Анна Данилова - Аромат желания Страница 8

– Мы просто поужинали и сыграли в карты… А потом ушли. И никого я не собирался ни грабить, ни усыплять, ничего такого… Тоня, ты веришь мне? Веришь? Обещаю тебе, все скоро изменится, и я поговорю с Катей, просто мне надо знать… Ты сама знаешь, о чем я. Мне, кроме тебя, никто не нужен. Это правда. Но я не могу жить здесь, в твоей квартире, ведь мне ну совершенно нечего тебе дать. Что мне делать?

Здесь, на глазах Глафиры, разыгрывалась настоящая драма! Ну, все, как она и предполагала! В той недосказанности, которая чувствовалась в словах Виктора, заключалась та тайная, внутренняя мужская жизнь, которой он и жил, неуверенный в себе и финансово зависимый от женщин. И еще Глафира поняла, что ему хорошо с этой женщиной не только из-за того реального комфорта, тепла и вкусной еды, что для мужчины всегда являлось немаловажным, что он, возможно, любит ее как человека, чувствует, что любят и его. И ни с кем не делят. И не прилагают никаких усилий, чтобы оставить его при себе. Он сам готов развязаться со своей прошлой жизнью и бросить своих любовниц, лишь бы его оставили здесь навсегда.

Он повернулся к Глаше и покачал головой:

– Ну, посмотрите на меня. Я что, похож на вора? Что у нее унесли? Ведь если ее били, значит, хотели, чтобы она отключилась, чтобы ограбить ее квартиру, я так понимаю… Но я не подлец, я не вор, не грабитель, не бандит! Я много лет люблю вот эту женщину, но не имею права жениться на ней потому, что я нищий! Так сложилось в моей жизни…

Глаша понимала, что он говорит не столько для нее, сколько для Тони. Чтобы она услышала это признание в любви пусть даже и таким нелепым образом.

Говоря о своей любви к этой моложавой, пятидесятитрехлетней женщине, которая (и это трудно было не заметить) тоже любила его, он весьма эмоционально жестикулировал, и Глаша разглядела его красивые руки, изящные пальцы. В этом заблудившемся в своих любовницах мужчине чувствовалась порода. Он был красив той внутренней красотой, которую накладывает на лицо страсть. Вероятно, он был страстным мужчиной. И одновременно, в быту, ленивым. И нерешительным тоже. И спасти его могла лишь одна женщина, которая никогда не претендовала на взаимность, которая жила вот этими встречами и принимала его у себя в те минуты, когда ему некуда было идти. Она предоставляла ему кров, наверняка у него была здесь своя кровать или диван в одной из ее комнат, а в шкафу выделена полка, куда Тоня складывала его чистое и выглаженное белье, пижаму, новые, с этикетками, носки. А в морозилке были заморожены его любимые голубцы или домашние пельмени, которые она лепила одинокими вечерами с любовью, с надеждой. Зная, что Виктор в это время целует других женщин, делит с ними ложе. И как она вообще еще жива?!

– Он был у меня, я могу это подтвердить. Всю прошлую ночь он провел в спальне. А чуть раньше, когда он только вернулся из гостей, – она намеренно не сказала «когда они расстались с Катей», чтобы лишний раз не травмировать себя, – мы с ним выпили чаю и смотрели фильм. Ты помнишь, как назывался этот фильм?

– Честно говоря, названия я не помню, – вновь оживился Виктор, – речь шла о женщине, ее звали Глория… Действие происходило в Нью-Йорке, она спасала одного мальчишку, пуэрториканца, я не запомнил его имя. Его родителей и сестру расстреляли бандиты, а Глория, такая сногсшибательная блондинка, ну просто роковая женщина, приблизительно сорока с лишним лет, взяла мальчика к себе и, рискуя жизнью, поскольку эти бандиты – ее приятели (она сидела в тюрьме), спасла его… Словом, отличный фильм, и мальчишка играет так, как если бы был профессиональным актером…

– Этот фильм так и называется «Глория», – подсказала ему Глафира. – Я тоже смотрела его ночью.

В сущности, здесь, в этом доме, ей было уже нечего делать. Ясно было, что не был он в квартире Ольги Болотниковой и уж точно не насиловал ее. Зачем ему кого-то насиловать, когда женщины и так вешаются ему сами на шею. К тому же Ольгу не ограбили. Да и представить себе, чтобы Виктор вот этими красивыми руками бил по лицу женщину, которая незадолго до этого кормила его ужином и поила вином, было невозможно.

Но история любви Виктора и Тони была замечательной. Редкой. А Катя уверена, что Тоня – существо почти бесполое и что за Виктора, который время от времени живет у нее, нечего бояться. Как же она заблуждается, эта Катя.

Глафира поблагодарила Тоню за чай, довольно прохладно попрощалась с Виктором и вернулась в машину. Несмотря на то что часы показывали всего семь часов вечера, на улице было темно. Совсем как ночью. И люди, словно сбитые с толку темнотой, сидели в своих квартирах и не высовывали носу.

