Юрий Кларов - Сафьяновый портфель Страница 8

"Эжен де Мирекур, настоящая фамилия Жако. Литератор, пасквилянт, проходимец. Прославился скандальными брошюрами. Начал свою своеобразную карьеру в 1845 году, издав книжонку об Александре Дюма, в которой обличал писателя в том, что все романы Дюма написаны в действительности безвестными литераторами. Брошюра произвела громкий скандал и была нарасхват. Дюма привлек Мирекура к судебной ответственности за клевету, и по приговору суда тот был посажен на полгода за решетку. Однако это не только не охладило клеветника, который, благодаря скандалу, стал одним из самых популярных литераторов Франции, но навело его на мысль создать точно в таком же стиле серию книг о всех выдающихся людях современности. В задуманную им серию вошло около ста книжек, которые пользовались значительно большим успехом, чем произведения Стендаля, Бальзака и Дюма. Мирекур мог бы стать одним из богатейших людей Франции, но многочисленные судебные штрафы за клевету поглощали большую часть его баснословных гонораров. Поэтому, путешествуя в 1861 году по России, Мирекур особо не роскошествовал.

В 1873 году величайший из пасквилянтов принял монашество и отправился в качестве миссионера на Гаити, где и скончался. Судя по всему, о его пребывании в России в личных архивах различных лиц должны были сохраниться документы, которые могут оказаться весьма полезными. Во всяком случае пренебрегать такой возможностью не следует".

Эти записи не могли не удивить. Почему Бонэ, которого, казалось, ничего, кроме ковров, не интересовало, собирался посетить Кусково и разыскать родственников Шереметева и его жены? А его интерес к документам о пребывании в России де Мирекура? Странно, очень странно. И еще. Какую связь усмотрел Бонэ между проходимцем Эженом де Мирекуром, зарабатывающим деньги на оплевывании общественных деятелей, и крепостной девушкой, ставшей по воле судьбы графиней Шереметевой?

Записи были не менее загадочны, чем само убийство. Но может быть, они имеют к нему какое-то отношение?

Тщательная проверка знакомых Бонэ, которую методично проводил Борин, пока что никаких ощутимых успехов не дала, хотя у некоторых проверяемых или вообще не было алиби или было, но весьма сомнительное, из тех, которые Борин именовал "трухлявыми". Но это еще ни о чем не свидетельствовало. Какой нормальный честный человек будет заботиться о своем алиби, если он ни в чем не виновен? Железное алиби - или дело случая или приобретение тех, кто очень в нем заинтересован, то есть преступников.

Но все же работу Борина нельзя было назвать безрезультатной. Она расширила представление о самом убитом, о его связях, о людях, с которыми он общался, об их взаимоотношениях, склонностях, интересах, образе жизни - выявила факты, среди которых рано или поздно окажутся те, что станут ключом или отмычкой к происшедшему. Об этом свидетельствовал опыт Косачевского. Случайное, несущественное постепенно отшелушится, отойдет, а главное останется. Но, что может стать главным, определяющим, сейчас не угадаешь, для этого потребуется время, а пока надо накапливать факты, методично и кропотливо.

В докладе Борина заместителя председателя Совета милиции заинтересовало упоминание о трех поездках Бонэ в Ржев. Дважды он туда ездил в 1915 году и один раз совсем недавно, за десять дней до своей смерти.

Не с этим ли городом была каким-то образом связана записка, которую ему оставил Бонэ? "Дорогой Леонид Борисович! Дважды заезжал к Вам, но так и не смог застать. Понимаю: дела, дела и опять дела. А все-таки льщу себя надеждой, что встретимся. Не напрасно? У меня крайне важные новости. Уверен, что они и Вас заинтересуют..."

"Крайне важные новости..."

- Бонэ один ездил во Ржев?

- Нет. Первый раз он там был с Бурлак-Стрельцовым.

- А потом?

- Безоговорочно утверждать не буду, но, похоже, один. Я еще это уточню, Леонид Борисович.

Косачевский стер ладонью пыль с письменного бронзового прибора, который остался от прежнего хозяина кабинета, и спросил, чем Борин объясняет эти поездки во Ржев.

- Затрудняюсь что-либо определенное ответить, Леонид Борисович. Говорил с женой покойного - она не знает. Еще кое с кем беседовал - тоже без толку. Хочу сегодня подъехать к Бурлак-Стрельцову.

Косачевский на мгновение задумался.

- Бурлак-Стрельцов... А почему бы вам не начать с Елпатова?

- Ну что ж, можно и с Елпатова. Только Ржев, насколько мне известно, никогда и никакого отношения к ковроделию и к торговле коврами не имел, так что Елпатов, опасаюсь, здесь не помощник. Скорей всего, Бонэ ездил туда по личным делам.

