Андрей Хазарин - Живой товар Страница 70

Ну что ж, все убедительно, логично — и точно соответствует моим самым мрачным опасениям. А особенно то, что он и не вспомнил об Асиной дискете, хотя разговор явно шел к концу.

Кстати, пока мы разговаривали, в соседней комнате пару раз звонил телефон, но Иван Иваныч на звонок не кидался — срабатывал автоответчик. Ох конспиратор, вроде и работаю я на него, а знать лишнего мне не положено. Ну, может тем фирма и держится…

И вот тут я решился — не знаю, умно это было или глупо, но решил добавить к своему моральному облику черточку жадности. Короче, попросил денег — мол, накладные расходы оказались больше, чем рассчитывал, и такси, и выпивка-закуска, и подарки, а девушка — все же не просто девушка, а главный и незаменимый источник информации, и надо мне как-то до получки дотянуть…

Он одобрительно ухмыльнулся, похлопал меня по плечу и велел написать расписку на эквивалент 500 (пятисот) долларов США на покрытие непредвиденных служебных расходов, а именно — и перечислить; неважно, если что-то где-то не сойдется, но все же должен быть оправдательный документ.

Выдал зелеными, без всякого эквивалента, мелкими купюрами и почему-то был очень доволен. Еще раз велел сосредоточиться на махденских контрагентах, вручил неизменный мусор и выставил.

И что его так эта моя просьба обрадовала? Неужто хотел поощрить за хорошую работу, но деликатничал, боялся задеть мою щепетильность? И щедро как — я-то рассчитывал максимум на сотню… Ну, если бы хотел поощрить, так бы и сказал — премия, мол. А кстати, это ведь я у него в фирме первый раз за деньги расписываюсь. Ну до чего загадочное заведение!

Я зашвырнул черный мешок на самый верх кучи в квадратном мусорном баке и привычно полез через дырку в заборе.

Непонятно. И, может быть потому, что уже почти сутки мысль моя была настроена на самые отвратные варианты, вдруг стукнуло: радовался, что меня купить можно… или, скажем, это он лишний крючочек на меня получил. В случае чего и замарать недолго, дескать, злоупотреблял служебными средствами. А уж перед Аськой так обгадить — вот тебе твой женишок, полюбуйся… А это зачем? А чтоб не трепыхался и был послушен.

И вот это мне совсем не понравилось: если я работаю на милицию, то из самых благородных чувств, сознательно и добровольно, и вовсе ни к чему меня на поводке держать.

А вот если меня использует втемную черная фирма, тогда совсем другое дело, тогда нужны им на меня крючочки, чтоб в случае чего было чем придержать и рот заткнуть. И расписка эта — самый пустяк. Если так, то можно и пакетика с героином ожидать где-нибудь под диванной подушкой, и «макаров», который они мне выдали вместе с разрешением, тоже вполне мог где-нибудь следок свой оставить…

Я вдруг почувствовал себя так, словно сижу в камере, а стены сдвигаются. Сплошной Эдгар По. Вот ещё подходящий образ — колодец и маятник…

А есть ведь совсем надежный способ меня на крючок взять: Ася. Похитят Асю — и буду я как робот, что скажут, то и сделаю. И он, гад, это знает, сам ему болтанул в прошлый раз, что жениться хочу…

Ох как не вовремя она меня выперла! Надо мне сейчас быть рядом с ней неотлучно — а не могу, один раз прогнала и другой прогонит, если не докажу… если даст рот раскрыть, чтобы доказывать что-то…

Так, Колесников, не валяй дурака. Это что — учительница из класса выгнала? В женщине обида и гордость взыграли, но ты-то не женщина. Ты ей, придурок, жизнь сбереги — а после уж будешь монологи уязвленной гордости выслушивать и глушить нежными поцелуями, как в кино. Там помогает…

Я подошел к автомату и набрал номер ИФЦ, придумывая на ходу, как вызнать у Анечки, на работе ли Ася.

Глава 41

Асфальт и каблуки

Мы даже не предполагали, как мало знаем о своих клиентках. И только когда число отложенных анкет перевалило за сотню, Юлька взмолилась:

— Асенька, притормози! Давай с этими разберемся. Их же ещё обзвонить надо.

— Кстати, начну-ка я с того, что нашим туристам позвоню: кто паспорта делал, кто билеты заказывал…

Мила из турбюро сначала послала меня — и правильно сделала. Мыслимое ли дело — перелопатить документы за последние два года?! Ну, не два полтора… Переворошить кучу бумажек, чтобы узнать, кто из клиентов что заказывал. Они же досье, как мы, не ведут. И, тем более, не могут сходу своих от не своих отличить…

Но я немножко поныла — и Милочка со вздохом согласилась принести мне списки всех, кто хоть что-то платил. Это просто: распечатать реестр приходных ордеров — и все. А потом Мила осведомилась, какого черта мы на работе так поздно торчим. Я в ответ спросила, что она делает в офисе. Ну, понятно, наши «туристы» начинают рабочий день с двенадцати часов дня, вот до девяти вечера и сидят. Ясное дело, в семь утра, как на рынок, никто себе загранпаспорт делать не побежит. Санаторный режим, особенно по сравнению с нашим. Но я им не завидую — там своей специфики хватает.

