Барбара Вайн - Правила крови Страница 72

Но как мне это выяснить?

27

Жена обыденным тоном сообщает мне, что секс для нас больше не обязателен. Мне это не приходило в голову? Главное, что у нее теперь взяли яйцеклетки, а у меня — сперму. Конечно, говорит Джуд, секс не станет помехой, просто он не является необходимым условием.

— Большое спасибо, — отвечаю я, потому что теперь все это меня злит. Наш разговор происходит после того, как у Джуд взяли яйцеклетки, а я при унизительных обстоятельствах, как нетрудно догадаться, предоставил оплодотворяющий эликсир. Если ничего не получится, мне придется делать это снова и снова.

— Мне еще хуже, — говорит Джуд.

Вероятно, все так, но только она хочет ребенка, а я — нет. Мое лицо напряжено — от улыбки и притворства. И все же я не вижу выхода, кроме как притворяться. Альтернатива — конец нашего брака. За эти последние недели я понял, что потеря Джуд — даже той изменившейся Джуд, которой она становится, — будет худшим, что со мной может случиться, о чем я не могу думать без паники, без ощущения, что я балансирую на краю бездны. Но смогу ли я все выдержать, лишь бы сохранить брак? Потерю дома, возможно, трех кричащих младенцев, необходимость бросить писательское ремесло и найти какую-нибудь работу? Смогу ли я вынести отсутствие секса с ней?

— Ты же не это имела в виду? — спрашиваю я. — Что секс у нас был необходимостью?

— Дорогой, — говорит она, но не прикасается ко мне, не берет мою руку и не целует ее. — Я имела в виду лишь то, что благодаря чудесам науки для рождения детей мы не нужны друг другу в этом смысле.

Дети. «В этом смысле». Похоже на эвфемизм, который могла бы использовать моя прабабушка Эдит. Мы с Джуд возвращаемся домой; процесс запущен, жребий брошен. Я должен сидеть с ней. Должен открыть бутылку шампанского. Воспользоваться моментом, пока спиртное не запрещено — в противном случае близнецы могут родиться с плодным алкогольным синдромом. Я должен выпить за наше будущее как родителей и спланировать детскую на верхнем этаже квартиры, которую мы, вне всякого сомнения, купим на Мейда-Вейл. Но силы у меня заканчиваются, и я ухожу в кабинет, чтобы поразмышлять над историей Генри.

Какое-то время я просто перекладываю бумаги, открываю папки и смотрю в них, ничего не видя. Но тайна Генри все еще способна отвлечь меня, и я снова погружаюсь в его жизнь. Как я уже говорил, в дневниках и в блокноте нет сведений о путешествии в Девоншир, но я должен просмотреть их еще раз. А еще есть сотни писем, аккуратно рассортированных по году написания и имени отправителя. Единственное утешение — мне не нужно проверять письма, написанные до 1862 года, когда родился Альберт Байтфорд, или после 1883-го, когда было совершено убийство. Я скопировал все имеющиеся у меня письма, но все равно многие можно прочесть только с помощью лупы.

Лучшей (или худшей?) новостью было бы открытие, что Генри знал Гарольда Клайда. Предположим, к примеру, что они с Ричардом Гамильтоном путешествовали пешком по плато Дартмур за несколько лет до смерти Гамильтона в 1879 году. В моей коллекции сотни писем от Ричарда, и еще тридцать от него к сестре Кэролайн. Слава богу, почерк у Гамильтона разборчивый и крупный, и увеличительного стекла для него не требуется. В письмах много упоминаний о пеших прогулках вместе с Генри, однако все они, похоже, имели место в Шотландии и в Йоркшире; исключение представляет единственная экскурсия в Скалистый край. В одном из последних писем к сестре, датированном октябрем 1879 года, Гамильтон рассказывает об отпуске, который он несколько лет назад провел в Корнуолле, но это место находится далеко от Дартмура, и хотя Ричард, скорее всего, проезжал Плимут, Байтфорд в то время работал помощником садовника в Ливси-Плейс и никогда не был не только в поезде, но, скорее всего, даже на железнодорожной станции и платформе.

Я просматриваю письма Генри к матери, а также Элизабет Киркфорд к ее матери, но тщетно, а затем меня, как всегда, начинает мучить совесть. Я откладываю письма, нахожу Джуд и открываю шампанское. Она так счастлива и довольна, что не заметила ни моей прохладной реакции, ни плохо скрытого смятения, и теперь спрашивает, впервые за несколько недель, как у меня продвигаются дела с Генри.

Я рассказываю, и она говорит, что ничуть не удивлена.

— Я же тебя предупреждала: он что-то замышляет.

— Да, но ты имела в виду причины женитьбы на Эдит.

— И что? Может, он убил Элинор, чтобы жениться на Эдит. Это и есть коварный замысел, в полном смысле слова.

