Николай Андреев - Убейте прохожего! Страница 8

Люда приняла слова Романова за шутку. Она еще раз рассмеялась и сказала о том, что, по ее мнению, молодые женщины не обращают на него внимания не потому, что он стар, а потому что он не является ни бизнесменом, ни банкиром, ни даже каким-нибудь захудалым депутатом.

– Что вы говорите! – ахнул Романов. – Неужели по мне это видно?

– Конечно! – ответила Люда. – Не обижайтесь, Василий Сергеевич, но, глядя на вас, трудно не заметить, что вы слишком интеллигентны и тонкокожи для того, чтобы быть ими.

Чуть откинувшись на спинку кресла, Романов внимательно посмотрел на себя в зеркало. Мысль, высказанная Людой, ему понравилась. Сравнив себя с известными ему богатыми людьми, он готов был согласиться с тем, что многих из них, при всем уважении к их капиталу, действительно трудно заподозрить даже в такой малости, как знание основ этикета, без чего ни один человек, по его мнению, не мог считаться полностью интеллигентным. Однако он с огорчением вынужден был признать и тот факт, что существует также немалое количество людей – больших знатоков этикета и других, крайне важных для настоящего интеллигента вещей, кто в своем портмоне наряду с абонементами в оперу носят карточки Golden Visa и American-Express. И именно существование таких людей заставляло Романова усомниться в справедливости слов гримерши.

Проведя указательным пальцем по морщине возле рта, он спросил: действительно ли она считает его интеллигентом или это было сказано ради красного словца.

– Конечно, считаю! – без тени сомнения в голосе ответила Люда. – У вас правильная речь, умные внимательные глаза, приятные манеры…

– Но я иной раз бываю так вспыльчив! А это не интеллигентно.

– Зато, как мне кажется, вы отходчивый!

– Да, это так… А еще я много пью. По крайней мере, так болтают у меня за спиной.

– И что с того? – фыркнула Люда. – У нас все талантливые люди пьют!

– Со мной, говорят, трудно ужиться.

– Это говорят те, кто не понимают вас!

– Я некрасивый.

– Это вы-то некрасивый? – искренне удивилась Люда. – Да таким тонким чертам лица, как у вас, любой Бельмондо обзавидуется!

– Мне уже сорок три года. У меня морщины и виски седые.

– Седина портит женщин, а не мужчин!

– Я невысокий и худой.

– Вы не длинный и не толстый!

– Я не богатый и не депутат.

С тем, что Романов не богатый и не депутат, Люда спорить не стала. Она с готовностью кивнула и сказала, что да, он – прирожденный интеллигент.

Романов снова повернул голову в сторону зеркала. Поднял подбородок и, скосив глаза, еще раз внимательно посмотрел на свое отражение. Решил, что именно в такой позе он больше всего похож на своего отца – профессора университета – человека, который не только к студентам, но даже к соседям-алкоголикам и их детям-наркоманам всегда обращался исключительно на «вы».

– А вы вообще-то знаете, кто такой интеллигент? – не поворачивая головы, спросил он Люду.

Та пожала плечами. Сказала, что точного определения она, конечно, не даст, но думает, что интеллигент – это тот, кто разговаривает, как он, Василий Сергеевич, мыслит, как он, и, как он, держится в обществе.

С этими словами Люда взяла в руки кисточку, нежно провела ей по лбу Романова и спросила: а сам-то он знает ответ на вопрос, который только что задал.

– Да, конечно, – ответил Романов. – Согласно словарю Ожегова, интеллигент – это работник умственного труда, обладающий специальными знаниями в различных областях науки, культуры, техники. А придумал это слово, если мне не изменяет память, писатель девятнадцатого века, теперь, к сожалению, уже порядком забытый, Владимир Баборыкин.

Люда недоуменно пожала плечами. Спросила: означает ли это то, что каждый работник умственного труда, обладающий специальными знаниями в различных областях науки, культуры, техники, является интеллигентом.

Не отводя взгляда от своего отражения в зеркале, Романов отрицательно покачал головой: нет, сказал он, не означает.

– Выходит, определение Ожегова не точное?

– Выходит, что нет.

Люда обрадовалась. Она вытерла руки о тряпочку, лежащую на столе, возле баночки с кремом, и сказала, что до тех пор, пока ей толком не объяснят: кто такой интеллигент и с чем его едят, свое определение она будет считать единственно верным.

Настроение у Романова стало портиться. А окончательно оно испортилось после появления в гримерной комнате Никиты Малявина.

