Андрей Троицкий - Суд Линча Страница 70

– Пойдем, отец, – Юрка тронул его за плечо.

– Да, пойдем, – кивнул Леднев.

Он повернулся, вышел вслед за сыном за ограду, закрыл за собой калитку и оглянулся. Цветы мокли под дождем на земляном холмике. Леднев зашагал по дорожке к выходу.

– Да, Юрка, осиротели мы, – сказал он сыну. – Но надо жить. Надо жить дальше.

– Осиротели, – повторил Юрка.

Выйдя на центральную аллею, Леднев закурил и промолчал до самых ворот кладбища. Перед аркой он выбросил намокшую сигарету.

– Вот и проведали мать, – сказал он Юрке. – Звони, не пропадай.

– И ты не пропадай, – Юрка крутанул на пальце ключи от своей машины. – Если у тебя совсем хило с деньгами, мою тачку можно продать. Ты скажи.

– Ладно, катайся, – Леднев махнул рукой. – Будь здоров.

Леднев перед тем как сесть за руль, посмотрел, как отъезжает сын. Сняв руку с руля Юрка помахал отцу ладонью.

– Сын хочет мне помочь, надо же, – сказал Леднев самому себе. – Очень трогательно.

Привычка разговаривать с самим собой появилась уже давно. Он разговаривал сам с собой, когда подолгу оставался один или волновался. Сейчас он волновался.

Глава двадцать пятая

Поднявшись лифтом на третий этаж больничного корпуса, Леднев без труда нашел в конце коридора дверь с табличкой «Дежурный врач» и, переступив порог кабинета, остановился. Седой мужчина в белом халате, заполнявший за столом какие-то бумаги, поднял голову и посмотрел на Леднева через толстые стекла очков. За этими стеклами глаза врача казались неестественно большими.

– Заходите, – врач кивнул Ледневу. – Вот оно, тяжкое бремя славы. Сразу вас узнал, – врач встал из-за стола, пожал Ледневу руку. – Не часто городскую больницу посещают знаменитые кинорежиссеры. Видел вас недавно по телевизору.

– Приятно, Александр Николаевич, что меня ещё кто-то помнит, – скромно заметил Леднев и подумал, что хорошая память на имена не последнее дело. Врач звонил ему рано утром и, представляясь, назвал не только имя и отчество, но и фамилию. «Запомнить легко, Алябьев, как композитор», – сказал врач.

– Почти все ваши фильмы смотрел, – врач придвинул Ледневу стул, а сам сел на прежнее место, – кроме последнего. Кино и книги – моя страсть. Позвонил я вам вот почему. Наш больной Мельников, которого доставили с огнестрельными ранениями, просил о встрече с вами. Редкий случай. Обычно больные, когда приходят в себя в отделении интенсивной терапии, просят пустить к ним жену, подругу, мать. Ну, кого-то из близких людей, родственников. А Мельников, если я не ошибаюсь, просто ваш знакомый.

– Мой близкий друг, – поправил Леднев.

– Ну, друг, не важно, – Александр Николаевич потер лоб ладонью. – К Мельникову несколько раз приходили с Петровки, из какого-то сыскного бюро. Но я всех посетителей заворачивал. На меня, знаете ли, корочки не действуют. А вот имя знаменитого режиссера, наоборот, открывает многие двери. Это против наших правил – разрешать посещения больных в реанимации. Тем более, уже завтра вашего друга переводят в обычную палату. Вот тогда милости просим.

– Уже завтра в палату? – удивился Леднев.

– Пять дней в реанимации – это более чем достаточно. – Врач поставил локти на стол. – А если он станет очень уж проситься домой, выпишем через месяц под расписку. Если не станет проситься, будет гостить у нас месяца полтора.

– Значит, его жизнь сейчас, как говорится, вне опасности?

– С ним все хорошо, – врач откинулся на спинку стула. – Операция прошла нормально. Выпилили ему три ребра и ушили легкое. Он физически сильный человек, правда, большая кровопотеря… А кто догадался заклеить ему входное и выходное пулевое отверстия клейкой лентой? Почему не забинтовали или не воспользовались лейкопластырем?

– Ничего под рукой не оказалось, схватил клейкую ленту, – ответил Леднев. – Мы договорились о встрече тем вечером. Перед его приходом я поднялся на двенадцатый этаж к знакомому одолжить бутылку коньяка. То есть сперва я пришел к Голубцову, соседу покойному, попросил бутылку у него. Не оказалось. Тогда я оставил записку в двери и поднялся наверх. Спустился вниз, когда все уже кончилось. Но у Мельникова билось сердце, он дышал. Я разорвал его рубашку и стал метаться по квартире в поисках бинта, так его и не нашел. Стер тряпкой кровь с его груди и спины, оторвал зубами куски скотча и заклеил эти дырки от пуль. Где-то я слышал, что в легких не такое давление, как в атмосфере.

