Антон Леонтьев - Вендетта. День первый Страница 8

Тем временем по городу поползли слухи – шептались, что вот-вот грянет волна повальных арестов, прямо-таки как в тридцатые годы. Только на сей раз в кутузке окажутся не «враги народа», как настоящие, так и мнимые, а те, кто расхищает социалистическую собственность, занимается финансовыми аферами и торгует краденым золотом и наркотиками. Всеволод Петрович уже давно поставил в известность свое начальство в Москве, что расследование завершено, однако без особой санкции он не имел права затевать такую широкомасштабную операцию. А отмашки все не было.

Наконец Лагодин принял решение об аресте нескольких партийных деятелей, в том числе заместителя председателя горисполкома, а также директора завода «Вторчермет»: у него имелись доказательства того, что эти субъекты занимаются приписками и кражами металла в крупных размерах. Подозреваемые были арестованы, однако, к большому удивлению и разочарованию прокурора, улик, которые он так надеялся найти на заводе, обнаружено не было. Бухгалтерия оказалась в полном порядке, все цифры полностью соответствовали министерским. Ни о каких хищениях не могло быть и речи!

Лагодину позвонили из Москвы и долго его отчитывали и даже ругали за самоуправство. Всеволод Петрович и сам не мог объяснить, как так получилось, что он сел в галошу. Он и не подозревал, что Остоженский, почерпнув весьма ценные сведения из бумаг прокурора, приказал директору завода уничтожить все компрометирующие документы и заменить их иными, вопросов не вызывающих. Никто из арестованных не собирался колоться, несмотря на угрозу больших тюремных сроков и даже расстрела, – все изображали из себя невиновных, клялись в том, что стали жертвами судебной ошибки. Оказавшись же на воле, все сразу же стали строчить многочисленные кляузы в Москву, обвиняя прокурора Лагодина в предвзятости, некомпетентности и использовании запрещенных методов ведения допроса.

Всеволод Петрович обратился с докладной запиской на имя генсека Андропова, в которой обстоятельно изложил свой план и испрашивал разрешения на приведение его в исполнение. Ответа на докладную записку Лагодин так и не получил, ибо она просто не дошла до Андропова. А в начале февраля граждане Советского Союза узнали о трагической потере, которую понесло все прогрессивное человечество, – генсек Андропов скончался.

Именно этого момента и ждал Остоженский. Тот, кто мог бы защитить Лагодина, отдал богу душу, а новый генсек не собирался продолжать политику своего предшественника и тотчас отказался от мысли о громких расследованиях и показательных процессах. Глеб Романович понял, что настала пора действовать. Однако прокурор хоть и был лишен покровителя, все еще являлся опасным. Следовало вывести Лагодина из строя, причем раз и навсегда.

Во второй половине дня семнадцатого февраля 1984 года в служебном кабинете Лагодина раздался телефонный звонок. На проводе был полковник КГБ Остоженский.

– Всеволод Петрович, у меня к вам очень важное и конфиденциальное дело, – сказал он таинственно. – Я напал на след такого преступления, что вы только ахнете. Замешана вся верхушка нашего города, сразу можно взять их всех с поличным. Нам нужно увидеться как можно быстрее. Однако надо соблюдать конспирацию, поэтому прошу вас никому не рассказывать о моем звонке. Я сейчас назову вам адрес и прошу вас приехать сегодня по нему к девяти вечера. Только не на служебной машине. И вообще, за вами могут следить, так что адрес не записывайте, а запомните: улица Коммунаров, дом 26, квартира 14...

Лагодин, завершив разговор с Остоженским, почувствовал, что у него отлегло от сердца. В последнее время, как казалось прокурору, все шло наперекосяк – задержанных пришлось отпускать, улики, которые казались ему неопровержимыми, вдруг становились совершенно бесполезными. И тут еще смерть Юрия Владимировича... Лагодину уже звонили из Москвы, сказали, что надо сбавить темп, мол, нечего устраивать новый террор – новый генсек Черненко не желал резких перемен.

Отпустив шофера, прокурор на трамвае номер пять доехал до остановки «Городской парк», предпоследней на маршруте, оттуда рукой было подать до улицы Коммунаров. Ну прямо-таки игра в разведчиков! Конспиративная квартира, как будто он – профессор Плейшнер, а Остоженский – Штирлиц... Интересно, какого рода документы представит ему полковник?

