Саньку из армии и увез в Москву, Каукалову жить стало ещё хуже.

- Не звони... Понял? - повторил дед Арнаутов.

- Понял, - произнес Каукалов тихо, - чем воробей ворону донял.

В проулке, когда вышли на свет, Каукалов достал из кармана деньги, отсчитал две тысячи, отдал напарнику.

- Держи! Как и договаривались.

Лицо Илюшкино едва приметно дернулось, взгляд сделался туманным.

- Так ведь же...

- Держи! - Каукалов снова ткнул ему деньги. - Дают - бери, бьют беги!

- Давай поровну!

- Нет. Я же обещал, что ты заработаешь две штуки - две штуки тебе и даю.

- Ладно, - сказал Аронов, принимая деньги, - у меня найдется приемщик получше этого угря в галошах.

- А вот это - дело! - одобрил Каукалов. - Действительно - найди другого угря! Пусть он будет судаком, пусть будет щукой или язем, но более щедрой рыбой, чем старый мухомор.

Через два дня они взяли другую машину - "опель" редкого серебристого цвета, за рулем которого сидел улыбчивый редковолосый парень с красным носом и повадками "голубого" - он сразу положил глаз на Каукалова и очень внимательно следил за ним в висящее над головой зеркальце заднего вида: поймав взгляд Каукалова, расцветал, словно красная девица. Каукалов сидел с непроницаемым, почти каменным лицом - делал вид, что не замечает. Аронов вальяжно развалился впереди, закинув на кожаное сиденье руку.

На этот раз направлялись в сторону Юго-Запада, ехали по угрюмой, пустынной набережной - впрочем, пустота многолюдного города стала для Каукалова уже привычной, ошеломляла она лишь в первое время, а сейчас нет, сейчас уже не ошеломляла, Каукалов даже специально считал машины, попадающиеся навстречу - их на всей длинной безрадостной набережной оказалось лишь две: старая "Волга" с визгливыми тормозами и пьяно вихляющая иномарка, её вел могучий битюг с тяжелым бритым затылком - явно, чей-то охранник, - и все.

Каукалов неодобрительно покосился на битюга-охранника: "Вся Россия состоит из охранников, торговцев да бомжей. И ещё - из банкиров. Никого больше в России, похоже, нет - только эти люди... Что происходит? - Он перевел взгляд на надушенный затылок водителя, чуть приподнял голову и встретился в зеркальце с горящими, источающими сладкую тоску глазами "голубого", выругался про себя: - Тьфу, педераст проклятый! Гнида!"

Машину "голубой" вел довольно ловко - имел опыт в этом деле, руль крутил едва ли не одним пальцем, поглядывая в зеркальце на Каукалова, двусмысленно хихикал. Каукалов сжимал в карманах куртки кулаки и мрачно отводил глаза в сторону черного немытого парапета, за которым тяжело плескалась вода невидимой реки.

"Ну, погоди-и, - думал он, мстительно стискивая зубы, - ну, погоди-и..."

Поймал себя на мысли, что почему-то испытывает к своим жертвам ненависть. И к первому водителю, несчастному, серому, как мышь, неприметному, и сейчас. Что это? Может, в его характере появилось нечто новое, то, чего раньше не было?

Водитель попытался с ним заговорить, но Каукалов сделал вид, что не слышит. Тот капризно надул губы и замолчал.

Когда машина приблизилась к железнодорожному мосту, Каукалов выхватил из кармана веревку и, лихо щелкнув ею в воздухе, будто бичом, перекинул через голову шофера. С силой дернул на себя, разом обрывая крик несчастного - послышалось лишь куриное сипение, "голубой" взвился над сидением, пытаясь выбраться из петли, Аронов поспешно перехватил руль, выровнял вильнувшую машину и дернул вверх рычаг ручного тормоза. Каукалова бросило вперед, он ослабил петлю на шее "голубого", и тот, захватив полным ртом воздух, заорал от ужаса, заметелил руками, задергал ногами. Каукалов, выматерившись, напрягаясь всем телом, передвинул петлю на шее водителя, потянул один конец в одну сторону, другой в другую, и дикий крик разом превратился в задавленное сипение.