Посмотрела на часы — мама родная! До восьми времени уже, считай, и не осталось. А у нас — кабак-бедлам, кучи бумажек на столе. Папки распахнуты, картотека вся кишками наружу.

Юлька заартачилась:

— Не буду убирать! Какой смысл сегодня складывать, завтра — опять все вытаскивать? Вот закончим — и сложим все по своим местам.

Понятно, в этом есть определенный резон — чего же два дня подряд пыль глотать?.. Но, с другой стороны, хоть в стопочки все это безобразие сложить все-таки надо. Чем мы и занялись.

К восьми, конечно, не успели. Но фирма, из сочувствия, нас ждала — все равно работу эту быстрее нас никто не сделает, да и кому охота с чужим возиться. Они вообще нас баловали — и кофе приносили, и Анечку посылали за соком каким-то экзотическим для Юлькиного Дениски, лишь бы работа шла быстрее. Но, глянув на это вавилонское столпотворение трезвыми глазами, я в конце концов вынесла приговор:

— К пятнице закончим.

И Юлия со мной согласилась.

Выползли из офиса совсем никакие. Разбрелись, спустились в метро и покатили каждый в свою сторону.

Теперь, когда вокруг не было знакомых, можно бы и расслабиться. А расслабившись, я мгновенно вспомнила В. А. и весь бурный вчерашний вечер.

Боль и обида у меня чуть стихли, и я более трезво стала вспоминать все, что было. Да, действительно, лепетал он маловразумительные вещи. Но то, что несла я, просто ни в какие ворота не лезет! И в убийствах каких-то его упрекала, идиотка! И ведь понимаю, что должность его громкая, а подчиненных-то пшик… Может, и те парни погибшие тоже были кто завсектором, кто руководителем группы, начальником отдела или как там у них это называется…

А Дима и так пашет как вол. И головой, и ногами. А начальства над ним, наверное, двенадцать этажей. И каждый фактик они обсасывают и обдумывают… А Колесников ищет данные для этого. Не дай Бог, найдет чего лишнего… Тем более, если вспомнить, что Надя про Арсланова рассказала. Если фирма и в самом деле у него из рук кушает, то любому сотруднику в любой момент может что угодно грозить…

Наверное, те ребята что-то лишнее узнали… А я, дуреха, на это тощее длинное накинулась, как будто он один во всем виноват!

Ну, положим, кое-в чем все-таки виноват. Так за это мы его отдельно не любим. Но за унижения, которых он не заслужил, надо хоть прощения попросить.

Все отчетливее я понимала, что наврали ему с три короба — так же, как и он мне. За вранье он ещё свое получит — сверх того, что уже получил. А вот за то, в чем он ни сном ни духом… Он-то тут при чем?

Он использовал меня (свинство, но я это уже знаю), а они использовали его (а это ещё хуже, потому что он в их честностьверит). И выходит, что оба мы от Иры отличаемся только одним — суммой вознаграждения за свои труды…

Ладно, придется позвонить — попросить прощения. Интересно, когда он дома бывает?

На переходе телефоны только снаружи, за турникетами — или как там у них эти штуки называются, которые хлопают по коленкам. Я доехала до своей станции, вышла и прямо снизу позвонила. Решила — делай сразу, не ищи поводов отложить.

Никто не подошел. Нет, значит, господина. Может, работает, может, опять кого-нибудь снимает…

Но тут мыслишка такая тихонькая, страшненькая мелькнула: а если уже?.. Сам же говорил, что расследование подошло к концу. Может, закончил дело — и его «отстранили»?..

Эй, впечатлительная, уймись. Тебя это уже по-любому не касается. Вечером попозже попробуешь дозвониться, прощения попросишь за напраслину. И все! Больше ни слова! И приличия соблюдены, и на шею не вешаешься, и себя успокоишь, когда голос услышишь. А сейчас неторопливо домой.

И что делать будем? Обед готов, в доме чисто. Свитер, правда, не довязан, но это дело поправимое. Дня три работать осталось. Может, какого-нибудь Индиану Джонса покажут в ящике или, ещё лучше, «Деловую женщину». Люблю Золушку во всех вариантах…

В общем, впереди спокойный нехлопотный вечер. Это если мысли лишние из головы прогнать — и все неприятные дела сделать по возможности быстро…