Джеймс Макклар - Паровой каток Страница 7

— Да, это полицейский, ты, старая лентяйка, — сказала госпожа Безуденхут. — Он хочет распросить тебя о бедной девушке.

Испуг служанки только усилился.

— Ребекка там ничего не брала, милостивая госпожа, — испуганно взмолилась она. — Видит Бог, я ничего плохого не сделала.

Крамер успокоил её на языке зулу:

— Вы только расскажите мне и хозяйкам, как все было.

Ребекка долго заикалась, но, наконец, кое-как спра-г вилась при помощи обоих официальных языков, да своего родного, да «кухонного» кафрского, да ещё пары вытаращенных карих глаз.

Каждый понедельник она с утра открывала хозяйским универсальным ключом дверь и выносила мусор. В прошлый понедельник, войдя внутрь, она обнаружила в раковине немытую посуду, а одна конфорка плиты была раскалена докрасна. А мисс всегда была очень аккуратна, и так старательно все всегда выключала, так что она сразу почувствовала — что-то не так. Пару раз её позвала, потом на цыпочках прошла в спальню, чтобы взглянуть, дома ли мисс. Была. Мертвая.

— Она примчалась сюда с таким ревом, словно за ней сам черт гонится, вмешалась госпожа Безуден-хут. — Я этой старой болтунье, разумеется, не поверила. Позвали Генри, чтобы та проводила меня наверх. Она и вправду лежала там, тихая и спокойная, но холодная, как камень.

— А как выглядела комната?

— О, все было так аккуратно прибрано, — сказала мисс Генри. — И покрывало подтянуто до самого подбородка бедняжки.

Значит были судороги.

— Яд, — сказала госпожа Безуденхут.

Крамер не видел смысла возражать. Вместо этого спросил, откуда знали они, которого врача вызывать, если мисс Ле Руке была такой скрытной. Этот вопрос застал госпожу Безуденхут врасплох, что, с одной стороны, могло показаться странным, с другой стороны — нет.

— Ну, знаете, — попыталась объяснить мисс Генри, осторожно подав голос, — одно время госпожу Безуденхут навещал доктор Мэтьюз. Это тогда, когда мисс Ле Руке только переехала. Она спросила, не знаем ли мы какого-нибудь, гм… хорошего домашнего врача, ничего особенного, мы и назвали ей доктора Мэтьюза.

— Но ей нужно было обратиться к кому-то другому, лично я была уже сыта им по горло, — воинственно заявила госпожа Безуденхут. — Он не знает своего дела. Отчасти это было правдой, если учесть, что девяностодвухлетняя госпожа Безуденхут успешно поддерживала свой безнадежно здоровый организм, принимая совершенно бесполезные медикаменты по своему усмотрению.

— Кто-нибудь из вас был там, в квартире, когда пришел врач?

— Разумеется, да.

Ну конечно, они бы это не пропустили ни за что на свете.

— Было просто ужасно, — вздохнула мисс Генри. — Он едва взглянул на бедняжку. Сказал, что сердце у неё было не в порядке, и что этого следовало ожидать. Свидетельство о смерти подписал прямо там, на её ночном столике.

— А потом?

— Спросил нас, не знаем ли мы, кого нужно уведомить, — продолжила мисс Генри, переживая заново тот неповторимый момент. — Я сказала — вы же помните, дорогая, — я сказала, что имя её адвоката есть на договоре об аренде квартиры. Пошла, принесла его и доктор Мэтьюз тут же позвонил.

Адвокату понадобилось некоторое время, потом он сказал доктору, что у Трикси была страховка на похороны и дал ему имя хозяина похоронной конторы.

— И люди оттуда примчались тут же, — сказала госпожа Безуденхут. — Но им пришлось подождать.

— Как это?

— Свидетельство о смерти должен был подписать ещё один врач, как свидетель, из-за кремации, — с готовностью пояснила мисс Генри. — Полагаю, это весьма разумно, не так ли?

— Ха! Не особенно, если он — партнер доктора Мэть-юза, и ничем не лучше того, если хотите знать мое мнение, — презрительно бросила госпожа Безуденхут.

— И кто это был?

— Доктор Кэмпбелл. Жуткий пьяница.

— Сущая правда, дорогая.

— Вот именно. И он даже не потрудился войти в спальню. Стоял в дверях и жаловался, что провел всю ночь на ногах.

Крамер отметил, что второе заключение было дано так же формально, но это было не так уж важно и, несомненно, доктор Стридом думал так же. Ни один из этих врачей и близко не походил на человека, способного принять участие в запутанном уголовном деле.

— А что будет с квартирой? — спросил он госпожу Безуденхут.

— Ее адвокат обещал все устроить, а раз за этот месяц уплачено, чего я буду беспокоиться?

— Никто ничего там не трогали?

— Я не собираюсь делать чужую работу, молодой человек.

Крамер встал.

— Мне нужно все осмотреть.

— Сейчас?

