Герберт Розендорфер - Четверги с прокурором Страница 7

Последствий этого дисциплинарного проступка Штегвайбелю удалось избежать тем, что он добровольно отказался от исполнения своих обязанностей стажера. То есть перестал появляться на службе и никак не реагировал на сопроводительные документы. Поскольку, как вы можете догадаться, подобное отношение никак не вписывалось в практику учреждений, где проходят практику стажеры, прекращение стажерской практики Штегвайбеля стало неизбежным. И вина за то лежала на нем самом.

Штегвайбель на долгое время исчез из поля зрения. Несколько лет спустя он вновь предстал перед взорами бывших коллег в одном из судов и произвел на них впечатление человека, отнюдь не обремененного житейскими невзгодами, – Штегвайбель пытался тогда всучить им всем в кредит какую-то энциклопедию. Еще позже, как стало известно, он занимался сбытом и распространением юридической литературы, поскольку все-таки имел понятие о юриспруденции, хоть и смутное. И, как следовало ожидать, вскоре снова напомнил о себе юстиции, но на сей раз уже в качестве обвиняемого. Однажды дорожная полиция застукала его вдребезги пьяным за рулем машины. Для уточнения: Штегвайбель слишком уж бурно отпраздновал именины одного своего компаньона или еще чьи-то там именины, в точности он не помнил, зато, как водится, без запинки мог перечислить все близлежащие питейные заведения – об этом я знаю из первых рук, поскольку держал в руках его дело, – и, разумеется, подаваемые в них сорта пива.

И хотя это случилось во времена, когда за управление транспортными средствами в нетрезвом виде ничего не стоило угодить за решетку, пусть даже при первом таком нарушении (что, по моему разумению, никак не принесло позитивных сдвигов), не это было самым неприятным для Штегвайбеля. Самым же неприятным было то, что Штегвайбель хоть и чужими руками, но сумел похитить из бюро судебно-медицинской экспертизы взятые у него пробы крови на содержание алкоголя. Дело в том, что в многолетнем кабацком хороводе Штегвайбель волей-неволей соприкасался и с представителями преступного мира. И один из его дружков согласился проникнуть в бюро судебно-медицинской экспертизы… Либо Штегвайбель не смог надлежащим образом расплатиться за оказанную ему услугу, либо наткнулся на дурня, который, кроме того что прихватил чужую пробу крови, еще и попался полиции. Короче: хоть Штегвайбель начисто отрицал свою причастность к преступлению, он все же получил год тюрьмы и был лишен еще на два года водительских прав, таким образом, он уже не мог посвятить себя деятельности книгоноши на колесах.

Об этом до меня доходили слухи, с самим же Штегвайбелем я не встречался все это время. Но однажды моя руководительница зашла ко мне в кабинет и сообщила:

– Там явился один тип и хочет говорить с вами. Утверждает, что он – ваш приятель. Только мне что-то не верится.

– Как он вам представился?

– Штегвайбель.

Штегвайбель вопреки моим опасениям не стал выклянчивать у меня вспомоществование, не собирался просить меня замолви за кого-нибудь словечко, а принес мне нечто весьма и весьма мало вязавшееся с ним: рукопись романа.

Автор романа (сам Штегвайбель) в неприкрытой форме описал свою участь и неправомерные действия судебных органов в отношении него. В романе он представал в роли невинно осужденного, пострадавшего по милости непорядочного приятеля; проба крови на алкоголь была отрицательной, к тому же его собственная… в общем, так далее в том же духе. Вы будете смеяться, но я с интересом прочел его опус от корки до корки. В целом написано было очень неплохо. Как я уже отмечал, кем-кем, но дураком Штегвайбель не был. Но самым замечательным в его романе оказались многочисленные сноски, в которых автор скрупулезно перечислил все питейные заведения вплоть до указания часов открытия и подаваемых в них сортов пива. Штегвайбель рассчитал следующим образом: «Я – человек со связями и знаю многих, кто мог бы пристроить рукопись в какое-нибудь издательство». Ну а если книга все же увидит свет, он пообещал не забыть меня и пригласить на пир. Например, в шикарный ресторан «Каммербауэр». И тут же присовокупил подаваемое там пиво и часы работы.

Я передал рукопись, не высказав мнения о ней, своему знакомому издателю, который хоть и прочел ее не без интереса, но издать не решился. Быть может, к сожалению?

С тех пор я уже ни разу больше не встречал Штегвайбеля вплоть до процесса Шлессерера, где он выступал в качестве свидетеля по делу.

