Лев Самойлов - Игра с тенью Страница 7

— Барыга, — понимающе кивнул Виктор.

Яков Васильевич покосился на него.

— Так вот, пойдешь сегодня к старику, предупредишь, чтобы вечером в девять часов ждал дружка, принесет ему стоящую вещь, рублей на пятьсот потянет.

— Пятьсот?! — ахнул Виктор.

Яков Васильевич довольно хмыкнул.

— Пробрало. Жемчуг принесет.

— А если старик спросит, кто придет, что тогда?

Яков Васильевич ответил не сразу. Он внимательно оглядел Виктора, отвел глаза.

— Скажи, что придет Лаше. Запомнишь? Ла-ше. И не советую где-нибудь называть это имя. Тебе сколько годков, Витек?

— Двадцать два, — проглотив от волнения слюну, ответил Лунев.

— Так вот, сболтнешь — до двадцати трех не дотянешь. Гарантирую.

— Зачем болтать! — обиделся Виктор. — Я сам по себе, он сам по себе… И это все, что надо сделать?

— Почти. Вернешься сюда к пяти часам, посидишь вот там, у сквера, подождешь. Встретишь Лаше. Передашь ему, что сказал Мухин, и получишь червонец. У нас как в банке — не пропадет.

В Ново-Лодыженский Виктор отправился сразу же из ресторана. В голове слегка шумело, настроение было превосходное. Шутка ли, десятка, а поручение выеденного яйца не стоит. Пришел, передал — и адью! Почаще бы такое перепадало. А что касается Лаше, Яшки, старика, какое ему в конце концов дело, чем они занимаются. Его хата с краю…

Открыла пожилая женщина, мельком глянула, пропустила и небрежно бросила:

— Вторая направо.

— Войдите! — послышался старческий голос, когда Виктор постучал. Мухин стоял на коленях возле дивана, искал туфли и ворчал: — Куда, чертовка, запрятала? Чего надо? — блеклые, в синеватых прожилках глаза уставились на гостя.

«Ну и хозяин! Ни здрасте, ни сядьте…» — подумал Лунев и, понизив голос, передал все, что ему поручил Яков Васильевич.

Старик пожевал губами, сдвинул кустистые седые брови и пробормотал:

— Ни черта не понимаю, что за Лаше! Ты толком говори, кто придет?

— Яков Васильевич сказал, что Лаше придет.

— Яшка! Ну, это другое дело. Так бы и сказал, а то Лаше. И кличка-то вроде собачьей. Говорил Яков, что ему нужно?

— Вещь принесет.

— Что именно?

— Жемчуг.

— Жемчуг? — удивился старик и вытянул гусиную шею с резко выступившим кадыком. — Не знаешь, сколько хочет?

— Просил приготовить пятьсот рублей.

— Ишь ты! Пятьсот! Слыхано ли, пять тыщ за безделушку…

Наступило молчание. Старик не переставал жевать губами. Наконец сухо произнес:

— Хорошо, пусть приходит ровно в девять, сам открою, — он встал с дивана, шлепая ночными туфлями, прошелся по комнате и поинтересовался: — Тебе кто открыл дверь?

— Какая-то женщина.

— Ишь, стерва! Всегда норовит первой. Лишь бы узнать… Ладно, иди. Так и передай: ровно в девять.

…В пять часов вечера в условленном месте возле ресторана «Чайка» Лунев ждал Лаше. Давно миновало условленное время, но к нему никто не подходил.

«Надули, гады! — уныло подумал Лунев. — Вот невезение!»

И в ту же секунду вздрогнул от неожиданности. Рядом сел высокий худой мужчина с узким горбоносым лицом. Одет он был в серый костюм и в такого же цвета широкополую шляпу.

«Лаше!» — догадался Лунев.

Лаше удивлял своей несоразмерностью. Выше среднего роста, худощавый, узкоплечий, с удлиненным лицом, на котором, словно приклеенные, чернели тоненькие усики и золотистыми искорками поблескивали глаза, он с середины туловища будто превращался в другого человека. Длиннющие, почти до колен, руки заканчивались широкими ладонями с короткими мясистыми пальцами. Лаше слегка косолапил. Размер ноги его был никак не меньше сорок четвертого. Казалось, болезненный гений доктора Моро очеловечил и искусственно соединил гориллу и рысь.

— Заждался? Думал, что не приду? — на тонких губах Лаше дрожала улыбка.

— Здравствуйте, — почему-то робея, вежливо ответил Виктор.

— Тебя за километр по кепочке можно узнать. И где ты такую оригинальную отхватил?

Виктор хотел обидеться, но побоялся.

— Кепка как кепка, государственный фасон, не я ее выдумал, — тише, чем обычно, ответил он.

— Да носи на здоровье, — усмехнулся Лаше. — Я только удивляюсь, какой это закройщик сообразил. — И неожиданно: — У старика был?