– Правильно сделали, – кивнул Александр Николаевич. – Иначе он мог захлебнуться кровью до того, как приехала «скорая». В общем, разрешу вам повидаться минут десять в порядке исключения. Даже жену к вашему другу не пускал. Только вас. Но не злоупотребляйте моим добрым отношением к кино и вам лично. Десять минут. Обещаете?

– Десяти минут нам вот так хватит, – ребром ладони он провел по горлу.

Врач встал, придвинул стул вплотную к столу и кивнул на дверь.

– Тогда пойдемте. Возьмите с вешалки халатик. Возле двери в интенсивную терапию два милиционера с автоматами. Охраняют Мельникова.

Врач вышел в коридор и зашагал так быстро, что Леднев едва поспевал за ним. На ходу, не сбавляя шага, Александр Николаевич раскланялся с полной женщиной в белом халате, скороговоркой выпалил какую-то любезность и заспешил дальше. Выскочив на лестничную площадку, врач стал подниматься на верхний этаж.

– Основная работа с огнестрельными ранениями достается Склифу. Но и нам привозят время от времени. Но чаще всего пули здесь, – Александр Николаевич ткнул пальцем в свой висок. – У вашего друга есть ангел-хранитель. Видимо, стрелявший решил, что одна из пуль попала в голову, а не прошла по касательной. Эта пуля скальпировала кожу на теменной кости. Преступник увидел эту кость и решил, что ваш друг готов.

Пройдя половину коридора на верхнем этаже, Александр Николаевич остановился перед белой, наглухо закрытой дверью. Из-за стола дежурной медсестры им навстречу поднялся лейтенант милиции с расстегнутой кобурой на правом боку. Стоящий за лейтенантской спиной сержант побарабанил пальцами по ложу висящего на плече автомата.

– Все в порядке, лейтенант, это мой коллега, – Александр Николаевич кивнул в сторону Леднева. – Он посмотрит больного.

Лейтенант внимательно взглянул в лицо Леднева и молча сел на место. Врач распахнул дверь, пропуская посетителя вперед себя. Миновав тесный тамбур и вторую, уже стеклянную дверь, они прошли в узкую двухместную палату, надвое разделенную белой матерчатой ширмой. Медсестра, сидевшая у двери, поднялась на ноги, захлопнула недочитанную книжку.

– Так, Юлечка, все детективы штудируете? – Александр Николаевич, не дожидаясь ответа, проследовал за ширму.

Леднев остановился рядом с врачом и, забыв о приветствиях, уставился на сидящего в койке Мельникова. Тот, пытаясь улыбнуться, лишь растянул бледно-серые губы. Леднев не сводил глаз с большого кровавого пятна на нательной рубахе Мельникова.

– Что вы так смотрите? – спросил Леднева врач. – Кровь? Пока у вашего друга в груди дренаж. Через катетер выходит ненужная жидкость. Садитесь на этот стул и не заденьте штатив капельницы. Через десять минут я за вами зайду.

Александр Николаевич повернулся на каблуках и исчез, будто его и не было. Леднев осторожно присел на край стула. Мельников кивнул головой. Эта голова под слоем бинтов казалась большой, а шея истончившейся. Леднев посмотрел на иглу капельницы, сидевшую в локтевом сгибе здоровой левой руки, на закрепленный горлышком вниз пузырек физраствора в лапках штатива, на кроваво-желтое пятно на рубахе Мельникова, ощущая внутри себя странную сосущую пустоту.

– Подстрелили меня слегка, – Мельников говорил очень тихо, покачивая из стороны в сторону своей большой головой.

– У нас только десять минут, – сказал Леднев. – Потом меня отсюда выпрут. Кто в тебя стрелял?

– Не важно, – Мельников пошевелил забинтованным правым предплечьем.

Чтобы услышать, разобрать все слова, Ледневу пришлось придвинуть стул ближе к изголовью кровати, чуть повернуться к Мельникову ухом.

– Я его знаю. Но это не твоя забота, – он замолчал и с усилием сглотнул слюну. – Елена Викторовна перед смертью расставила фотографии на камине так, чтобы ты кое – что понял. Деньги, снятые с банковского счета, лежат в твоем старом душе на даче, – выговорив трудные длинные фразы, Мельников закашлялся. – На всех этих фотографиях есть одна общая деталь. Старый душ на заднем плане.

– Что-то, я не понял? – Леднев заволновался. – Ты хочешь сказать…

– Деньги в душе. Войдешь в кабинку. Поднимешь деревянный люк рядом с вентилем крана, на потолке. Там деньги, в пакете.

– Сколько там денег? – Леднев провел ладонью по сухому лбу.

– Много, – Мельников засопел. – Я светил фонариком. Было темно. Тысяч двести пятьдесят зеленых. Как минимум. Может, больше.

– А сейчас где они, где деньги эти?