Екатерина Островская - Черный замок над озером Страница 8

– Что ты предлагаешь? – поинтересовалась Женя.

– Не знаю. Прятать от нее спиртное бесполезно. Отыщет или в магазин лишний раз сбегает. Может, ее закодировать… или, как говорят, подшить? У меня нет опыта общения с пьющими людьми. Твой дедушка не пил вовсе, отец только по большим праздникам позволял себе чуть-чуть.

– Я с ней поговорю, – пообещала Женя.

– Да она ответит, что не пьет совсем. Или скажет, что с завтрашнего дня – ни-ни. А потом будет как прежде. Я уверена, что и сегодня Ника уже приняла. Наверняка ждала, когда мы уйдем, чтобы достать свою заначку. Впрочем, ее даже наше присутствие уже не смущает…

Они как раз подошли к краю леса и одновременно увидели сквозь редкие сосны столб густого дыма, поднимающегося к небу.

– Что это? – удивилась мама.

И тогда они побежали.

Но их обогнала пожарная машина. Когда Женя подскочила к калитке, двое пожарных разматывали брезентовый рукав, другие намеревались проникнуть в дом, который уже полыхал. На дороге у их забора собрались соседи и внимательно наблюдали.

– Вы отсюда? – обратился один из пожарных к Жене.

Та кивнула.

– Есть кто-нибудь в доме?

Женя огляделась по сторонам и увидела тетку, поднимающуюся с раскладушки, стоявшей среди яблонь.

– Думаю, никого.

– Газовые баллоны в доме имеются?

Женя снова кивнула.

– Назад! – крикнул пожарный и махнул рукой своим коллегам, пытающимся войти в горящий дом. – Там газ!

Тут неуверенной походкой к пожарному подошла Ника Владимировна. Она поднесла ко рту сигарету и, пытаясь казаться трезвой, с деловым видом обратилась к мужчине:

– Ребята, огоньку не найдется?

Пожарный ничего не успел ответить, потому что в доме раздался громкий хлопок, а следом сразу из всех окон выбросилось пламя. Толпа зрителей отшатнулась, а Ника Владимировна сообщила всем:

– Кстати, газа там не было. Кончился. Баллон пустой стоял, вот я и пошла отдохнуть под яблонькой.

Дом выгорел дотла. К счастью, соседи, перед тем как вызвать пожарных, оттолкали подальше Женину машинку, где на сиденье обнаружилась чудом оставленная ею сумочка, в которой были документы и деньги. А все, что находилось в доме, сгорело.

Пожарные уехали, сильно пахло гарью, среди обугленных останков дома валялось то, что не могло сгореть: закопченный остов металлической кровати, нечто напоминающее газовую плиту, пружины от диванов и кресел, что-то еще, на что Женя не хотела смотреть. Мама сидела на садовой скамье и плакала. Тетя Ника обнимала ее и гладила по плечу.

– Ты, Вика, успокойся. Наживем еще. Я все компенсирую. Буду больше работать и к будущему лету построю новый дом. Лучше прежнего. Викочка, хочешь, я построю каменный дом?

– Ты бы лучше пить бросила, – сквозь слезы сказала мама.

– Что?! – возмущенно взвилась Ника Владимировна. Ну да, у тебя… то есть у всех нас горе – дом сгорел, мой компьютер и все мои сбережения, под матрасом лежавшие. Трагедия, конечно, но не до такой же степени, чтобы меня черт знает в чем обвинять!

Мама перестала плакать и с удивлением посмотрела на сестру. Потом перевела взгляд на дочь:

– Ты слышала? Выходит, я еще от горя и умом тронулась!

Тут в кармане Жениной куртки зазвонил мобильник. Женя вытащила телефончик и посмотрела на дисплей. Номер вызывающего ее абонента был ей не знаком. И все же она нажала кнопку. Но сказать в трубку ничего не успела, сразу услышав медоточивый голос Славы:

– Здравствуй, ласточка…

В глазах Жени потемнело от злости. Ей впервые в жизни захотелось сказать Нильскому что-нибудь обидное, а лучше крикнуть – так, чтобы тот услышал без всякой мобильной связи. Она попыталась вспомнить какое-нибудь подходящее слово, сделала паузу потому, что ничего не лезло в голову, а Слава продолжал:

– Я случайно узнал, что ты сейчас работу ищешь. Вот и подсуетился немного – позвонил на наш родной факультет и все решил. Тебя возьмут преподавателем на кафедру стилистики. Только надо поторопиться, потому что они как раз учебные планы составляют и в ближайшие дни должны согласовать программу. Не тяни, завтра же подъезжай к Шашкину, он тебя будет ждать. Закончишь с ним, перезвони мне, а то я волнуюсь…

– Спасибо, – прошептала Женя.

– Так, может, и увидимся завтра? А то сколько не встречались! Я, правда, загружен работой, перезагружен даже, но для тебя всегда смогу выделить вечерок…

– Хорошо, – так же тихо ответила Женя.

– Ладно, солнышко, не переживай, – продолжал радоваться жизни Нильский, – скоро все переменится. Завтра увидимся, и я расскажу о том, что ожидает нас в…

Женя отключила телефон и посмотрела на маму и тетку.

– Кажется, я нашла работу, – сообщила она.