— Да.

— Что сказал?

— Ждет к девяти часам.

— К девяти… — повторил Лаше и взглянул на ручные часы. — Половина шестого, время еще есть. А как он, злой?

Лунев неопределенно пожал плечами.

— Сволочной старик, — подытожил Лаше, и его рот с тонкими губами стал еще уже. — Ладно, пойду. — Он встал со скамьи.

— А деньги, что Яков Васильевич обещал? — робко потянулся Лунев.

— На, получай. — Лаше вытащил из кармана смятую десятку. — Многовато за одну услугу, ой, многовато! Ну, да что для дружка не сделаешь! Может, еще когда пригодишься. Ты от Якова Васильевича не отрывайся. Шеф подходящий. С ним не пропадешь… Да, вот что еще, — снисходительно бросил Лаше, — навести завтра утречком старика Мухина. Он тебе тоже десятку подбросит. Ну, бывай! До встречи.

«Ну и тип! — пробормотал Виктор. — Чуть что, зарежет и глазом не моргнет». Страх у парня был настолько велик, что пропало желание идти домой, оставаться одному. «Заночую у сестры», — решил он.

На следующее утро Лунев отправился к старику Мухину за второй обещанной десяткой. Там его и задержали…

Долгий разговор с подполковником явно утомил парня. К тому же он дьявольски хотел есть. Перерыв нужен был и Гончарову. Следовало кое-что уточнить, проверить, перед тем как повести с задержанным заключительную, наиболее ответственную часть беседы.

Когда в сопровождении уже знакомой белой рубашки Лунев отправился в столовую управления, Федор Георгиевич занялся поисками. В памяти Гончарова сохранились многие встречи и знакомства, но Лаше? Не только фамилия, но и внешность человека, описанная Луневым, не были знакомы Гончарову. Запросы в картотеки, телефонные звонки ничего не дали. Лаше (кличка, фамилия) нигде не значился. Зато совсем немного времени понадобилось для проверки Якова Васильевича из пивного бара… Этот под кличками «Бочонок», «Пузач», «Котел» бы давно известен. Пятьдесят лет своей бурной жизни Пузач почти поровну поделил между свободным житьем и пребыванием в колониях усиленного режима. Сидел за мошенничество, за аферы. Сейчас угрозыску было известно, что Пузач удачливо играет в карты и занимается букмекерством на ипподроме. Но пока что никаких оперативных мер в отношении его не принималось.

КРУГИ

Небольшой письменный стол заведующего отделом кадров напоминал островок, затерявшийся в океане папок. Папки виднелись всюду. Папками были забиты стеллажи, опоясавшие комнату по всем четырем стенам, папки лежали на окне, горкой возвышались в углу и даже возле стола заведующего.

— Многовато. — Загоруйко осторожно пробирался по узкой дорожке, тянувшейся от двери к столу.

— Хватает добра, — отозвался завкадрами. — А что делать? Переучитываем личные дела. Мертвых душ поднакопилось. Вы откуда, товарищ?

Старший лейтенант милиции предъявил документ, уселся на единственный свободный стул и попросил дать ему для ознакомления личное дело слесаря Виктора Лунева, недавно уволившегося по собственному желанию.

— Лунев? — удивился заведующий. — Не помню такого…

— Оно не мудрено, — лейтенант кивнул головой в сторону океана папок.

— Не мудрено, да плохо, — отозвался кадровик. — Всех следовало бы знать. А как одолеть такое! И вообще, дорогой товарищ, если по совести, пора кончать со всей этой лавочкой. — Он широким жестом обвел комнату. — Кому нужны все эти анкеты, справки, переписка? То ли дело единая картотека на столе у директора, фотокарточка в правом углу и короткая запись: такой, мол, и такой. Я еще понимаю — на «почтовом ящике», там, конечно, строгая проверка требуется, а нам зачем все это хозяйство?

— Не любите вы свою работу, — усмехнулся Загоруйко.

— Не люблю, — охотно согласился заведующий. — А кто нас любит? Вот вы видели где в кинокартинах или читали в какой книге о хороших кадровиках? Спорить могу, что нет. Вурдалаками, кровососами изображают… — Заведующий погрустнел. — А ведь мы душой болеем за порученное дело. И вот что самое обидное. К примеру, у нас, на фабрике, комсомол наш. Хочет узнать о каком пареньке или дивчине, ко мне бежит. Нет того, чтобы самим узнать. Мы, так сказать, своим существованием в нынешней форме отбираем у комсомолии, у профсоюза, а иногда и у партийного комитета обязанность самим интересоваться живым человеком. Чудно!

Заведующий говорил торопливо, взволнованно, одновременно листал папки, искал. Наконец нашел, стер с обложки пыль и положил папку на колени Загоруйко.

— Тощая, — прокомментировал он. — Три листка, и доложу вам, нужная нам, как прыщ на одно место.