- Возможно, - согласился Косачевский. - Но Елпатов не любил зря платить деньги своим служащим. И ежели кто-то из них уезжал по личной надобности, то обязательно отпрашивался у хозяина, объяснял ему причины. Так что начнем все-таки с Елпатова, а Бурлак-Стрельцова прибережем до следующего раза. Не возражаете?

- Тогда я сегодня заеду к Елпатову.

- Знаете что? Возьму-ка я это на себя, - сказал Косачевский. - Уж так и быть, нанесу ему визит по старой дружбе. Как-никак, а ведь я его бывший служащий. Помнится, даже вместе чаи пивали.

- Ну, ежели вместе чаи пивали... - Борин развел руками.

* * *

Елпатов узнал Косачевского сразу.

- А, господин Пивоваров! Рад, рад, что вспомнили. Присаживайтесь.

Губы его улыбались, но маленькие, глубоко посаженные глаза глядели холодно и настороженно.

- Уже не Пивоваров, - усмехнулся Косачевский.

- И не Семен Семенович, понятно?

- Леонид Борисович.

- Счастлив новому знакомству с вами, Леонид Борисович.

- Надеюсь.

- Да уж чего тут надеяться! Счастлив не счастлив, а деваться некуда... И в какой же вы должности или чине, Леонид Борисович, нынче пребывать изволите? Народный комиссар путей сообщения, к примеру, армией командуете, хотя и без погон генеральских, или финансами по всей России заправляете?

- Помощник председателя Совета московской милиции, - сказал Косачевский, который никогда не терял присущего ему хладнокровия.

- Помощник председателя милиции? Это по-старому вроде бы полицмейстер?

- Не совсем.

- Тогда извините великодушно, что не разобрался. Темный я. В таких материях толка не знаю. Ведь я больше по торговой части мастак, только с аршином да со счетами дружен. Где купить подешевле, где продать подороже, как прибыль получить да убытки стороной обойти, - вот этому обучен. Купец, словом, коммерсант. Для купца же государственные дела, а тем паче полицейские - лес темный: что ни шаг, то колдобина...

Реквизировать небось пришли? - спросил Елпатов. - Ежели так, то с запозданием. Без вас уже постарались. Во всем торговом доме разве что я сам еще не реквизирован. И то потому как от такой реквизиции никакого прибытка новой власти не предвидится. На колбасу и то не пустишь - жилист... Бонэ-то где теперь? Небось тоже на реквизициях поднаторел?

- Нету больше Бонэ, Ермолай Иванович...

Маленькие глазки бывшего главы торгового дома впились в лицо Косачевского.

- Как это нет? Помер, что ли?

- Убит.

Елпатов перекрестился.

- За что ж его? Ведь покойный-то из тех был, что не только делом, но и словом самого последнего подлеца не обидит. Хотя душегубу-то что? Душегуб из-за рубля отцу родному глотку перережет...

Косачевский задал Елпатову несколько вопросов о знакомых Бонэ, а затем спросил о поездках убитого в Ржев.

- В Ржев?! - изумился бывший глава торгового дома.

В его удивлении было что-то показное, нарочитое. Впрочем, Косачевский мог и ошибиться, он слишком мало знал Елпатова.

- Это на ржевских, выходит, подозрение имеете?

Косачевский пропустил вопрос мимо ушей.

- Нас интересуют поездки Бонэ в Ржев, - повторил он.

- Когда же он ездил туда?

- Он там был несколько раз. Впервые, если не ошибаюсь, в 1915 году.

- Ишь ты, в пятнадцатом, на второй год войны... Что-то не припоминаю. По делам торгового дома делать ему там вроде бы было нечего. Он у нас вообще-то больше по заграницам ездил. А в России где? Петербург, Киев, Варшава... Ну, Туркестан, Тифлис...

И снова в интонации собеседника Косачевскому почудилась фальшивинка. Может, Елпатов что-то пытается скрыть? Но зачем?

- Он тогда посещал Ржев вместе с Бурлак-Стрельцовым.

Елпатов задумался.

- И у господина Стрельцова, сколь знаю, никаких надобностей во Ржеве не имелось... Разве что его домыслы с Волосковыми, ведь родом-то они оттуда, из Ржева.

- А кто такие Волосковы?

- Красильщики. Великие мастера красильного дела были. Только то вам без интереса, господин Косачевский, и дело их, и они сами давно уж быльем поросли.

- И все-таки?

Елпатов хмыкнул.

- Ежели такое любопытство, я не против. Только история та давняя, ежели и не с царя гороха ее начинать, то уж не позднее как с Петра Алексеевича Великого, преобразователя российского.

Действительно, историю Волосковых следовало начинать с Петра Первого.

России петровских времен требовались не только чугун, железо, лес, порох и сукна, но и краски.