Фридрих Незнанский - Возвращение в Сокольники Страница 8

– Hе изображай идиота, Саня, – устало отмахнулся Меркулов. – Все-то ты прекрасно понимаешь…

– Да, я понимаю. Больше того, я знаю сам, как это все делается. Как без всякого принуждения даются показания, а потом от них так же легко отказываются. И наоборот бывает – когда действительно вышибают, а у бедняги подозреваемого отказ – единственная возможность уцелеть. А кроме того, мы со Славкой прекрасно знали Генку Потапчука, так что не надо мне лапшу… на уши… гражданин начальник. А, кстати, где сейчас те десять томов с материалами?

Меркулов не ответил, лишь отмахнулся от Турецкого, как от назойливой мухи.

– Ну предположим… – сказал он. – Только предположим, что в тебе здравый смысл пересилило довольно эфемерное понятие какой-то там совести… Да погоди ты! – крикнул с гневом. – Сам полез в этот чертов подвал! Так то ж ты собственной шкурой рисковал! А почему же ты другого человека потянул с собой?! Почему ты позволил себе рисковать его жизнью?! Что я должен говорить его жене и детям?

– Если ты думаешь, что я использовал Василь Васильича втемную, ты глубоко ошибаешься. Он знает суть. Подробности же оперативнику совсем не нужны. И он действовал верно. Просто нам обоим не повезло – в разной степени. Меня легко задело, а ему, к сожалению, досталось. Да чего ты на меня навалился? Славка был там, видел, может подтвердить. Никто нарочно под пули не лез. Просто мы столкнулись с настоящими профессионалами. Это не бандиты. Это – профи. А они служат у Остапенко. Судя по следам в подвале, один из них был ранен. Не знаю, мной или Василь Васильичем. Убежал. Вот и надо устроить проверку кадрового состава «Центуриона». Или опять руки коротки?

– Послушай, Александр Борисович, а что это ты все нарываешься? – уже грозно спросил Меркулов. – Тебе мало, что по твоей дурной затее человек в госпитале помирает?

– Ну, положим, не помирает. Мы звонили вон со Славкой. Положение стабильно тяжелое. Но ведь стабильное же! А чего ж ты хочешь, если человек столько крови потерял? Я на него весь свой коньяк извел. Даже самому ни капли не досталось…

– Убитого опознали, – сказал вдруг Грязнов. – Я просто не успел вам сказать, позвонили мне перед самым-самым. – Вячеслав показал на дверь кабинета Кости. – Проходит он у нас по картотеке, Захар Ершов, кличка Слесарь. Профессиональное погоняло, дополнительных объяснений, думаю, не требует. Измайловский опять же. Две ходки, обе по сто шестьдесят первой, пункт третий. Профессиональный грабитель.

Меркулов как будто немного остыл, но, взглянув на Турецкого, снова налился кровью.

– Ну скажи мне, кто тебе разрешил заниматься этой проклятой самодеятельностью?! У тебя есть на это санкция?!

– Есть.

– Кто тебе ее подписал? Ну?

– Ты, Константин Дмитриевич.

– Я-а-а?! Нет, это уж слишком! Вячеслав! – Он умоляюще уставился на Грязнова. – Ну хоть ты объясни ему, как называется то, что он натворил! Это же… Нет, я просто не нахожу слов! Ты понимаешь, этот сукин сын уже использует меня! Подсовывает какие-то свои бумажки! А ведь я не помню, честное слово, чтоб подписывал подобное постановление… Саня, ну что ты творишь? Опомнись! Ты же не знаешь этих мерзавцев!

– Это я?! – изумился Турецкий.

– Да, ты. И я сейчас это окончательно понял. Все, разговор окончен. Баранов сам отказался от своих показаний против «Центуриона» и, стало быть, против Остапенко. Все материалы отправлены в архив. Генеральный дал категорическое указание любые следственные действия в отношении указанных лиц прекратить. Не мешать им спокойно работать…

– …и дальше убивать людей, – в тон ему продолжил Турецкий.

– И… Что ты сказал? – нахмурился Меркулов.

– Я сказал, что весьма сожалею о безвинно пролитой крови Василь Васильича. Но сейчас, увы, апрель. Нехороший для него месяц.

– Не понимаю, при чем здесь апрель?

Грязнов хмыкнул. Меркулов недоверчиво посмотрел на него, а Вячеслав кивком головы отослал его взгляд к Турецкому: мол, ты его послушай, а я-то давно в курсе.

– Он мне вчера ночью сам об этом сообщил. Апрель, говорил, какой-то несчастливый месяц у него. В позапрошлом году чуть не убило осколком мины под Старыми Атагами. В прошлом – микроинфаркт схлопотал.