На стеклах застыл слой влаги, искажая свет фонарей и светящихся окон Тониного многоквартирного дома. Все казалось каким-то нереальным, желеобразным, как это бывает в снах, когда на фантастических машинах можно проезжать сквозь дома-студни, разрезать вязкие мосты, тонуть в стенах квартир…

Она позвонила сначала Сереже Мирошкину, доложила о своих визитах, а он, в свою очередь, рассказал, что в квартире Ольги Болотниковой несколько часов работали эксперты, а сама Ольга побывала в лаборатории, где у нее взяли анализы, потом позвонила Лизе. Та была уже дома, разговаривала с Глафирой весело, бодро, и чувствовалось, что она довольна своим первым, после долгого перерыва, днем. Глаша же была в недоумении от того, что после целого месяца добровольного домашнего ареста, связанного с беременностью, Лиза вдруг взбунтовалась и решила дожидаться родов на своем рабочем месте. И не страшно ей?

– Ты бы заехала к нам, – между тем щебетала Лиза. – Я сама, лично картошку пожарила. Не бог весть что, но Диме нравится. Глаша, ты чего молчишь? Расстроилась, что не обнаружила ни одной зацепки? Так на то это подлец и преступник, чтобы действовать преступным образом, понимаешь? Он же не идиот какой, чтобы сначала прийти в гости, оставить кучу следов, затем заявиться еще и ночью, изнасиловать одинокую женщину… Нет-нет, я с самого начала, как только ты мне рассказала эту историю, не поверила, что вечерние гости имеют отношение к этому изнасилованию. Тот человек, который изнасиловал Ольгу, либо больной, и ее счастье, что ее не убили, как Любу Горохову, либо он, возможно, питал к ней определенные сексуальные желания, на которые она не отвечала и в силу каких-то причин никогда не могла бы ответить, и единственный способ удовлетворить свое навязчивое желание или доказать ей, что он все равно добьется ее любой ценой, – это было усыпить ее и изнасиловать!

– Разве он не понимал, что оставит повсюду следы? На ручках двери, на всем пути следования до спальни, на простыне, наконец!

– Да все ты правильно говоришь, но даже если снимут отпечатки пальцев со всех возможных предметов и проведут экспертизу спермы, то с чем сравнивать-то? Понятное дело, что надо будет все равно вызывать этих «гостей» – Катю и Виктора, чтобы снять их отпечатки пальцев хотя бы для того, чтобы именно их исключить из всех остальных. Кроме того, не в лесу же Ольга живет. Надо бы проработать все ее служебные связи, симпатии.

– Да, я тоже об этом думала. Но у меня ситуация такая…

– Ты про Сергея? Помогай ему, чем можешь. Вот и все. И я, в свою очередь, тоже обещала ему помочь с поисками убийцы Гороховой. Господи, да что же это такое? Одно изнасилование за другим!

– Как чувствуешь себя, боец?

– Отлично. Особенно беспокоюсь за волчий аппетит, вернее за его последствия. Так не хочется потерять форму.

– Что ты делаешь завтра? Мне прийти в офис?

– Нет, лучше позвони Мирошкину, согласуй с ним свои действия. Я бы на твоем месте попыталась устроиться в Ольгину контору уборщицей или кем-нибудь в этом роде, чтобы собрать информацию о ее возможных воздыхателях. Если будет действовать Сергей, то только всех распугает. К тому же будет трудно скрыть правду. Ну не стоит молодой, незамужней и такой достойной женщине, как Оля, портить себе репутацию этим делом. Тем более что она твоя знакомая и ты обещала ей хранить тайну.

– Лиза, береги себя.

– Так ты не придешь к нам на ужин?

– В следующий раз, мне надо домой. Меня Адам ждет. И не звонит, потому что обижается, что я не звоню… Словом, так трудно всегда объяснять ему, что у меня работа такая… Он делает вид, что все понимает, но сто раз перекрестился бы, если я поменяла эту работу.

– А к картошке у меня маринованные маслята! – Лиза нанесла свой последний, сокрушительный удар. – Глаша, ты же сама меня учила, что маринованные маслята с картошкой – это классика!!!

Глафира улыбнулась, устало вздохнула и пообещала позвонить мужу, чтобы пойти к Лизе на ужин вместе.

ГЛАВА 7

Сергей Мирошкин вернулся к себе домой поздно, промерзший, голодный, открыл дверь, вошел в квартиру и, лишь послушав несколько мгновений приятную его уху тишину, включил свет. И только в эту минуту почувствовал себя в каком-то другом измерении, которое он про себя называл своей личной жизнью. Все то, чем он жил и о чем думал вне дома, было как бы жизнью людей, которые окружали его, и только здесь, у себя, он мог позволить быть совсем другим человеком, принадлежащим себе и никому больше.