ПЬЕР - Герман Мелвилл Страница 77

«Я думаю, что вижу его», – ответил необыкновенно прохладный, расчётливый и несколько растягивающий слова голос, однако очень серебристый и в основе своей, возможно, очень решительный. – «Я думаю, что вижу его; постойте в стороне, мой добрый друг, сделайте так; леди, удалитесь, удалитесь туда, между мной и вон той шляпой»

Вежливо расступившаяся компания, к которой он обращался, теперь открыла подошедшему Пьеру высокую, крепкую фигуру удивительно приятного с виду молодого человека с каштановой бородкой, одетого для такого случая на удивление просто, почти скромно; но, хотя простота его платья на первый взгляд была не столь заметна, материя была прекрасна и превосходно подогнана. Он небрежно развалился на половине большого дивана и, казалось, что сейчас он просто прервал некую очень приятную беседу с миниатюрной, но оживлённой брюнеткой, сидевшей на другом конце. Денди и человек, сила и изнеженность, храбрость и леность были так странно переплетены в этом молодом человеке с прекрасными глазами, что на первый взгляд, казалось невозможным определить, есть ли вообще у него истинный характер, или нет.

Прошло несколько лет с момента последней встречи кузенов; годы сильно и почти немыслимо меняют обычный облик людей. Тем не менее, взгляд меняется редко. На мгновенье их взгляды встретились, они взаимно признали друг друга. Но оба промолчали об этом.

«Глен!» – вскрикнул Пьер и остановился в нескольких шагах от него.

Но тот лишь опустил благородный взгляд, устроившись в своей ленивой позе, медленно вытащил из кармана своего жилета маленькие, простенькие очки без оправы и в упор, хотя и не столь оскорбительно, несмотря на обстоятельства, тщательно рассмотрел Пьера. Затем, поставив свой стакан, медленно повернулся к стоящим возле него господам и произнес своим несколько своеобразным, смешавшимся и, как и прежде, музыкальным голосом:

«Я не знаю его; всё это – ошибка; почему слуги не уведут его и не продолжат музыку?.. Как я говорил, мисс Клэр, статуи, которые вы видели в Лувре, не стоит упоминать вместе с теми, что стоят во Флоренции и Риме. Да ведь теперь появился тот, кто превознёс шедевр Сражающийся Гладиатор в Лувре…»

«Сражающийся Гладиатор здесь!» – выкрикнул Пьер, подскакивая к нему, словно Спартак. Но его дикий импульс сдержали встревоженные вопли женщин и дикая жестикуляция вокруг. Воспользовавшись создавшейся паузой, несколько джентльменов приблизились, чтобы связать его, но, отчаянно отбросив их, он выпрямился и, улучив мгновение, уставив свой взгляд на своего все ещё полуразвалившегося и, по-видимому, неподвижного кузена, сказал следующее: «Глендиннинг Стенли, ты отрёкся от Пьера с меньшим омерзением, с каким Пьер отрёкся от тебя. Клянусь Богом, будь у меня нож, Глен, я заколол бы тебя на месте, слил бы всю твою кровь Глендиннинга, а затем зашил бы мерзкие останки. Ты – негодяй и мерзкое пятно на всём человечестве!»

«Это весьма необычно: замечательный случай соединения обмана и безумия; но где слуги? почему этот чернокожий не двигается? Выведите его, мой добрый Доктор, выведите его. Осторожно, осторожно! стойте» – сунув руку в свой карман – «вот, возьмите это и выведите куда-нибудь этого беднягу»

Подавив в себе всю свою ярость из-за невозможности каким-либо способом удовлетворить её в таком месте, Пьер сейчас же повернулся, спрыгнул с лестницы и выбежал из дома.

III

«Карету, сэр? Карету, сэр? Карету, сэр?»

«Кэб, сэр? Кэб, сэр? Кэб, сэр?»

«Сюда, сэр! Сюда, сэр! Сюда, сэр!»

«Он – жулик! Не надо к нему! он – жулик!»

Пьер был окружен толпой спорящих извозчиков, все из которых держали в своих руках длинные кнуты, в то время как другие нетерпеливо подзывали его со своих козел, приподнимаясь между двумя фонарями словно потертые, отвергнутые святые. Повсюду вокруг щелчки кнутов и рассказы о раскалывающих ударах плетью терзали его слух. Уже вырвавшемуся со сцены, настолько же раздражающей, как и его разговор с презрительным Гленом в великолепной гостиной, Пьеру это внезапное шумное окружение из стеблей кнутов н щелчков бичей напомнило начало злодейского наказания Ореста. Но, покончив с этим, схватив первую же попавшуюся металлическую дверную ручку и запрыгнув в карету, он криком велел тому, кто был её хранителем, немедленно сесть на козлы и гнать в заданном направлении.

