Жан-Кристоф Руфин - Не бойся Адама Страница 73

– Это несчастные люди, – объяснял он, старательно объезжая выбоины на дороге, – несчастные и чудовищные. Здесь всегда так: от невинности до преступления всего один шаг. Лет до пяти они невинны, потом начинают курить, нюхать, торговать. И убивать.

За ними все еще бежали выдубленные солнцем бритоголовые чесоточные ребятишки в превратившихся в лохмотья футболках. Жюльетта встречалась с ними взглядом, читая в глазах детей все то, о чем говорил Зе-Паулу: загубленную невинность, трудно переносимую жестокость, почти животную ненависть и добродушие.

– Здесь самые старые лачуги фавелы. С некоторой натяжкой можно даже назвать их домами. Ясное дело, тут все кишит паразитами, и каждый год прибавляется детей с лицами, изуродованными укусами крыс. Но здесь, по крайней мере, есть окна и двери. Когда очередной алкоголик лупит свою жену, он может это делать не на виду у соседей.

Машина ехала по широкой дороге в самом центре Байшада.

– Чем дальше в ту сторону, тем жилища беднее, – говорил Зе-Паулу, указывая на затянутый облаками пыли горизонт. – У самого края кое-кто строит жилища из веток, старых мешков и кусков пластика. Там те, кто прибыл недавно.

– И много сегодня таких?

Зе-Паулу повернул голову, чтобы ответить Жюльетте:

– Тысячи в месяц. Может быть, и десятки тысяч. Они стекаются сюда из внутренних областей, особенно с Северо-Востока.

Он резко вывернул руль, чтобы не раздавить лежащего на земле человека: то ли труп, то ли мирно спящий пьяница.

– Наши города превратились в чудовища. Люди все прибывают и прибывают. Они думают, что тут жизнь лучше, но не находят ничего из того, на что надеялись. Их удел – нищета и преступность.

– Может быть, там, откуда они пришли, выжить вообще невозможно.

Зе-Паулу как-то странно взглянул на Жюльетту:

– Конечно. Там бы они не выжили. В сельской местности число человеческих особей должно соответствовать природным ресурсам. Когда их используют на пределе возможностей, население стабилизируется или сокращается. Это закон Мальтуса. Но здесь закон больше не действует. Правительство не может обречь свои города на голод. Оно их кормит. Ничто больше не сдерживает размножение бедных. Их способность к деторождению и сейчас поражает.

Они съехали на узкую грунтовую дорогу. Укрывшись в тени лачуг, женщины стирали белье в разноцветных пластиковых тазах.

– Мы рассчитываем, что вы сможете обратить эту тенденцию вспять, – сказал Зе-Паулу, посмотрев на Хэрроу. – Это все, на что мы надеемся: повернуть ход событий. Уничтожить смертельную притягательность городов. Восстановить союз человека и природы в сельской местности.

В машине воцарилось неловкое молчание. Жюльетта чувствовала, что мужчин смущало ее присутствие. Ей казалось, они ждут от нее каких-то слов. Ведь и правда, последние несколько дней ее мозг сверлил один-единственный вопрос: «Как?» Как сможем мы изменить ход событий? Что нужно отнять у бедняков и что дать им, чтобы достичь цели?

Всякий раз, когда этот вопрос вставал во весь рост, Жюльетта чувствовала приступ мигрени и тошноту, которая прогоняла все мысли. Последние дни она слишком налегала на таблетки. Она чувствовала какое-то оцепенение, словно плотиной защищавшее ее от приступов тревоги, и не позволяла себе нарушить обязательство полного подчинения. Она исполнит все, чего от нее ждут, лишь бы снова не погрузиться в серые будни монотонного существования.

– Канал там, – сказал Зе-Паулу, к счастью прервав молчание. Машина подпрыгивала на колдобинах, а ее разбитая подвеска только усиливала тряску. Сквозь распахнутые двери лачуг виднелись силуэты изможденных мужчин, отходящих от ночного пьянства. Зе-Паулу проехал еще немного и остановил машину прямо посередине маленькой площади, огороженной насыпью.

– Тут всего-то два шага, и вы увидите систему водоснабжения.

Они вышли из машины, и в лицо им дохнуло жарой, влажным и густым воздухом, полным резких запахов липкой краски, загаженной земли, отбросов и протухших потрохов.

Хэрроу шел выпрямившись и сжав кулаки. Жюльетте хотелось взять его за руку. В эту минуту ее сердце вдруг переполнили жалость и нежность. Она вспоминала его в пустыне Колорадо и представляла себе, что должен он чувствовать там, где сейчас оказался. Вместо погибшей природы здесь царил человек в своем самом жалком обличье. Человек, чьим уделом стало разрушение и смерть. Она дотронулась до руки Хэрроу. Он инстинктивно подался назад, и Жюльетта еще сильней пожалела его.