Мама быстренько перекрестилась.

– Ну, слава богу.

А тетя Ника вздохнула и загадочно произнесла:

– А ведь ты, Женечка, могла оказаться моей родной дочкой.

Мама за спиной своей до сих пор не протрезвевшей сестры покрутила пальцем у виска.

Глава 5

На самом деле журфака уже не было. То есть все еще стояло знакомое всем выпускникам факультета здание и были те же стены, коридоры, аудитории, деканат и кафедры, но вместо факультета журналистики пару лет назад при университете создали институт информационных технологий. Хотя, если не считать того, что декан стал называться ректором, деканат ректоратом, ничего, в сущности, не изменилось. Все по-прежнему называли новый институт журфаком, а ректора промеж себя деканом.

С ректором Женя знакома не была: тот вступил на должность как раз в год окончания ею университета. Идея о преобразовании журфака в новый институт как раз и принадлежала новому руководителю. Однако некоторые знакомые уверяли Женю, что ректор человек простой, очень общительный и приветливый. Ректор не был журналистом-практиком, он преподавал долгое время в столице, опубликовал большое количество статей, был профессором и даже членом академии русской словесности. Звали его Максим Анатольевич Шашкин.

Утром последующего после пожара на даче дня Женя вошла в приемную ректора. За секретарским столом сидела незнакомая ей женщина.

– Вы к кому? – строго поинтересовалась секретарша.

Лукошкина удивилась вопросу, потому что считала, что в кабинете ректора ее ожидает ректор, а не кто-то другой.

– Я к Максиму Анатольевичу.

– А читать вы умеете? – еще более суровым тоном спросила женщина.

Женя растерялась, как будто не знала ответа на такой простой вопрос. А секретарша добавила измученным объяснениями голосом:

– Там же на двери ясно указаны приемные дни и часы. Так что приходите завтра – с четырех до шести. Только предварительно запишитесь у меня в журнале с указанием цели вашего визита. А то ходят тут с разными пустяками, отвлекают занятого человека.

– Но мне сказали, чтобы я сегодня к нему зашла.

– Кто вам мог сказать такую глупость?

Женя задумалась, стоит ли говорить правду, и призналась все-таки:

– Слава Нильский.

Лицо сорокалетней дамы мгновенно преобразилось, стало просветленным.

– Сам Нильский это сказал? – с приветливым сомнением спросила она.

– Лично, – подтвердила Женя.

– Тогда я сейчас узнаю, сможет ли Максим Анатольевич принять вас в порядке исключения.

Секретарша вскочила, поправила прическу, подошла к белой дубовой створке с табличкой и скрылась за ней. Не прошло и минуты, как она снова вернулась в приемную и кивком показала Жене на дверь:

– Проходите. Только не долго. У ректора через сорок минут совещание.

Женя пообещала не задерживать занятого человека и вошла. За большим столом сидел седой человек лет шестидесяти и внимательно изучал ежедневник.

– Моя фамилия Лукошкина, – представилась Женя.

– А моя Шашкин, – не поднимая головы, отозвался ректор. – Не тяните, говорите, по какому вопросу и чем я могу помочь.

– Меня прислал к вам Слава Нильский. Он узнал, что я ищу работу, и сказал, что на кафедре стилистики есть вакансия.

Седой человек усмехнулся.

– Ох уж эти мне радиожурналисты… Прокукарекают, а там хоть не рассветай. Вакансий у нас нет ни на одной из кафедр. У нас, наоборот, переизбыток ставок, а фонд заработной платы увеличивать нельзя. В конце года, вероятно, придется расстаться кое с кем из преподавательского состава. Из тех, разумеется, кто достиг пенсионного возраста. А вы говорите…

Ректор замолчал. Женя поняла, что аудиенция окончена.

– Простите, – вздохнула она. И повернулась, чтобы удалиться.

– Погодите, – прозвучал ей в спину голос ректора. – Как, вы сказали, ваша фамилия?

– Лукошкина.

Женя снова развернулась лицом к большому столу. Ректор сидел, уже глядя не в ежедневник, а на потолок, словно вспоминая что-то.

– Я, между прочим, этот факультет окончил, – произнес он, – попал по распределению в «Вечерку»… Попасть туда в те годы для выпускника то же самое, что в космос слетать, то есть невозможно, но мне дал протекцию уважаемый человек из серьезной организации. Таким в те годы не отказывали. Проработал в редакции меньше года, а потом меня взяли в горком, инструктором в сектор печати. Но о работе в газете у меня остались самые теплые воспоминания. Так вот вместе со мной тогда в газете работал некий Лукошкин. Помню, у него какой-то промах случился. Тот человек был выпускающим номера и допустил ляп. Не опечатку пропустил, которую заметил бы любой корректор, а ошибку политического свойства. Сейчас не помню точно, какую именно. Вопрос стоял об увольнении его из газеты с волчьим билетом, об исключении из Союза журналистов. Но сотрудника все-таки оставили. Он весьма удачно успел жениться на дочери секретаря правления городского отделения Союза журналистов, и дело замяли. Объявили выговор по партийной линии даже без занесения в учетную карточку, а потом и выговор сняли. Как же звали того парня? Витя? Петя? Да, кажется, Петр.