С видом человека, у которого в запасе на всё про всё есть ровно одна минута, Никита вбежал в комнату. Обнял Люду за талию и смачно чмокнул ее в подставленную щеку.

Люда расплылась в улыбке, отчего свет ее лица поднялся до отметки в шестьдесят ватт, и попросила повторить то же самое, но уже с чувством.

– Не могу, – отказался Малявин.

– Это почему?

Никита помахал ладонью возле открытого рта и сообщил о том, что амбре после вчерашнего застолья у него не той консистенции.

Люда засмеялась. Сказала, что, по мнению ее старшей сестры Ольги, у которой, к слову, было три мужа, четыре любовника и с десяток мелких, ни к чему не обязывающих связей, у настоящего мужчины должна быть волосатая грудь – раз, кривые ноги – два, и от него обязательно должно разить перегаром – три.

– Так что, Никита Иванович, вы, пожалуйста, не разочаровывайте меня. Раз уж вас Боженька кривыми ногами обделил, так позвольте убедиться в том, что хотя бы с амбре у вас всё в порядке.

Малявин сдался. Он с чувством поцеловал гримершу сначала в одну, потом в другую щеку и сказал, обращаясь к Романову, что гримерная – единственное место на телевидении, где чувствуешь себя человеком.

– Умеет Людмила пролить бальзам на израненную мужскую душу, ох, умеет!.. Ты ж моя милая лгунья! – Он еще раз нежно обнял гримершу за талию и поцеловал в лоб.

– Я не лгунья! – оттолкнула его Люда. – Просто есть люди, которые говорят в глаза то, что человек не хочет слышать о себе, а я говорю то, что хочет. Что в этом плохого?

Перестав улыбаться, Никита сказал, что ничего плохого в этом нет, если, конечно, не считать того, что ложь, какие бы благородные цели не преследовала, в любых обстоятельствах остается ложью. Вытер тыльной стороной ладони губы и с серьезным видом осмотрел Романова. Спросил:

– Ну как, готов?

– Еще один штрих! – Схватив со стола расческу, Люда пригладила Романову челку. Присела перед ним на корточки и заново перевязала галстук. – Вот теперь, кажется, готов. Можете снимать!

Проводив мужчин, гримерша Люда села в кресло, в котором несколько секунд назад находился Романов. Достала из тумбочки две расчерченные карты города, с нанесенными на них крестиками и точками – отметинами развернувшегося сражения Демиурга с Пиратом, и принялась изучать их.

Романов недолго противился просьбе Малявина выступить в программе «Криминальный репортаж». Из разговора с Никитой он понял, что идея пригласить на телевидение известного деятеля культуры принадлежала его начальству, и оттого, насколько успешно пройдет это мероприятие, зависит дальнейшая судьба программы. Единственное, чего Романов не понял, это то, к кому он должен обращаться. То ли к маньякам с требованием прекратить убийства прохожих, то ли к прохожим с просьбой при случае выдать убивавших их маньяков. Малявин на все вопросы отвечал многосложно, разбавляя мнение руководства язвительными замечаниями на их счет, из чего Романов сделал вывод: помощи ждать неоткуда и тему выступления придется придумывать самому.

– Вы, главное, не волнуйтесь, – перед съемкой в студии утешил его редактор программы, крупный услужливый парень лет тридцати. – Выступление пойдет в записи, так что если вдруг что-то не заладится, можно будет повторить.

Романов молча вслед за Малявиным сел за большой казенный стол, освещенный тяжелой настольной лампой, похожей, по мнению режиссера, на те, что стояли на столах следователей ВЧК, и, пока ассистентка прикрепляла микрофон к лацкану его пиджака, выпил из стоящего рядом толстостенного графина полный стакан воды.

Прошло три минуты.

Монитор, стоящий перед Романовым, включился, и запись началась.

Выпрямив спину, Малявин мрачным голосом поздоровался с телезрителями. Рассказал последние новости с фронта, во что, по его словам, превратились улицы города, на которых день и ночь идут непрерывные бои с врагом, имя которому – террор, и, после сообщения об убийстве Демиургом бригадира комплексной бригады монтажников заслуженного строителя России Рената Хусаинова, представил гостя передачи. В следующую секунду стоящие на полу камеры развернули жерла объективов и нацелились на Романова.

Стараясь не обращать внимания на струйку холодного пота, прокатившуюся по спине от лопаток до копчика, Василий тяжело выдохнул:

– Здравствуйте, товарищи.

И тут же вжался в стул, на котором сидел.

«Что я такое говорю? – подумал он. – Какие могут быть товарищи в наше время?»