Дело в том, что Штегвайбель каким-то образом познакомился со Шлессерером, и тот согласился взять его к себе в качестве егеря и помощника для охоты, а также лица, в чьи обязанности входило подстригать газоны, латать прохудившуюся крышу – короче, следить за охотничьим домиком. Штегвайбель слегка оправился после невзгод, поселился в соседнем с охотничьим домиком городке, у него хватило рассудка и воли, чтобы умерить страсть к спиртному, а иногда Шлессерер даже давал ему весьма выгодные поручения, то есть Штегвайбель отнюдь не бедствовал.

И, как вы можете заключить из моего рассказа, человек типа Штегвайбеля был куда ближе по духу Гейнцу К. Шлессереру, невзирая даже на разницу в финансовом положении, чем, например, врач доктор Ванзебах. И хотя Шлессерер отнюдь не чурался дружбы с Ванзебахом, все же общение с ним означало для Шлессерера определенные усилия над собой. Словно ему приходилось постоянно дотягиваться до Ванзебаха, соответствовать ему. Куда проще было со Штегвайбелем, которого он называл «Эрих» и с которым был на ты. Штегвайбель же, напротив, неизменно обращался к нему «герр Шлессерер», но тоже был с ним на ты, оба могли посидеть за кружкой пива в ресторанчике «Хубертус Луст» – пиво «Ауэрброй Розенхайм».

На этом заканчивается четвертый из четвергов земельного прокурора д-ра Ф.

Пятый четверг земельного прокурора д-ра Ф. прокурор с позволения хозяйки дома закуривает сигару и, осведомившись у слушателей, на каком месте остановился, продолжает рассказ

– Да-да, верно. Штегвайбель. Но его более чем значительную роль во всей этой истории мы оставим на потом. А пока вернемся к пеларгонии, причем в самом буквальном смысле.

Я, кажется, уже упоминал, что на самой начальной стадии расследования один из работников служебной столовой указал следователю на чрезвычайную редкость белых пеларгоний. После этого следователь, человек молодой, на мой взгляд, слишком рьяно ухватился за эту версию, и поэтому когда он собрался обойти все цветочные магазины города, признаюсь, я, не стесняясь в выражениях, подверг сомнению целесообразность такого шага:

– Вам что, больше нечем заняться, как бегать по магазинам? И сколько у нас в городе цветочных магазинов, садоводов и прочего? Может, нашим следователям просто захотелось проветриться? Вдохнуть свежего воздуха? Прогуляться на служебном авто? А с какой стати вы так уверены, что левкой был приобретен именно у нас?

– Не левкой, а пеларгония, герр земельный прокурор. (Я привожу поправку моего подчиненного дословно, именно так в те времена обращались к начальству.)

– …Ну, пеларгония… Почему ее не могли купить где-нибудь еще? В Итцехёэ, например?

– Почему именно в Итцехеэ, герр земельный прокурор?

– Я просто предположил. Или почему она не могла быть у убийцы уже бог знает сколько? А если убийца сам занимается выращиванием пеларгоний? К тому же пока что мы не уверены до конца, что тот, кто принес пеларгонию, – убийца…

И позже мы тоже не были до конца уверены, однако все говорило в пользу именно этой версии. Еще до появления в прессе пространных отчетов – до известной степени с нашей подачи – возникла уже упомянутая мной свидетельница Флуттерле, владелица газетного киоска.

Фрау Флуттерле, я считаю необходимым кратко напомнить, заметила, что в четверг 19 июня в дверь особняка в стиле модерн позвонила женщина. По природе своей фрау Флуттерле была – вероятно, и осталась – женщиной любопытной. Той, кто обожает собирать сведения и передавать их покупателям газет. Но возможно, даже человек не очень любопытный наверняка заметил бы, как в десять утра на обычно тихой в это время улице вдруг появился чужак. А чужаком была «особа» или «дама», как позже показала фрау Флуттерле. Фрау Флуттерле только что вышла из дому, чтобы сменить герра Флуттерле, который ежедневно открывал свой киоск в семь утра, оставался в нем примерно до десяти, продавая газеты, после чего его сменяла супруга, а он направлялся в «Таксисгартен» – пивную, где был завсегдатаем. (Что вы говорите? Ах вот вы о чем! Нет, разумеется, я не знаю, что за пиво там разливают. Я же, в конце концов, не Штегвайбель!)

«Только что заперев дверь, я повернулась и хотела уже пойти к каналу, – стояло в протоколе, – но тут снова повернулась, потому что мне показалось, что в почтовом ящике что-то лежит, и пока поворачивалась, невольно бросила взгляд на дом семейства Ш., и я сказала себе: «Ага, кто-то к ним явился!» И на самом деле, в этот момент к ним звонила особа или дама, мне незнакомая». (Заметьте, я ни одного слова не изменил и передаю характерный стиль полицейского протокола.)