Каукалов стянул удавку посильнее, сипенье переросло в злой хрип, из-под взметнувшейся тяжелой пряди волос на Каукалова глянул один огромный, окровяненный, вылезший из орбиты глаз, опалил пламенем, у Каукалова даже мурашки по коже поползли. Он тоже засипел задавленно, стянул петлю изо всех сил - сильнее было уже нельзя.

"Голубой" снова зашарил руками по воздуху, ухватился пальцами за воротник каукаловской куртки, больно впился ногтями в кожу на щеке.

- Илюха! - вскрикнул, морщась от боли, Каукалов.

Хорошо Аронов оказался глазастым, засек железяку, валявшуюся под ногами "голубого", поспешно выхватил её, - железяка оказалась обычным шкворнем, тяжелым, неувертливым, сразу видно, для обороны приспособлена, и, коротко размахнувшись, ударил "голубого" по локтю, по самому больному месту - выступающей костяшке-чашечке. Тот замычал обреченно, страшно. Аронов ударил ещё раз - уже сильнее, с оттяжкой. Рука "голубого", разом обессилев, оторвалась от шеи Каукалова.

- Пидар гнойный! - выругался Каукалов. Он не ожидал, что водитель будет так сопротивляться и вообще сумеет найти в себе столько силы, воли к жизни. - Пидар! - повторил он брезгливо, зло, дернул головой - Каукалову было больно, по щеке у него текла кровь. - Педераст! Сотри мне кровь с физиономии, - попросил он напарника, руки его были по-прежнему заняты, он продолжал стягивать удавку.

Аронов потянулся к нему за платком, промокнул кровь, обильно проступившую на щеке.

- Гнойный пидар! - вновь выругался Каукалов, ослабил удавку.

"Голубой", будто живой, повалился на руль машины, голова его глухо стукнулась о край баранки.

- Хорошо, что без крови, - Аронов стер рукой противный, мелкий, очень липкий пот, проступивший на лбу. - Машину замывать не придется. - он со страхом и уважением глянул на приятеля: - Вот что значит опыт!

Каукалов хрипло, полной грудью вздохнул, также стер пот со лба.

В следующий миг он вскинулся от резкого автомобильного гудка, оглушившего его, отпрянул в сторону, ударился головой о стекло, тоскливо выматерился, но в следующий миг сообразил, в чем дело, вцепился рукой в воротник пиджака "голубого", дернул на себя, заваливая обмякшее тяжелое тело. Автомобильный рев, способный встревожить полрайона, прекратился.

- Фу! - Аронов невольно схватился за сердце. - Так ведь и родимчик может случиться.

А все было просто - "голубой", сползая бескостным неуправляемым телом под колонку руля, лбом вдавился в выпуклое посеребренное блюдце сигнала.

- Пидар гнойный! - вновь, в который уж раз выругался Каукалов, не выдержал и со всего маху ударил мертвеца по голове. - Тебе, Илюшк, придется кастетом обзавестись. Только кастетом можно размозжить голову человеку и не оставить никаких следов.

- А может, лучше камень в кармане держать? - опасливо выдохнул Аронов. - Тюк по темени - и нет товарища!

- Кастет, - упрямо повторил Каукалов. - Камень может из пальцев выскользнуть, и тогда ты сам получишь по темени, а кастет никогда не выскользнет. И с пальцев не соскочит.

- Кастет так кастет, - сник Илюшка, скосил глаза на труп.

- Все, мотаем отсюда. - Каукалов ухватил "голубого" за шиворот, стянул с сиденья. Не выдержав, прикрикнул на напарника: - Чего сидишь? Помоги!

Набережная по-прежнему была пуста - ни одной машины. Когда "голубого" перебросили на заднее сиденье, Каукалов успокоился, вытащил из кармана пачку "мальборо", закурил. Покосился на убитого, "удобно разлегшегося" на заднем сиденье, опять ощутил, как внутри у него жарким костром вспыхнула ненависть к этому человеку.

Он понял, что все свои жертвы - и прошлые, и нынешние, и будущие отныне станет ненавидеть. За то, что они есть. Видимо, таков закон "большой дороги". А он теперь человек с "большой дороги".

- Обыщи этого балеруна! - приказал Аронову. - У таких артистов из погорелого театра обычно с собою бывают доллары.

Аронов, влажнея глазами, брезгливо, двумя пальцами, оттянул у "голубого" лацкан пиджака и засунул руки в карман. Пошарил там. Лицо его посветлело: