Кабинет доктора Ленга - Линкольн Чайлд Страница 7

Кунц задумался, потом украдкой кивнул Груберу, приказывая выйти. Не было ничего предосудительного в том, чтобы остаться наедине с женщиной в своем рабочем кабинете. Да и какое злодейство она могла замышлять – наброситься на него со сверкающим кинжалом в руке? Вопиющая нелепость. Это же Нью-Йорк 1880 года, а не какой-нибудь бульварный роман. Тем не менее Кунц незаметно прижал правый локоть к телу, проверяя, на месте ли «дерринджер».

Кунц и герцогиня посмотрели друг на друга. Он поразился необычному фиалковому оттенку ее глаз и глубине взгляда, говорившей о большом уме, жизненном опыте и уверенности в себе. Эта женщина испытала больше, чем можно было предполагать с учетом ее возраста.

– Я расскажу вам свою историю, – сказала она. – Но вынуждена просить вас держать ее в строжайшем секрете, потому что я в буквальном смысле слова отдаю свою жизнь в ваши руки. И делаю это только для того, чтобы вы все поняли, увидев камни.

Она замолчала. Кунц сделал жест – «продолжайте» – и сказал:

– Пожалуйста, миледи.

– Меня зовут Каталина, – начала она. – Недавно я приехала из бывшего княжества Трансильвания, где нашла убежище моя семья, однако моя прародина – герцогство Иновроцлавское в Галиции. Я происхожу из дома Пястов, и моя родословная восходит к Казимиру Четвертому, герцогу Померании. Считалось, что он погиб, не оставив наследника, в тысяча триста семьдесят седьмом году, сражаясь против Владислава Белого, и его титул перешел к Владиславу Второму, отлученному от церкви в тысяча триста восьмидесятом году, – предположительно, последнему герцогу Иновроцлавскому. Однако жаждавший новых земель Владислав не подозревал, что у Казимира был сын, Казимир Пятый, который вернулся на родину при содействии Людовика Первого Венгерского во время смуты, возникшей после смерти Владислава, и был вправе претендовать на титул герцога, земли и драгоценности. Людовик потребовал от него безоговорочной преданности, и моя семья выжила и разбогатела, поскольку хранила верность королю и ценила ее выше личных амбиций: a băga mâna în foc pentru cineva[12]. Однако эта традиция прервалась в тысяча семьсот семьдесят втором году, когда страну захватила Пруссия. Мой предок, герцог Иновроцлавский, сбежал в Трансильванию. К несчастью, на этом неприятности не закончились: мой дед погиб в тысяча восемьсот сорок восьмом году, во время Венгерской революции, а отец – перед Ausgleich[13] Семинедельной войны[14], тринадцатью годами позже. Остались только мы с матерью – последние представители некогда гордого рода герцогов Иновроцлавских. Титул удалось сохранить: он перешел по материнской линии вместе со значительным состоянием. Однако после смерти матери в минувшем году о моем существовании стало известно другим членам дома Пястов, из линии, восходящей к приемному сыну Болеслава Пятого Стыдливого. Если я умру, не оставив наследника, они могут предъявить права на мой титул и мое богатство. – Она помолчала. – Я понимала, что моя жизнь не стоит и ломаного гроша, пока я остаюсь в Трансильвании. Поэтому после смерти матери я тайно покинула Европу, путешествуя в одиночестве, под чужим именем. Мои домашние со всем имуществом должны были последовать за мной в Америку через полгода. К этому времени я предполагала заявить о себе и своих правах по рождению.

Теперь она умолкла надолго, вероятно закончив рассказ.

– И эти шесть месяцев уже прошли? – спросил Кунц. Он совершенно потерялся в хитросплетении титулов и событий. Герцогиня кивнула. – Осмелюсь спросить, зачем нужна такая секретность?

– Дело в том, что семеро моих слуг вместе с вещами и фамильными ценностями меньше месяца назад отплыли из Ливерпуля на пароходе «Сити оф Лондон». Они везли все мое достояние, кроме драгоценных камней.

Мгновение спустя Кунц уловил связь, вспомнив, что пассажирский пароход с таким названием пропал несколько недель назад, выполняя рейс в Нью-Йорк. Сорок один человек погиб.

– Боже милостивый! – пробормотал он. – Соболезную вам.

Вместо ответа молодая герцогиня достала из вместительной сумочки потертый кожаный конверт и протянула через стол. Кунц так же молча принял его, открыл и вытащил сложенный лист пергамента, который положил на стол и развернул с величайшей осторожностью.

Он видел немало похожих верительных грамот, как настоящих, так и поддельных. Сверху блестели позолотой три герба, потрескавшиеся, словно древний фарфор. Остальная часть документа, написанная чернилами, начиналась словами: Louis Király Nevében[15], крупные буквы были выведены рустикой[16]. По низу шла трехцветная лента, скрепленная восковой печатью, также треснувшей посередине. Кунц вытащил из ящика стола увеличительное стекло и внимательно рассмотрел пергамент, предварительно испросив у герцогини позволения на такую вольность. Да, он ни слова не понимал по-венгерски – или это был румынский? – но достаточно хорошо разбирался в аристократических грамотах, чтобы не усомниться в подлинности документа. Если у него и были какие-то подозрения насчет леди, ее истории и происхождении ценностей, теперь они рассеялись.

Он осторожно сложил пергамент, поместил обратно в конверт и передал герцогине.

– Благодарю вас, миледи. С вашего разрешения, давайте продолжим?

– Я к вашим услугам. Понимаю, что в этом деле вы говорите от имени «Тиффани и компании». По причинам, которые, надеюсь, понятны, мне необходимо как можно скорее получить кредит от крупного банка, чтобы покрыть расходы. Предполагая, что мы придем к соглашению по моим драгоценностям, я хочу попросить аккредитив от «Тиффани» для отделения Нью-Йоркского банка на Уолл-стрит, вступающий в силу с сегодняшнего дня. Он может быть принят в счет оплаты. Несомненно, вы или мистер Тиффани захотите пригласить вашего личного банкира для перевода всей суммы, и мы можем составить официальный документ с указанием даты встречи, удобной как для вас, так и для меня.

Если первое условие Кунц прекрасно понимал, то второе привело его в недоумение. Будучи иностранкой, герцогиня, очевидно, не знала, что в подземных хранилищах крупнейшей ювелирной компании Нью-Йорка лежат немалые наличные средства, которых, вне всякого сомнения, хватит, чтобы покрыть стоимость ее драгоценностей.

– Уверяю вас, миледи, вы можете ни о чем не беспокоиться, – сказал он. – Мы без труда достигнем соглашения. Если, конечно, наша… э-э… оценка достойна такого доверия.

Женщина кивнула.

– В таком случае почему бы не перейти к делу? Надеюсь, вы понимаете, что для этого требуется яркий дневной свет.

– Понимаю, – ответила герцогиня.

Кунц позвал Грубера. Тот вошел и закрыл за собой дверь, затем поднял жалюзи до предельной высоты и занял прежнее место. Отложив увеличительное стекло, Кунц снова выдвинул ящик стола и достал оттуда различные инструменты, мензурку с минеральным маслом, ювелирную лупу и два квадрата из тончайшего черного войлока, положив их вплотную друг к другу, в центре стола. Потом натянул белые перчатки, разгладил отвороты жилета и повернулся к сидевшей