Я возражаю: не могу поверить, что сорокасемилетний мужчина с первого взгляда теряет голову от девушки, случайно встреченной на улице, а несколько месяцев спустя охладевает к ней и влюбляется в ее сестру.

— А почему ты считаешь, что здесь замешана любовь?

— Дело не в том, что я романтик. Просто не могу придумать другой причины, почему Генри хотел жениться на любой из них. А ты?

— Наверное, нет. Но ты должен подумать о причине убийства Элинор.

— А разве открытие, что невеста является носителем гемофилии, — недостаточная причина?

Джуд спрашивает, есть ли у меня доказательства, и я отвечаю, что есть. Мое объяснение получается немного неуверенным, поскольку я знаю: Джуд думает о болезни, носителем которой является сама. Однако она помнит, что в наши дни все иначе, и поэтому улыбается и говорит, что я на правильном пути. Мы пьем шампанское, а потом отправляемся куда-нибудь поужинать, как в старые добрые времена. Когда мы спускаемся с холма, я невольно замечаю, что время от времени у нас выдается счастливый вечер, совсем как прежде, однако эти вечера постепенно становятся чуть бледнее, чуть менее пылкими, а взаимная любовь почти незаметно слабеет. Последующие занятия любовью тоже хороши, потому что я заставляю себя не вспоминать, как это обычно у нас бывает.

Утро я провожу за чтением остальных писем, но ничего не нахожу. В 1936 году Мэри Крэддок пишет своей сестре Элизабет Киркфорд об отпуске, который они с мужем провели в Торки, но из всей переписки Девоншир упоминается лишь тут — и в письме Элинор из Манатона. После ленча я отправляюсь за сведениями в общественный архив. Провожу там несколько часов, но улов невелик. То есть невелик в смысле ответа на мои вопросы.

Выясняется, что Эйбл Байтфорд, отец Альберта, умер в начале 1885-го, через год с небольшим после казни сына. Ему было всего сорок три. Обе сестры Альберта вышли замуж, но фамилии их мужей не упоминаются в письмах и дневниках. У Джейн Байтфорд и ее сестры Марии Моллик было четырнадцать братьев и сестер, но никто из них опять-таки не был связан с людьми, присутствующими в документах Генри. Гарольд Клайв родился в Ливси-Плейс, но его жена Анна была из Лондона. До замужества она носила фамилию Диксон и родилась на Уимпол-стрит.

Тут прослеживается некая связь с Генри, но очень слабая, потому что Анна родилась в 1829-м, за сорок три года до того, как Генри открыл там практику. Тем не менее я тяну за эту ниточку.

У Клайвов не было детей. И, естественно, у незамужней дамы Беатрисы Уитикомб, с которой они, похоже, дружили. Она родилась в Тавистоке и там же умерла. Если она и была дальней родственницей Генри, доказательств этому нет. Единственное, что представляет интерес, это фамилия ее матери — Брюэр. Поначалу я разволновался, но затем проследил родословную женщины и выяснил, что она из совсем другой семьи, Брюэров из Юстона (или, если уж на то пошло, из семьи лорда Брюэра, который купил у меня мантию). Сэр Джеймс Трипп родился в Хайгейте и, судя по свидетельствам рождения его детей, жил в Ричмонде и вступил в брак с женщиной по имени Джастиния Гоулд.

Если Генри заплатил Альберту Байтфорду за убийство Элинор, то должен был познакомиться с ним в Плимуте, на вокзале Норт-Роуд, где Байтфорд вытаскивал его чемоданы из поезда на платформу. Но если Генри посещал Плимут, разве эта поездка не должна была отразиться в его дневнике за 1883 год? Он записывал именно такие события. Никаких эмоций, озарений или наблюдений, ни намека на чувства, только скупые сообщения о путешествиях, которые он совершил или собирался совершить. И он обожал поезда. Но стал бы Генри оставлять запись о поездке, во время которой нанял Байтфорда, чтобы тот убил его невесту? Разумеется, нет, однако он обязательно написал бы о своем намерении совершить путешествие, не предполагая, что встретит Байтфорда на вокзале.

Проблема заключается в абсурдности моей теории. Я пытаюсь все это представить, но не могу. Известный и уважаемый джентльмен, удостоенный рыцарского звания, лейб-медик королевы, сорока семи лет, вероятно, во фраке и высоком шелковом цилиндре — и вдруг ему приходит в голову, что юноша, который тащит его багаж, подходит для убийства его юной невесты. Тогда он узнает имя и адрес молодого человека и в тот же вечер покидает гостиницу или частный дом, в котором остановился, идет к миссис Моллик, договаривается об устранении Элинор и платит наемному убийце пятнадцать фунтов аванса. Не годится. Совсем. Не знаю, как все это происходило — если вообще происходило, — но уж точно не так.