Ричард Фримен - Око Озириса Страница 8

Я украдкой наблюдал за ней с восхищением и с глубоким, возрастающим интересом. Несмотря на свою бледность, утомленный вид и худое, почти изможденное лицо, она была чрезвычайно красива. Наружность ее носила отпечаток силы воли и характера, что отличало ее от заурядных женщин.

Окончив ужин, она отставила поднос и, открыв свою потертую сумку, спросила меня:

— Интересуетесь ли вы историей Египта? Мы тут сходим по ней с ума. У нас это какой-то фамильный недуг.

— Я мало что смыслю в ней, — ответил я. — Занятия медициной слишком поглощает мое время.

— Конечно, — сказала она. — Нельзя быть специалистом во всех областях. Но если вас интересует профессия литературного шакала, я покажу вам свои заметки.

Я с радостью согласился. Она вынула из сумки четыре синие записные книжки, из которых каждая была посвящена одной из династий, от четырнадцатой до семнадцатой включительно.

Просматривая аккуратно и тщательно сделанные выписки, мы вместе начали обсуждать в высшей степени запутанную историю этого периода, постепенно понижая наши голоса, так как м-р Беллингэм закрыл глаза. Немного спустя голова его откинулась на спинку кресла. Мы только что дошли до критического царствования Апепы II, когда громкий храп прервал тишину в комнате и заставил нас обоих тихо рассмеяться.

— Беседа ваша сделала свое дело, — прошептала она, в то время, как я брал свою шляпу, и мы вместе на цыпочках прокрались к двери, которую она бесшумно отворила. — Вы очень добры, что зашли повидать его сегодня. Для него это было очень хорошо. Я вам искренно благодарна. Спокойной ночи! — прибавила она, дружески пожимая мне руку.

Находка в грядах

Практика Барнарда, как и практика большинства врачей, была подвержена периодическим приливам и отливам. Лихорадочная работа чередовалась с промежутками почти полного бездействия. Один из таких перерывов наступил на следующий день после моего посещения Невиль-Коурта, в результате чего уже в половине двенадцатого утра я начал раздумывать о том, как провести остаток дня. Я спустился вниз к набережной и, опершись на перила, стал любоваться видом по другую сторону реки, серым каменным мостом с целым рядом пролетов, живописной массой устремленных ввысь башен и притаившейся за ними серой громадой аббатства и церковью св. Стефана.

Это была чудесная картина, тихая и успокаивающая, говорившая и о жизни и в то же время настраивающая на романтический лад.

Мысли мои были заняты Руфью Беллингэм и той любопытной историей, которую рассказал мне ее отец. Тут все было странно: как нелепо составленное завещание, так и поставленный в тупик поверенный. Я был почти уверен, что за всем этим что-то кроется, особенно, если вспомнить весьма странное предложение м-ра Хёрста. Но разобраться в этой истории мне было не под силу. Ее мог разобрать только юрист; к юристу и надо было бы обратиться. Я решил, что сегодня же схожу к Торндайку и расскажу все, что я узнал.

Тут произошло одно из тех совпадений, которым мы так удивляемся, когда они случаются, но которые в общем так часты, что даже вошли в поговорку. Как раз в этот момент я увидел двух приближавшихся ко мне людей и узнал в них моего бывшего профессора и его младшего коллегу.

— Я как раз думал о вас, — сказал я, когда они подошли ко мне.

— Очень лестно, — ответил Джервис, — а я думал, что вы беседовали с самим чертом.

— Может быть, — заметил Торндайк, — он разговаривал сам с собой. Но почему вы думали именно о нас и чем были заняты ваши мысли?

— Я думал о деле Беллингэмов. Весь вчерашний вечер я провел у них.

— А! И у вас есть какие-нибудь свежие новости?

— Да, есть, клянусь Юпитером! Беллингэм со всеми подробностями рассказал мне про завещание. По-моему, это презанятный документ.

— Разрешил ли он вам передать мне все эти подробности?

— Да, я нарочно попросил у него разрешения и он ничего не имел против.

— Прекрасно, сегодня мы завтракаем в Сохо, так как Поультон занят по горло. Идемте с нами, разделите нашу трапезу, а по дороге расскажете нам вашу историю. Вас это устраивает?

При настоящем состоянии моей практики меня это вполне устраивало, и я с непритворной радостью принял приглашение Торндайка.

Мы медленным шагом направились по широкому тротуару, и я стал рассказывать.

Торндайк время от времени останавливал меня, чтобы сделать какую-нибудь заметку в своей записной книжке.

— Этот субъект был, наверное, совершенно сумасшедший! — воскликнул Джервис, когда я закончил. — Он, кажется, с какой-то дьявольской изощренностью уничтожил свои же собственные распоряжения.