Нужный дом оказался длиннющей пятиэтажкой с огромным количеством подъездов. Ему требовался первый подъезд, последний этаж. Вот и выкрашенная зеленой краской деревянная дверь с тусклой табличкой «14». Лагодин не успел даже нажать на кнопку звонка, как дверь распахнулась – на пороге стоял Остоженский.

– Быстрее! – сказал он шепотом. Прокурор шагнул в темный коридор. Но еще до того, как глаза Всеволода Петровича успели привыкнуть к мраку, на голову ему обрушилось что-то тяжелое, и Лагодин потерял сознание.

Склонившись над лишившимся чувств прокурором, Остоженский (он был в перчатках и в черном тренировочном костюме) обшарил карманы пальто Всеволода Петровича. Оттащив его в туалет, вышел, скрылся в одной из комнат квартиры, вернулся обратно, держа пистолет с глушителем. Вложив оружие в руку прокурора, поднес пистолет к виску Лагодина и без малейшего колебания спустил курок. Раздался приглушенный хлопок... Прокурор был мертв.

Остоженский неторопливо открутил глушитель, положил его в карман штанов и принялся работать над трупом. Это было не первое убийство, совершенное им в тот день – в спальне находилась задушенная им же около получаса назад женщина. Но всем предстояло думать, что ее убийцей является не кто иной, как покойный прокурор Лагодин.

Полковник тщательно разработал операцию по уничтожению. Лагодина. Конечно, можно было, выманив его на окраину города, напасть на прокурора в городском парке и представить все как обыкновенное разбойное нападение. Убийцу никогда бы не нашли, невзирая на все старания. Однако что бы это дало? Ровным счетом ничего. Лагодин бы стал после смерти героем, а Остоженскому требовалось скомпрометировать Всеволода Петровича. Поэтому Всеволоду Петровичу предстояло не просто умереть – он должен был после смерти превратиться в парию, отверженного, изгоя. О нем предпочтут забыть, его имя вымарают из списка прокурорских работников. Скомпрометировав Лагодина, Остоженский скомпрометирует и его расследование, которое никогда не будет доведено до конца.

Настя получила еще одно, правда, очень короткое, письмо от Максима. Тот сообщал ей, что им, к сожалению, придется расстаться, так как они не подходят друг другу. Послание стало для Насти громом среди ясного неба, и она считала, что жизнь ее окончательно разрушена. Но девушка и не подозревала, что ее теперешнее горе – только начало всех несчастий...

Отец часто возвращался домой поздно ночью, иногда даже под утро, потому что ему требовалось работать с бумагами. Его всегда привозила служебная машина. В тот вечер он снова задержался, и Галина Сергеевна позвонила в прокуратуру, чтобы узнать у мужа, когда примерно ждать его домой. Дежурный ответил ей, что Всеволод Петрович ушел в начале девятого и обратно не возвращался. Шофера он отпустил, сказав, что ему требуется уладить кое-какие частные дела.

Галина Сергеевна взглянула на часы – стрелки показывали четверть первого ночи. Странно, путь от прокуратуры, даже если добираться не на служебной машине, а на общественном транспорте или идти пешком, до их расположенного в самом центре города дома занимает не более пятнадцати-двадцати минут. Но если Сева ушел в начале девятого, то почему он все еще не дома, хотя прошло около четырех часов? И что за «частные дела» могут быть у него?

Дочка заперлась у себя в комнате, и Галина Сергеевна слышала приглушенные рыдания, однако Настя наотрез отказалась разговаривать с матерью. Ну, что поделать, переходный возраст, наверняка у девочки очередная любовная драма.

Галина Сергеевна с толстой монографией, посвященной философам Ренессанса, уселась в кресло, закуталась в плед и принялась ждать мужа. Она дала себе слово, что не заснет, однако так уж получилось, что вскоре женщина начала клевать носом и погрузилась в сон. Разбудила ее резкая трель дверного звонка – Галина Сергеевна подскочила, уронила на пол монографию, едва не споткнулась о массивный том и кинулась к двери, бросив предварительно взгляд на настенные часы – они показывали без десяти пять. Сева вернулся!

Но на пороге стоял не Сева. В команде из нескольких мужчин Галина Сергеевна сразу признала не простых гостей, а людей, работающих в органах. Один из них, ткнув ей в лицо развернутым удостоверением, сказал:

– Гражданка Лагодина, вот постановление прокуратуры о проведении в вашей квартире обыска.

Галина Сергеевна нервно рассмеялась:

– Не понимаю, в чем дело, товарищи! Вы, наверное, ошиблись дверью. Мой муж – прокурор города...