Экипаж немного проехал вниз по широкой улице, потом остановился, и кучер спросил, куда дальше, в какое место?

«Дом с часами… Уорд», – крикнул Пьер.

«Привет! привет! Держитесь крепче, эй!» – усмехнулся парень про себя. – «Ну, это – своего рода сладость, как ни посмотри: лежать, вы, собаки! – молчать! уи! уа! – лежать!»

Зрелища и звуки, которые сразу же предстали перед Пьером при возвращении к дому с часами, наполнили его невыразимым ужасом и яростью. Прежде достойное, сонливое место, теперь прямо-таки с силой дышало всеми непристойностями. Едва ли возможно было сказать, какая мыслимая причина или случай оказались способны за сравнительно короткое отсутствие Пьера собрать такую основательную конгрегацию. Вокруг него в неописуемом беспорядке безумные, болезненного вида мужчины и женщины всех цветов кожи, со всем невообразимым щегольством, в вызывающих, гротескных и рванных платьях прыгали, вопили и выкрикивали проклятия. Порванные мадрасские шейные платки негритянок и красные платья жёлтокожых девушек, свисающие лохмотьями с их голых грудей, смешались с взятыми напрокат тёмно-красными платьями белых женщин и разошедшимися по швам пальто, пёстрыми жилетами и бледными торчащими рубашками, или с бакенбардами, или с бородами, или с усами всех стран, некоторые из которых казались согнанными с их кроватей, и другими, по-видимому, арестованными посреди некоего безумного и экстравагантного танца. Со всех сторон неслись голоса пьяных мужчин и женщин на английском, французском, испанском и португальском языках, сдабриваемых всегда и сейчас самым грязным из всех малопонятных человеческих жаргонов, тем самым диалектом греха и смерти, известном как креольский, ирландский или воровской язык.

Двигаясь посреди этого объединенного столпотворения людей и голосов, несколько полисменов безуспешно пытались подавить шум; в то время как другие были заняты надеванием наручников на более отчаянных, тут и там обезумевшие негодяи, как мужчины, так и женщины, дали настоящий бой офицерам; и даже те из них, на которых уже были надеты наручники, набрасывались на полицейских со скованными железом руками. Между прочим, слова и фразы, непроизносимые при божьем солнечном свете и существование которых было совершенно неизвестно большинству людей, даже в фантазиях не появлялись в головах десятков тысяч достойных горожан; детали непристойностей и проклятий выкрикивались вдаль голосами, явно выдающими общий семейный дух своих хозяев. Воровские кварталы и все бордели, закрытые госпитали для безнадежно больных, больницы и дьявольский ад, казалось, появились разом, вывалившись на землю через мерзкий чёрный ход из некоего отвратительного подвала.

Хотя к настоящему времени случайно возникающие городские события плохо подготовили Пьера к полному постижению определенного смысла этого потрясающего зрелища, тем не менее, он достаточно хорошо знал по слухам о более печально известной жизни города, чтобы понимать, откуда и что это за субъекты оказались перед ним. Но все его сознание в то время было поглощено пугающими мыслями об Изабель и Делли, вынужденными столкнуться лицом к лицу с тем, что было едва ли терпимо для самого Пьера, и, возможно, втянутыми в шум и в замкнутый личный контакт с этой мерзостью. Стремительно двигаясь в толпе, не замечая случайных ударов и проклятий, Пьер повсюду разыскивал Изабель и скоро заметил её борьбу с безумной хваткой полуодетого качающегося пьянчуги. Сильнейшим ударом своего железного кулака он сбил хватающего Изабель гудящего негодяя, крикнув двум полисменам рядом очистить для него путь к двери. Они так и сделали. И через несколько минут задыхающаяся Изабель была в безопасности на открытом месте. Он бы остался с нею, но она заклинала его вернуться за Делли, оказавшейся в ситуации, более тяжёлой, чем она сама. Приблизившись к дополнительному отряду полицейских, Пьер передал её заботе одного из них и, позвав двух других с собой, уже