— Это сплошь и рядом бывает с лицами, делающими завещания, — заметил Торндайк. — Вполне ясное и толковое завещание является скорее исключением. Но мы едва ли можем судить об этом, не видав самого документа. Я полагаю, что у Беллингэма нет копии?

— Не знаю, — сказал я, — но я спрошу у него.

— Если у него есть, то я хотел бы прочесть ее, — сказал Торндайк. — Все пункты крайне странны и, как сказал Джервис, завещатель точно хотел уничтожить ими собственные свои распоряжения, если только они были правильно записаны. Кроме того, эти пункты поразительно соответствуют всем обстоятельствам исчезновения. Ведь вы, наверное, тоже обратили на это внимание?

— Скажу только, что Хёрсту будет очень на руку, если тело не найдется.

— Да, конечно, но есть еще и другие пункты, которые очень знаменательны. Однако слишком преждевременно обсуждать все это завещание, раз мы не видели ни самого документа, ни заверенной копии.

— Если существует копия, — сказал я, — то я постараюсь раздобыть ее. Но Беллингэм ужасно боится, как бы его не заподозрили в желании воспользоваться даровым советом.

— Это вполне естественно, — сказал Торндайк, — и делает ему честь, но вы должны как-нибудь постараться победить его щепетильность. Я надеюсь, что вам это удастся. По-видимому, вы как будто стали у них совсем своим человеком.

— Они очень интересные люди, — сказал я, — очень культурные и питают большую склонность к археологии. Это, кажется, у них в крови.

— Да, — сказал Торндайк — Но этой фамильной тенденцией они скорее обязаны окружающей их обстановке, чем наследственности. Значит, Годфри Беллингэм вам нравится?

— Да, он немного раздражителен и легко поддается внезапным импульсам, но в общем очень приятный человек.

— А дочь? — спросил Джервис, — что она из себя представляет?

— О, она очень ученая девушка. Она работает в музеях и составляет библиографию.

— А! — воскликнул Джервис неодобрительным тоном. — Знаю я эту породу. Пальцы в чернильных пятнах. Ни намека на бюст! Кожа да кости! И в очках!

Я простодушно попался на эту удочку.

— Вы сильно ошибаетесь! — с негодованием воскликнул я, сравнив мысленно отвратительный рисунок Джервиса с прелестным оригиналом. — Она необыкновенно красивая девушка, с манерами настоящей леди. Возможно, что она была чересчур холодна и сдержанна со мной, но ведь я только знакомый, даже, в сущности, совсем посторонний для них человек.

— Но я вас спрашиваю об ее внешности, — настаивал Джервис — Какая она? Маленькая? Толстая? Рыжая? Опишите ее хорошенько.

— Ростом она приблизительно пять футов семь дюймов, она стройная, хотя довольно полная, держится очень прямо. Движения у нее грациозны; волосы черные, носит она их на прямой пробор, немного откидывая назад, цвет лица бледный, глаза темно-серые, брови прямые, точеный прямой нос, небольшой полный ротик, закругленный подбородок.

— Черт возьми, чему вы так радуетесь, Джервис?

Друг мой внезапно раскрыл свои карты и чуть не расплылся от удовольствия.

— Если существует копия этого завещания, Торндайк, — сказал Джервис, — мы ее раздобудем. Я полагаю, что вы со мной согласны, уважаемый патрон?

— Я уже сказал, — был ответ, — что всецело полагаюсь на Барклея. А теперь покончим с делами. Вот наш ресторанчик.

Он толкнул незатейливую стеклянную дверь, и мы вошли вслед за ним в ресторан. Воздух был пропитан аппетитным запахом мяса, смешанным с менее аппетитным запахом горелого масла.

Часа через два я распрощался со своими друзьями около здания суда.

— Я не приглашаю вас к себе, — сказал Торндайк, — так как у нас сегодня консультация. Но вы заходите к нам поскорее. Не дожидайтесь копии завещания.

— Да, — сказал Джервис, — заходите вечерком, когда закончите свою работу, конечно, если у вас не будет более интересных перспектив где-нибудь в другом месте.

Расставшись с ними, я пошел дальше и через некоторое время незаметно для себя очутился на углу улицы Феттер-Лейн. Но тут меня внезапно заставил очнуться грубый резкий голос, гаркнувший над самым моим ухом.

— Ужасная находка в Сидкепе!

Я с досадой обернулся, так как резкие выкрики уличных лондонских мальчишек всегда действуют на меня, как удар по лицу, но раздражение мое сразу сменилось любопытством, когда я увидел надпись на ярком желтом плакате, который он мне протягивал.