– Да, не везет мужику, – вздохнул и Грязнов. – И нынче опять в апреле. Немалого труда стоило отстоять его… Сами знаете, майор, всю жизнь складывалось так, что в последний момент то чепэ какое-нибудь, то еще… Ну а теперь – дай бог, чтоб оклемался. Безо всяких возражений – сразу на пенсию. Жалко, конечно, мог бы поработать, молодняку подсказать…

– Видишь, что ты и тут натворил? – Меркулов осуждающе посмотрел на Турецкого,

– Вижу… – Турецкий сморщил нос. – Вон и в Нигерии очередной переворот. И в Венесуэле опять беспорядки…

– Ну при чем здесь это?! – прямо-таки взвился Меркулов. – Зачем ты нарочно меня злишь?! Сколько, наконец, можно?!

– А сколько можно наши повседневные оперативные заботы и некоторые проколы – да, и без них не бывает! – возводить черт-те в какую степень? – в том же, довольно резком, тоне ответил Турецкий. – Это наша мужская работа, которой я в конечном счете горжусь! А кому не нравится, кто считает ее слишком опасной для себя, пусть идет и подметает улицы! Метла – тоже кое для кого достойное оружие!

– Нет, ты понял, Вячеслав, куда он меня посылает? Куда он нас с тобой, да?

– Демагог! Не передергивай… Взял, понимаешь, манеру… – огрызнулся Турецкий.

– Ну все! – Меркулов резко шлепнул ладонью по столу. – Приказываю. Если желаешь, будет в письменном виде.

– Желаю.

– Будет!

– Не пугай!

– Ладно, тогда объясни вот нам, дуракам, зачем ты затеял эту свою провокацию, в результате которой пострадал человек?

– Именно для вас и объясняю! – запальчиво вскочил Турецкий.

Меркулов с Грязновым переглянулись и… не сдержали улыбок.

– Валяй, – подначил Грязнов.

А Турецкий вдруг словно потерял всякий интерес к предмету жаркого спора. Он посмотрел на лучших своих друзей, которые так ничего и не поняли. Хуже – и не собирались понимать. Потому что, хочешь ты или не хочешь, главным для них обоих все-таки оставалась карьера, будь она проклята… Высокие посты, широкие погоны. Нет, конечно, ничего отвратительного в их позиции не было, такова жизнь, в конце концов. Однажды человеку надоедает воевать и повсюду с пеной у рта доказывать свою правоту, и он как бы стихает. Отмахивается и говорит самому себе: какая разница? Ну станет по-моему, а что это изменит в целом? Да ничего. Зачем же ломать копья? Заводить недругов? Делать из друзей собственных же противников? Не хватит ли? И вдруг осознает, что хватит. Ибо жизнь и без того так коротка, что многих удовольствий ты лишаешь себя сам – по определению. Любимое выражение молодых политиков…

Ну что им объяснять, если они до сих пор сами не захотели ничего понять?… Или, может, в самом деле послать все к черту?…

– Я попробую, – тихо сказал он. – Но, если можно, в последний раз!

– Вот-вот, попробуй. – Словно успокаивая его, Меркулов пожестикулировал ладонью. – Да, Вячеслав?

Грязнов кивнул.

– Никакого компромата у Кармокова на Остапенко не имеется. Или, может, он есть, но я лично о нем ничего не знаю. А журналистам я закинул пустую удочку. Они сами приготовили наживку. Я ждал – клюнут или нет? Клюнули! Значит, рыло у Остапенко в ба-альшом пушку! А еще это означает, что ему есть чего бояться. Дверь-то действительно ведет из подвала в хранилище банка, уж ему ли не знать! Потому и Слесаря наняли.

– Получается, что ты спровоцировал их? – спросил Меркулов.

– Нет, я вызвал огонь на себя. И теперь уже они от меня не отстанут. Что и требовалось доказать.

– Типичное мальчишество, – подвел итог Меркулов.

– Ты не прав, Костя. Это – тактика. Раз Остапенко клюнул, значит, документы, компрометирующие его, все-таки есть! Я же сказал журналистам, что Арбузов их лично видел. За что он и поплатился головой.

– Но сейчас это тебе зачем, когда дело раз и навсегда закрыто?

– Оно просто не может быть закрыто, тут ты, Костя, не прав. А вот что бывшие компаньоны старательно обрезают все концы – это видно. Убирают же всех причастных! Всех, кто хоть раз прикоснулся, даже следователей, которые проникли в их тайны.

– Получается, что на очереди – ты! – резко сказал Меркулов.

– Не исключаю. Но думаю, что информация им нужна больше, чем жизнь какого-то там «важняка». На этом я и построил расчет.

– Нет, такой вариант нас с Грязновым не устраивает, – категорически помотал головой Меркулов. – Подтверди, Вячеслав!

Грязнов неопределенно пожал плечами, чем вызвал новую волну раздражения у Кости.

– Ну раз вы оба такие умные, а я у вас, стало быть, отпетый дурак и ретроград, то придется применить силу. Слушай, Турецкий, внимательно. Решение окончательное и больше обсуждению не подлежит. Никакие банки и охранные агентства, никакие самостоятельные дела с сегодняшнего дня тебя, Саня, не касаются. Это – приказ! Но зато у меня есть для тебя достойное и важное дело, которым ты с завтрашнего утра и займешься. Работа, честно говорю, нелегкая и вдобавок – пыльная.