— Да, и, вероятно, придется навестить вас ещё раз завтра утром. Отпечатки пальцев, фотографии…

— Надо так надо. Но ходите, пожалуйста, через эту калитку. Я слишком стара для таких потрясений.

Что-то жалкое на миг мелькнуло в её глазах. Странно, что это произошло только сейчас.

— Мы… то есть мисс Генри и я — не подвергаемся ли опасности из-за того, что произошло?

— Нет, полагаю, что нет.

— Ага… — прозвучало это едва ли не разочарованно. Видимо, они ожидали, что им посоветуют навесить на все двери новые замки и решетки.

— Я хочу спросить… это ведь убийство, да? — шепнула мисс Генри. Такие вещи обычно не разглашаются.

Совершенно верно, — согласился Крамер, обязав её тем самым — никому ни слова.

Заключив этот тайный сговор, они кивнули друг другу, вполне довольные собой.

Крамер собрался ещё раз взглянуть на белье Терезы Ле Руке. Но присутствие мисс Генри начинало ему порядком мешать. Она уже просто действовала ему на нервы. С той минуты, как они открыли дверь квартиры, эта завзятая вегетарианка проявила невероятный интерес к кровавым историям. Он уже устал уклончиво что-то бормотать каждый раз, когда она пыталась вытягивать из него подробности двойного убийства в отеле «Ройяль**? и по горло был сыт её замечаниями и гипотезами.

— Господи Боже, — он взглянул на часы — нужно пошевеливаться, а то опоздаю к вечерней службе.

Мисс Генри растворилась в ночной мгле.

Тогда Крамер открыл гардероб. Там висело девять платьев, все простые и скромные. Еще там был плащ-дождевик строгого, чуть ли не армейского, кроя и поношенное пальто, явно перелицованное. Ничто не противоречило образу, обрисованному двумя старухами. Он выдвинул бельевой ящик. Внутри была богатая коллекция того, что женские журналы именуют „романтическим бельем“, хотя предпочитают не уточнять, в какой обстановке его следует носить. Яркие цвета и кружева, кружева, кружева… Перебирал он их снова и снова с неясным чувством, что все-таки не нашел там ничего такого, что женские журналы именуют „экзотик“. Было кое-что довольно близкое, но и только. Это его беспокоило. Никак не совмещались у него внешнее впечатление о мисс Ле Руке и эта находка; контраст был слишком велик.

Разрази его гром, если задуматься, ничто в этой квартире не подчинялось обычной логике. Закрыв шкаф, он зашел в гостиную за сигаретами, а вернувшись, бросился на незастланный матрас. Низкий белый потолок без единой трещинки был идеальным экраном для проекции его смятенных мыслей.

Но глаза его с гладкой белой поверхности быстро перешли к репродукции картины Констебля „Собор в Солсбери“, висевший на стене. Было ясно, почему эта картина пользовалась такой популярностью: прелестный спокойный пейзаж с оттенком старомодной возвышенности. Но всего две ночи назад в покрывавшем её стекле отражался образ убийцы, вершившего свое черное дело.' О Господи, это все надрывало душу, а ей у него и так с самого утра досталось…

И он уснул.

Лицо, склонившееся над ним, было черным. Махнув i правым кулаком, не попал и дал ему безвольно упасть. Кто-то засмеялся. Смех этот он отлично знал, слышал его там, ще играли дети, где плакали женщины, где умирали мужчины, и всегда это была глубокая, полностью от всего отрешенная радость. Крамер закрыл глаза, даже не пытаясь что-нибудь разглядеть, и почувствовал себя удивительно спокойно.

Чернокожий детектив Макс Зонди деликатно подсел к туалетному столику. Открыв большой коричневый конверт, принесенный с собой, он высыпал его содержимое: пачку фотографий и два заключения из лаборатории.

Маленьким мальчиком Зонди ходил в школу при миссии, и у него никогда не было своих учебников. Поэтому читал он быстро, стараясь запомнить все с первого раза. Потом занялся фотографиями. Причем знал, что все это время Крамер следит за ним сквозь узкие щелки прикрытых век.

Зонди он впервые увидел как-то раз в. понедельник, перед зданием суда, где теснились такие толпы озабоченных женщин и целых семейств, что пробиваться приходилось с большим трудом. И вдруг эта толпа совершенно добровольно расступилась и сквозь неё прошел Френк Синатра в чернокожем варианте. На голове — надвинутая на лоб шляпа, пижонский костюм из ткани с блестящей нитью и подложенными плечами — все это было не первого сорта и из вторых рук. Походка — чистый Чикаго, хотя черным и запрещалось ходить в кино на фильмы про гангстеров. Нет, это все-таки был оригинал, хотя уже давным-давно где-то ещё придуманный кем-то другим. И походка была Зонди, и вся личность — Зонди. И если она и была плодом его фантазии, то реальность — всего на ступень ниже: „Вальтер ППК“ в кобуре под мышкой и два восьмидюймовых ножа в эластичных манжетах на обеих лодыжках.