Анна Малышева - Мастер охоты на единорога Страница 8

– Значит, ты едешь на этюды в Пинск и тебе нужно все необходимое, – сменила тему Татьяна. – Конечно, у меня найдется полный комплект. Да и не один! Табуретку, кажется, кто-то одалживал и не вернул… Но я тебе найду! А ты что, решила снова живописью заняться? Кажется, ведь говорила, что совсем писать бросила?

– Настоящий маньяк всегда возвращается на место преступления! – невесело пошутила Александра.

Она не стала разглашать подруге все детали своего путешествия, потому что это была уже тайна клиента, которую она всегда берегла свято. Но ей самой было нелегко признать, что «поездка на этюды», еще десять лет назад не представлявшая для нее ничего экзотического, бывшая самой обычной частью жизни, теперь затевалась только для отвода глаз. Это уязвляло художницу – именно так она по привычке себя называла, хотя давно уже не брала кисть, чтобы написать самостоятельное полотно, промышляя реставрациями, бесконечными и большей частью малоинтересными.

– А знаешь что? – с внезапным воодушевлением воскликнула Татьяна. – Ведь я могу поехать с тобой! В самом деле, дети разъехались, дочь ушла в поход на байдарках, сын в Германии, я две недели буду одна! Тем более у меня сейчас вынужденный отпуск, сама понимаешь, лето, мертвый сезон, торгов совсем нет… Да и кисть в руки давно не брала, почему бы и не вспомнить старое… Все-таки отвлекусь! А то с ума сойти недолго, мысли крутятся вокруг одного и того же! Ну, как? Берешь меня с собой?

Александра ответила не сразу. Она замялась, пытаясь прикинуть, помешает ей присутствие подруги или, напротив, поможет? «С одной стороны, это, конечно, свидетель, пара глаз, которая всегда будет рядом… Глаз и ушей. И она-то знает, что я давно не занимаюсь живописью, а торгую антиквариатом, стало быть, как только я начну интересоваться хранилищем музея, вся моя легенда рухнет! Я смогу, быть может, обмануть директора музея, но не Таню. Как минимум, я не смогу выдать себя за другую личность, ведь тогда Таня захочет объяснений. А как я с ней объяснюсь? Это не моя тайна. Потом она узнает, что музей был обворован, хотя Павел и утверждает, что никто ничего не заметит. Хотелось бы знать, как он себе все это представляет! Мне он толком ничего не рассказал. Так или иначе, когда-нибудь все выяснится, и найдется свидетельница, которая сможет подтвердить мое участие в деле. С другой стороны… Она ведь мне может даже оказаться полезной! Несведущий человек куда убедительней того, который желает что-то скрыть. Она может задать пару вопросов вместо меня, и ей ответят скорее, чем мне… Тем более она своя, не приезжая!»

Татьяна ожидала ее ответа с явным волнением. Очнувшись от своих тревожных мыслей, Александра взглянула в лицо подруге и увидела, что та едва сдерживает обиду и разочарование.

– Но конечно, если ты хочешь побыть одна… – с деланым равнодушием начала Татьяна, готовя себе путь к отступлению.

Художница шутливо ударила ее по руке:

– Да перестань, я совсем не потому задумалась! Просто прикидываю, не впадаем ли мы с тобой за компанию в детство? Тоже мне, Ван Гог с Гогеном на этюдах в Арле!

– А вот этого не надо! – полушутя-полусерьезно воскликнула Татьяна, прикрывая рукой ухо. – Помнишь, чем там у них эта идиллия кончилась?!

Ехать решили тем самым вечерним поездом, который заранее облюбовала Александра. То, что в Пинск они приезжали на рассвете, подруг не смущало – Татьяна, привыкшая разъезжать по республике во время своих командировок, была уверена, что они в любое время суток заселятся в семейную гостиницу, каких в городе было много. Гостиницу она забронировала тут же, в парке, открыв планшет. И в целом, как и рассчитывала Александра, старая приятельница оказалась незаменима: едва войдя с гостьей в квартиру, Татьяна немедленно собрала два полных комплекта, в которых было все, что нужно художнику при выезде на этюды. У нее в кладовке нашлось все: полевой мольберт, планшеты, этюдник, ящики для красок… Александра сперва наблюдала за ее хлопотами с грустной улыбкой, но потом увлеклась и принялась помогать собираться в дорогу. Перебирая кисти, отбраковывая облысевшие и засохшие, замачивая в растворителе те, что еще годились в дело, сортируя тюбики с красками, выбирая те, у которых еще не истек срок годности, она никак не могла избавиться от ощущения, что во всех этих действиях было нечто призрачное.