Они направились к насыпи. На земле валялся всякий мусор: обрывки пластиковых мешков, куски железа, раздробленные кости кур и овец. Все это в сезон дождей мешалось с грязью. Высохнув, земля отдавала отбросы как часть своего существа, обнажившегося под размытой землей.

Узкие утоптанные тропки позволили им без труда взобраться на насыпь. Вверх и вниз по ней сновали женщины с бидонами для воды в руках. Взобравшись на самый верх, Жюльетта увидела что они находятся на берегу канала, пересекающего всю Байшада. Зе-Паулу без церемоний прогнал стайку мальчишек, которые хотели приблизиться к ним. Он напялил панаму и беспрерывно протирал лоб платком, другой рукой указывая на горизонт:

– Этот канал идет от реки к побережью залива. Он одновременно и подводящий канал, и коллектор.

В ложе канала среди его бетонных стен стояла зеленовато-коричневая вода. Было видно, как над ней склонялись женщины, набирающие воду в бидоны или стирающие белье.

– И они это пьют! – воскликнула Жюльетта.

– У них нет выбора. Когда могут, они ее кипятят. Природе от этого не легче, потому что топят они исключительно деревом.

С высоты нескольких метров они могли видеть струйки дыма из труб, сливавшиеся в коричневое облако, застывшее над равниной.

– В сезон дождей вода в канале резко прибывает. Ребятишки иной раз даже тонут. Поскольку уклон тут совсем небольшой, канал на деле служит резервуаром воды.

– Здесь нет течения? – спросил Хэрроу.

– Есть, но едва заметное.

– Надо определить поточнее. Это важно для наших расчетов. На Островах Зеленого Мыса мы вычислили соотношение между количеством вещества и скоростью распространения в зависимости от силы течения. Чтобы все получилось, здесь нужна точность.

Заговорив о технических деталях, Хэрроу, казалось, почувствовал себя свободней.

– Я найду данные о среднем уклоне канала. Вам хватит для вычислений.

Прохаживаясь по насыпи, мужчины обсуждали вопросы, касающиеся распространения вещества из одной или нескольких точек. Жюльетта больше не слушала их. Она снова чувствовала недомогание, которое приписывала жаре и лекарствам. Она предупредила Хэрроу, что будет ждать их в машине. У подножия насыпи за машиной собралась группа мужчин, женщин и детей. Дети не решались шалить при родителях. В глазах всех стоявших застыли угроза, немой упрек и требование объяснений.

Жюльетта стала рассматривать собравшихся, ища хоть один открытый взгляд, тень улыбки, намек на симпатию, но на всех лицах застыла маска враждебности.

– Не бойтесь, – крикнул ей Зе-Паулу сверху, – они ничего вам не сделают.

Только тут Жюльетта заметила, что в сотне метров слева остановилась машина полицейского патруля. Пять вооруженных людей присели на выступ насыпи, а еще двое стояли, прислонившись к капоту машины.

Жюльетта снова повернулась к жителям фавелы. Хэрроу и Зе-Паулу уже спустились с насыпи и приближались к ней. Именно в этот момент Жюльетта встретилась взглядом с девчушкой, стоявшей немного поодаль. На ней было что-то вроде мешка из красной разодранной холстины. Лицо ее было все в грязи, а из носа текла струйка, в которой она мочила палец. Из-под грязной коросты сияли глаза цвета сапфира. В них светилась бездна ума, мольба о нежности, притяжение мечты.

Жюльетта улыбнулась. Лицо девочки на мгновение вспыхнуло, и она унеслась прочь.

Зе-Паулу, успокоенный присутствием полиции, нарочито небрежной походкой обогнул машину, сделав знак собравшимся расступиться. Хэрроу и Жюльетта заняли свои места.

На обратном пути они не прерывали разглагольствований бразильца, который, не выходя из машины, рассказывал им про разные фавелы города.

В пять часов тени уже легли на манговые деревья Ларанжейрас. Хэрроу и Жюльетта поднялись в свои комнаты, чтобы принять душ. Когда они спустились в гостиную, уже стемнело. Из кафе на соседней улице доносились гитарные переборы. Сидя за столом в саду перед блюдом креветок и пивом, Хэрроу и Жюльетта молчали.

Странно, что эта поездка в Байшада заставила ее иначе посмотреть на Теда. Она словно проникла в святая святых, где рождались все его мысли и хранилось хрупкое сокровище: чувство гармонии мира, страдания, порождаемого страданием, взыскательное отношение к человеку, не желающему поддаваться разложению.

Так, по крайней мере, ей показалось, ибо на самом-то деле все осталось по-прежнему. Хэрроу был все так же молчалив и замкнут.