«Мне ведь и в голову не приходит, что я, в самом деле, могу что-то написать… – с горечью думала она, следя за воодушевленными сборами подруги. – А вот Таня, похоже, верит еще в себя, как в художника! У меня же сам образ мыслей стал другим… Я думаю как преступник! И даже не из-за денег, нет, мне хочется своими глазами увидеть эти гобелены… Иметь отношение к их обнаружению. К их спасению – я ведь уговариваю себя, что вся эта авантюра не что иное, как спасение двух прекрасных шедевров средневекового искусства от забвения, плесени и моли… Хотя Павел одержим самой простой идеей – вернуть гобелены себе. Не уверена даже, что он сдержит слово и позволит мне с ними как следует ознакомиться… Зачем ему это? Давить на него будет бессмысленно, пригрозить нечем, он просто рассмеется мне в лицо. Он же понимает, что я никому не проговорюсь, в чем приняла участие, и потому буду молчать!»

– Я к тебе обращаюсь, а ты витаешь в облаках! – донесся до нее укоризненный голос подруги. Опомнившись, Александра подняла глаза:

– Прости?

– Я говорю, что музей-то там, в Пинске, маленький, и копировать там особенно нечего, – повторила Татьяна, запирая ящик с красками. – Мы ведь будем, судя по всему, работать на пленэре?

– Как знать… – уклончиво ответила Александра. – Может быть, найдется и в музее что-то любопытное?

…Телефонный звонок раздался, когда Александра, стоя с чашкой чая на балконе, в последний раз обдумывала детали предстоящего путешествия. Вещи были собраны, Татьяна принимала душ. Через час они планировали выехать на вокзал. Звонок телефона, лежавшего в сумке, в прихожей, Александра услышала лишь потому, что балконная дверь была открыта, а на тихой улице, затененной старыми деревьями, было в этот вечерний час необыкновенно тихо.

«Павел!» – она с бьющимся сердцем увидела на экране телефона номер, который записала туда вчера, на вокзале, когда прощалась с заказчиком. Секунду она колебалась, сжимая в увлажнившихся от волнения пальцах надрывавшийся телефон. Ей страшно не хотелось отвечать. Александре вдруг подумалось, что мужчина осознал всю преступность своей затеи и в последний момент решил все отменить. И все же она нажала на кнопку ответа.

– Позвольте узнать, где вы сейчас? – спросил после приветствия знакомый голос, спокойный и бархатистый. Александра, внезапно перестав тревожиться, ответила. Выслушав ее краткий отчет, Павел вполне одобрил то, что она не стала сразу пересаживаться на поезд в Пинск.

– Не торопитесь… Дело непростое, не повторяйте моих ошибок. В провинции люди осторожнее, они боятся резких движений! Будьте и вы осторожны.

– Я буду очень осторожна, – невольно улыбнувшись, пообещала женщина. Ей вдруг стало очень приятно оттого, что этот человек беспокоился о ней. «Хотя он, конечно, всего лишь преследует свою цель! – сказала она себе. – Не в его интересах, чтобы со мной случилась какая-то неприятная история!»

– У нас могут быть небольшие проблемы со связью, потому что я сейчас на даче, а здесь, в лесу, в низине, телефон плохо ловит, – предупредил Павел. – Но я постараюсь звонить почаще. Да, и вот что еще…

Шум воды в ванной комнате смолк. Александра с тревогой оглянулась. Ей очень не хотелось, чтобы Татьяна услышала их разговор. В любом случае, решила художница, она постарается сделать так, чтобы подруга ничего не узнала об истинной цели их путешествия.

– Я кое-что узнал, с тех пор как вы уехали…

– Я ведь уехала не так давно! – шутливо напомнила художница.

– Это верно… – Павел говорил медленно, словно нехотя. – Еще и суток не прошло… а я уже успел пожалеть о том, что втянул вас в это дело.

Александра нервно сглотнула.

– Простите, – внезапно пересохшие губы плохо ее слушались, – не следует ли мне понять вас так, что вы отказываетесь от своей идеи?

– Нет, этого не произойдет, – твердо ответил мужчина. – Но сегодня я весь день думаю о том, что случилось с моим приятелем, тем самым, который рассказал мне о гобеленах.

– Вы сказали, он умер?

– Да, но не сказал, как. – Павел выдержал многозначительную паузу, от которой у Александры мурашки пошли по коже. – Собственно, я сам знал немного, на похоронах, как вам уже говорил, не был… Как-то туманно о его смерти говорили… Не удивительно, ведь он совершил самоубийство.

Женщина тихо ахнула.

– Да, представьте… – грустно подтвердил Павел. – И ничто этого кошмарного поступка не предвещало. Я его знал много лет, в депрессии он не впадал, ничем не злоупотреблял и никаких особых страстей не испытывал… И вот, в самом конце марта, тридцатого, ни с того ни с сего выстрелил себе в сердце. И записки не оставил.